— Слышу. — Вадим Витальевич ощутил, как затрепыхалось его сердце, словно пойманная опытным птицеловом куропатка.
— Пора размять мускулы. Ты должен любой ценой, не поднимая шума, добраться до второй рации, находящейся в каюте капитана, и превратить её в бесполезный хлам. Если для этого понадобится ликвидировать десять человек, сделай это. Но помни, что у Дорофеева есть табельный пистолет.
— У меня он тоже есть. Правда, трофейный, — кисло усмехнулся Прохоров и провёл рукой по спрятанному за поясом «браунингу».
— Далее. Капсула, надеюсь, в полном порядке?.. Хорошо. Славгородский должен сказать всё… Всё, что знает! Особенно меня интересует… — и Персиков сообщил самые важные детали, которые он хотел бы узнать и которые предстояло вытянуть из не слишком разговорчивого профессора. — Потом, когда закончишь с ним, необходимо взять контроль над штурманской рубкой. Вахтенному предстоит поработать на нас. Ровно через час к вам пришвартуется океанская яхта, которая стоит у ближайшего из островов Бермудского архипелага. К тому времени всех членов команды и ученых следует под любым предлогом созвать в кают-компанию и надёжно там изолировать. Судно должно идти полным ходом на северо-северо-восток, навстречу яхте. Радист остаётся в рубке и никуда оттуда не выходит, даже если в двери будут въезжать на танке. Оружие держать снятым с предохранителя и не слишком долго думать, если придется стрелять по живым мишеням… Помните — меня интересуют только дискета кодировки, которая наверняка находится где-то у профессора в похожем на портсигар контейнере, новейшая информация, которая сейчас у Прохорова, и та, что пока содержится в голове Славгородского, но скоро должна будет ее покинуть, — даже через телефон было слышно, как Персиков усмехнулся. — Всё, что касается лично вас… Когда подойдёт яхта, ни во что не вмешивайтесь, все втроём переходите на её борт. Об остальном позаботятся.
— А как быть с оборудованием? — спросил Прохоров. — Здесь его на пару миллионов. Кое-что обязательно пригодится.
— Хорошо, десять минут на демонтаж самого ценного. Я предупрежу капитана яхты, он даст двух человек в помощь. А сейчас начинайте. Я буду выходить, на связь каждые пять минут. Все, удачи. — На том конце линии спутниковой связи положили трубку.
Радист сразу же вызвал по внутреннему селектору механика, в двух словах обрисовал сложившуюся обстановку и передал приказ шефа. Борис не стал переспрашивать дважды, сказал лишь, что стармех — это не проблема вообще, «на всё про всё две минуты», и что после его изоляции он сразу идет в штурманскую рубку «обсудить насущные проблемы с вахтенным» и все последующее время будет находиться там, возле радиста. Если что, он вполне способен управлять кораблем самостоятельно.
Прохоров подумал, что не хотел бы оказаться на месте штурмана. Борис не пощадит моряка, если тот откажется безоговорочно выполнить его требования…
Вадим Витальевич спешно покинул рубку радиста и направился вниз, в коридор на первом этаже надстройки, где в компьютерном центре вполне ещё мог находиться Гена Ожогин. Будулай не входил в сферу интересов шефа. А значит, жить ему оставалось недолго. Прохоров не испытывал никаких угрызений совести, готовясь совершить первое в своей жизни хладнокровное убийство.
Глава тринадцатая
Между тем Будулая уже давно не было в том помещении, куда так стремительно направлялся Вадим. Буквально спустя три минуты после того, как вслед за Прохоровым ушла Наташа, он покинул компьютерный центр «Пеликана» и решил немедленно разбудить профессора и рассказать ему о неожиданном завершении работ по созданию рабочей схемы психотропного излучателя.
Ожогин вышел на палубу, осмотрелся и, к своему удивлению, не обнаружил ни Прохорова, ещё пять минут назад так сильно рвавшегося на свежий воздух, ни ушедшую вслед за ним Рудакову. Следуя логике, в данный момент они могли находиться либо здесь, либо в своей каюте, либо в каюте Славгородского, если Наташе удалось убедить своего друга в мальчишестве его поступка.
И бородатый компьютерный спец по прозвищу Будулай направился к жилому отсеку. Но случайно наткнулся на совершенно незаметный в темноте, торчащий из палубы прямо возле носовой части надстройки красный пожарный кран. Впрочем, если принять во внимание практически полностью сгустившиеся сумерки, ещё не тронутые заревом рассвета на востоке, а также отсутствие на небе луны и звезд ввиду сильной облачности, то не имело особого значения, каким именно цветом выкрасили любую из множества находящихся на палубе научно-исследовательского судна деталей и механизмов, будь то пожарный кран или лебедка для намотки каната.
Ожогин получил сильный ушиб голени, упал, затем поднялся, сел, прислонившись спиной к надстройке возле входной двери на камбуз, и несколько минут растирал ногу. Когда же он все-таки смог подняться и, ковыляя, направиться к лестнице, ведущей вниз, драма в каюте номер пять уже завершилась, и агент, мафии Прохоров разговаривал со своим шефом по спутниковому телефону из радиорубки и получал указания о немедленном захвате корабля.
Но Будулай не знал этого. Он спустился вниз, на секунду задумался, стоя перед каютой Славгородского и Гончарова, а потом несколько раз настойчиво постучал в дверь. Изнутри послышалось недовольное бурчание, шевеление постельного белья, как будто кто-то вставал с кровати, потом в замке повернулся ключ и на пороге появился Славгородский. Его глаза еще не привыкли к свету, ворвавшемуся из коридора в погруженную во мрак каюту, и профессор прикрывался от него прижатой ко лбу ладонью. На нём были белая майка и смешные, почти до колен, цветные трусы. Случайно взгляд Ожогина упал на ноги стоящего перед ним полусонного мужчины, и он с ужасом заметил на них множество розовых отвратительных шрамов. Вот почему профессор не загорал вместе со всеми по дороге до Бермудов, а постоянно носил белые хлопчатобумажные брюки. «Интересно, что повлекло за собой столь отвратительные для постороннего глаза последствия?» — машинально подумал Будулай.
— Какого чёрта вы ломитесь ко мне среди ночи?! — рявкнул профессор достаточно громко, чтобы разбудить полкорабля. — Вы, Ожогин, выглядите как фарш, дважды пропущенный через мясорубку! Почему морщитесь?
— Ударился ногой, на палубе. Григорий Романович, здесь такое дело…
Будулай торопливо рассказал профессору о неожиданном завершении работ, а также об очень странном поведении Прохорова. Едва Славгородский услышал о факте копирования секретного файла, лицо его сразу же приобрело землистый оттенок, а губы крепко сжались в идеально ровную линию.
— Так, значит? Пошутить решил, идиот? Где он?!
— Не знаю, — растерянно развел руки Геннадий. — На палубе его нет. Наверно, в каюте.
Славгородский, не мешкая, подошёл к соседней двери, облицованной, как и все прочие, «под дерево» красивым коричневым шпоном, и постучал. Ответа не последовало. Профессор нахмурился, вопросительно взглянул на Ожогина. И тут из-за двери послышался тихий стон. Мужчины непонимающе переглянулись, а затем Григорий Романович еще раз сильно дернул за ручку. Дверь загудела, но не поддалась. Профессор прислонился к ней ухом и поднял вверх руку.
— Тихо! Там, по-моему… кто-то стонет… Женщина… Боже, это же Наташа!
Славгородский резко повернулся к Ожогину:
— Иди к боцману, пусть даст запасной ключ! Скорее… Чёрт, опять начинается старая история. — Руководитель экспедиции проводил взглядом хромающего Геннадия и непроизвольно вспомнил о покойном генерале Крамском, сбитом вертолете и пропавшем начальнике охраны «Золотого ручья» майоре Боброве. Славгородский слишком долго работал в секретном ведомстве, чтобы верить в случайности. Как же, сюрприз он решил сделать, поганец!.. А ведь даже не подумал бы на него никогда в жизни… Бедная Наташа, она, наверно, вычислила Прохорова, а этот… Сволочь. Интересно, где он сейчас?.. Михаил!.. Надо разбудить Михаила!..
Профессор бросился в свою каюту, лихорадочно нащупал на стене выключатель, зажёг свет и, подойдя к кровати, на которой, укрывшись с головой, спал Гончаров, сильно тряхнул того за плечо.
— Миша, вставай! Скорее! На борту корабля ЧП! — И тут глаза Славгородского вылезли из орбит, как у больного базедовой болезнью, во рту пересохло, а сердце сжалось до размеров выжатого лимона.
Григорий Романович судорожно схватился за грудь и, охнув, повалился в мягкое кресло, чудом оказавшееся как раз сзади него. Он продолжал находиться в сознании, только сильно морщился, с огромным трудом хватая воздух посиневшими губами, и неотрывно, словно завороженный, смотрел на кровать, где по-прежнему лежал Михаил Гончаров.
На лице Михаила навечно застыла радостная улыбка. Видимо, в момент смерти двадцатидевятилетний Миша, у которого дома оставались жена и четырехлетний сын, видел во сне что-то очень хорошее, что заставило его улыбнуться. Навсегда… Точно посередине его груди зияла дыра с развороченными наизнанку краями и запекшейся вокруг кровью, оставленная застрявшей где-то внутри тела пулей сорок пятого калибра. У Гончарова оказалась на редкость крепкая кость. Она-то и стала последней преградой, погасившей убойную силу пули. Славгород-ский почти сразу, как только осознал, что Михаил мертв, обнаружил едва заметную дырочку на висящем на стене ковре. Стрелять могли только из каюты, откуда сейчас доносились сдавленные стоны Наташи Рудаковой. Сделать это мог только один человек… Прохоров!
