— Очень миленькая вещица, если бы только горничные это могли понять!
— О чем ты?
— О переднике. Она, видишь ли, была горничной в замке и щеголяла в этой смешной муслиновой тряпочке, словом, в фартучке, и прехорошеньком! Между прочим, у этих женщин из Фрэнчайза есть горничная? Нет? Так я и думала. Морили голодом ту, которая у них была. Давали ей…
— Тетя Лин!
— Уверяю тебя! Утром — одни крошки, оставшиеся от их завтрака. А когда у них бывал молочный пудинг…
Роберт не дослушал, что там происходило с молочным пудингом. Несмотря на вкусный ужин, он внезапно почувствовал себя усталым и мрачным. Если добрая, глупенькая тетя Лин спокойно повторяет идиотские сплетни, не видя в том никакого вреда, что же произойдет в Милфорде, когда история с девочкой получит огласку?
— И, кстати, о горничных… Маленькая горничная Карлея попала в беду!
— Ты, очевидно, хочешь сказать, что кто-то вовлек ее в беду!
— Да, Артур Валлис, официант из «Белого оленя».
— Как? Опять Валлис?
— Не могу взять в толк, почему этот человек не женится? Ему бы это обходилось гораздо дешевле.
Но Роберт снова перестал слушать. Он снова был в гостиной Фрэнчайз, и кто-то посмеивался над его нетерпимостью к разного рода обобщениям. Он снова был в неопрятной комнате с мебелью, не знавшей полировки, где на стульях валялись какие-то вещи, и никто в доме не думал их прибирать. И где, как вспомнилось ему сейчас, никто не бегал за ним по пятам с пепельницей.
Глава пятая
Прошло больше недели, и вот в один прекрасный день в дверь кабинета Роберта просунул свою маленькую седую голову мистер Хэзелтайн и сообщил, что пришел инспектор Хэллам. Затем голова исчезла: очевидно, ее владелец отправился за инспектором. Роберт с удивлением почувствовал, что волнуется — волнуется так, как в дни юности при виде доски с прикрепленным к ней листком, сообщавшим о результатах экзамена. Неужели жизнь его так безнадежно скучна, что чужая беда может до такой степени выбить его из колеи? Или дело в том, что всю последнюю неделю мать и дочь Шарп неотступно были в его мыслях и перестали быть ему чужими?
Из осторожных слов Хэллама Роберт понял, что на основании существующих сегодня показаний Скотленд-Ярд никаких действий предпринимать не собирается. Блэра особенно поразили слова: «существующие сегодня показания». Итак, дело не закрывается. Просто они пока что будут сидеть тихо. Эта мысль о притихшем в ожидании Скотленд-Ярде не слишком успокаивала в данных обстоятельствах.
— Я так понимаю, что у них нет подкрепляющих свидетельств?
— Они не могут найти грузовик, который подвез девочку, — сказал Хэллам.
— Вряд ли это обстоятельство их так уж удивляет.
— Именно, — согласился Хэллам. — Ни один шофер не пойдет на риск потерять работу, сознавшись, что он кого-то подвез. В особенности девушку. Хозяева грузовиков весьма строги. А уж если с девочкой произошли неприятности и этим заинтересовалась полиция, то ни один человек в здравом рассудке в жизни не признается, что он ее видел. — Хэллам взял сигарету, предложенную Робертом. — Им вот как необходим шофер грузовика. Или кто-нибудь в этом роде.
— Да-а, — задумчиво протянул Роберт. — А что вы думаете о девочке, Хэллам?
— Девочка? Право, не знаю, что сказать… Славная девчушка. По-моему, искренняя. Могла бы быть моей дочкой.
«Вот оно, — подумал Блэр, — вот в чем главная опасность, если дело дойдет до суда. Каждому присутствующему непременно будет казаться, что девочка, дающая показания, могла бы быть его собственной дочкой. Не потому, что она беспризорная, а именно потому, что она небеспризорная. Форменная школьная курточка, юное, не тронутое косметикой личико, милые ямочки на щеках, широко расставленные честные глаза — для представителей обвинения лучшей пострадавшей и не придумаешь!»
— А в общем, такая, как и всякая другая девочка ее возраста, — добавил Хэллам. — Ничего худого о ней не скажешь.
— Значит, вы не судите людей по цвету их глаз? — заметил Роберт без всякой, впрочем, надежды на отклик.
— Ого, еще как! — неожиданно заявил Хэллам. — Уверяю вас, существует особый оттенок детски-голубого цвета, и он-то вам скажет о человеке, прежде чем тот рот успел открыть. Обладатели таких глаз лжецы все, как на подбор! — Он сделал паузу и затянулся сигаретой. — Они и к убийству предрасположены, хотя я встречал не так уж много убийц.
— Не пугайте меня, — засмеялся Роберт, — теперь я буду настороже в отношении детски-голубых глаз.
Хэллам ухмыльнулся.
— Если ваш бумажник надежно запрятан, можете не беспокоиться. Все такие голубоглазые лгут ради денег. А убивают только в том случае, если уж очень запутаются в собственном вранье. Настоящего убийцу можно узнать не по цвету глаз, а по тому, как они поставлены.
— Поставлены?
— Да. Обычно они поставлены неправильно. Глаза, я имею в виду. Похоже, будто они взяты с разных лиц.
— Но, если не ошибаюсь, вы сами сказали, что видели не так уже много убийц.
— Верно. Но я прочитал множество дел об убийствах и видел фотографии. Меня всегда удивляло, что ни в одной такой книге об убийствах об этом не говорится. Я хочу сказать о глазах, неправильно поставленных.
— Значит, это ваша собственная теория?
— Вернее, результат собственных наблюдений. Но следовало бы этим вопросом заняться. Очень любопытно. Я, знаете, дошел до того, что теперь ищу их.
— На улице, среди прохожих?
— Нет, не до такой уж степени! Но при каждом новом деле об убийстве я жду сначала фотографий. А когда их получаю, думаю: «Вот оно! Ну, что я вам говорил?»
— А если на фотографии убийцы глаза его поставлены совершенно правильно?
— Тут это почти наверняка то, что называется случайным убийством, то есть убийство совершено при таких обстоятельствах, когда каждый мог бы стать убийцей.
— Ну, а если вам, скажем, попадется фотография его преподобия пастора местечка Назер Дамбльтона, сфотографированного его благодарными прихожанами, отмечающими пятилетие его преданного служения, и вы увидите, что глаза пастора поставлены неправильно. Ну-с, к какому заключению вы тогда придете?
— А вот к какому! Что он доволен женой, что дети его послушны, что денег ему хватает на жизнь, что политикой он не занимается, ладит с местной аристократией, и никто в его дела не вмешивается. Другими словами, у него не было нужды кого-нибудь убивать.
— По-моему, вы умеете ловко выкручиваться.
— Ну вот еще, — мрачно заметил Хэллам, — я вижу, что зря делился с вами своими наблюдениями. А я было подумал, что адвокату они могут пригодиться.
— Если хотите знать, вы попросту развратили мой невинный ум, — улыбнулся Роберт. — Отныне при каждом разговоре с новым клиентом я буду подсознательно отмечать цвет его глаз и симметричность их расположения… Спасибо, что вы зашли и сообщили мне новости о деле Бетти Кейн.
— Сообщать что-либо по телефону в нашем городке, — сказал Хэллам, — это все равно, что по радио объявлять.
Когда он ушел, Роберт поднял телефонную трубку. Он не мог, как совершенно справедливо заметил Хэллам, говорить по телефону с обитательницами Фрэнчайза из боязни быть подслушанным. Он просто скажет им, что ему надо их повидать. Но на звонок никто не ответил. В течение пяти минут Роберт снова и снова безрезультатно набирал номер.
Пока он возился с телефоном, в комнату вошел Невил Беннет — как обычно, в костюме из твида, в розоватой рубашке и пурпурном галстуке. Прижав к уху трубку и глядя на Невила, Роберт в сотый раз подумал о том, что произойдет с фирмой «Блэр, Хэйвард и Беннет», когда она перейдет в руки юного отпрыска семейства Беннет. Вряд ли можно назвать Невила безмозглым, однако с такими мозгами, как у него, карьеры в Милфорде не сделаешь. Милфорд требовал, чтобы человек, достигший совершеннолетия, остепенился. Но Невил не проявлял ни малейшего желания остепеняться. С неослабевающей энергией, возможно бессознательно, он продолжал эпатировать милфордцев. Взять хотя бы его костюм! Нет, Роберт совершенно не требовал, чтобы молодой человек ходил в черном костюме. Сам Роберт, например, носил костюм из серого твида, но ведь твид твиду рознь! Твид Невила был явно второсортен, просто из рук вон!
— Роберт, — начал Невил, когда Роберт положил трубку. — Я покончил с бумагами, касающимися дела Кэлторн, и думаю смотаться в Ларборо, если, конечно, я тебе тут не понадоблюсь.
— А ты не можешь поговорить с ней по телефону? — спросил Роберт, поскольку Невил был женихом третьей дочери епископа из Ларборо.
— Да нет, я не к Розмари собираюсь. Она уехала на неделю в Лондон.
— Надо полагать митинг протеста в Альберт-холле? — сказал Роберт. У него испортилось настроение от того, что ему не удалось сообщить обитательницам Фрэнчайза добрые вести.
