– Что? – выдохнул запыхавшийся от бега Павел. – Что, говорите? – пришлось даже хорошенько встряхнуть женщину за плечи, чтобы заставить ее прийти в себя.
– Он убил их – Бенджамина и Альберта! Что мне делать теперь, что? Софи! Пустите меня! – Сара с силой оттолкнула Павла к переборке, и тому пришлось разжать объятия. Женщина вырвалась и кинулась прочь по проходу, застучала каблуками по ступеням лестницы трапа, ведущего вверх, на палубу.
– Стойте! Стойте, подождите меня, он может быть где угодно!
Павел мог кричать так еще очень долго: Саре было плевать и на его предостережения, и на возможную опасность. Она была уже далеко, звуки ее шагов давно стихли, а Павел все еще подпирал стенку коридора. Он смотрел на распахнутую дверь кают-компании, на яркий теплый свет, на часть покрывавшего пол ковра и все не решался сделать шаг. Минуты текли неспешно, в борта «Марии Селесты» били волны, и поскрипывали доски переборок. Где-то далеко послышался глухой стук, и Павел встрепенулся. Он вытащил из кобуры «Беретту», снял пистолет с предохранителя и сразу успокоился: против огнестрельного оружия шансов нет ни у призрачной Амазонки, ни у морских чудовищ, ни у обезумевшего фон Штейнена.
– Кто не спрятался – я не виноват, – пробормотал Павел и шагнул вперед, вошел в распахнутую дверь.
Бриггс лежал на ковре лицом вниз, рядом с телом капитана валялась трехзубая серебряная вилка. По положению тела, по вытянутым рукам и скрюченным пальцам было видно, что Бриггс пытался ползти, после того как упал с дивана, но умер, не успев добраться до двери. Ричардсон полулежал на столе в той же позе, что и кок, рядом с головой помощника капитана по столу перекатывалась пустая рюмка, на льняной скатерти расплылось янтарного цвета пятно от пролитого виски. Полупустая бутылка лежала на боку, ее содержимое частично оказалось в желудках покойников, частично впиталось в ковер на полу, здесь же вперемешку лежали осколки от разбитых тарелок и рюмок. Павел наклонился над телом капитана «Марии Селесты», взял его за руку и перевернул человека на спину. Почти та же картина, что и с коком на камбузе: глаза вытаращены, рот открыт, да еще и одежда на груди разорвана, на коже видны глубокие царапины. Бриггс умер от удушья, это несомненно, но ни странгуляционной борозды, ни следов пальцев убийцы на шее капитана Павел не видел. Как и на шее Ричардсона – труп того Павел откинул к спинке дивана, осмотрел синюшное лицо, перекошенный в предсмертной гримасе рот и ворот сорочки с вырванными с корнем пуговицами. Людей отравили, опоили какой-то нервно-паралитической дрянью, вызывающей почти мгновенную смерть от удушья. Да, эта отрава была другой, следов рвоты не видно. Чего же они наглотались и во что могли добавить яд, интересно? В виски? Вряд ли – бутылки были закрыты фабричным способом, и Павел помнил, что Ричардсону пришлось повозиться, чтобы «скрутить» емкости с виски шею. Что остается? Еда? Тоже сомнительно – тот же Ричардсон не подпустил бы фон Штейнена и близко к столу, а давно выкинул бы врача за борт. Если бы смог догнать, конечно. Почему фон Штейнен? А кто еще? Кок, чтобы потом покончить жизнь самоубийством, наглотавшись другой отравы? Сара?
Павел уселся на уголок дивана, положил «Беретту» себе на колени. «Теперь ты знаешь, как они умерли. Доволен?» Вопрос остался без ответа. Сейчас, в это мгновение, на корабле оставались четверо, и одному предстоит скоро исчезнуть. «Время! Сколько сейчас времени?» – Павел заозирался по сторонам. Большие механически часы, настоящий деревянный Биг-Бен, стоящий в углу кают-компании, показывали половину третьего ночи. «Сейчас шесть часов пятнадцать минут утра! Завтра в это же время вы вернетесь назад!» – мгновенно всплыли в памяти напутственные слова Косовского. Значит, на разгадку тайны остается три часа с четвертью. Через это время оболочка растворится полностью, желудочный сок начнет разрушать микросхему и турист вернется из своего путешествия назад. Или ему осталось не три часа, а гораздо меньше – надо учитывать наличие часовых поясов. Кажется, в 1872 году на такие мелочи внимания не обращали. И все же…
Сара появилась стремительно, она словно прошла сквозь стену и остановилась в дверях кают-компании, не решаясь перешагнуть через комингс. Она спокойно, даже не изменившись в лице, разглядывала лежащий на полу труп своего мужа. Затем мельком глянула на тело Ричардсона и перевела взгляда на Павла, вернее, на зажатый в его руке пистолет.
– Сара, вам надо уйти и запереться в своей каюте. Фон Штейнен где-то здесь, он очень опасен, – проговорил Павел и осекся.
Сара решительно покачала головой и закуталась в накинутый на плечи темно-коричневый плащ:
– Нет, Патрик, нет. Я не смогу сидеть там, как крыса в норе, и ждать, когда он доберется до нас. Софи спит, она спокойная девочка, я закрыла ее. Вот. – Сара продемонстрировала Павлу небольшой ключ и спрятала его в карман пальто. И тут же спросила – требовательно и любопытством: – Что это у вас в руках? Похоже на пистолет. Вы позволите? – Она протянула руку, и Павел, как под гипнозом передал женщине «Беретту».
– Какой маленький! И очень удобный, совсем не тяжелый. Их делают в Австралии, да? В… Я забыла, как называется ваш город.
– Нет, это итальянский. Я купил его в прошлом году, – честно признался Павел и тут же добавил: – Оставьте его пока у себя, только поставьте на предохранитель. Смотрите, что нужно сделать. – И он показал Саре, как обращаться с пистолетом.
– Благодарю вас. – Сара убрала «Беретту» в карман своего пальто. – Современное оружие мне нравится значительно больше старинного. Оно ржавое и бесполезное, а от этого, мне кажется, будет толк, – заявила она и спокойно, словно речь шла о чем-то постороннем и неважном, предложила: – Надо убрать их, и поскорее. И Хэда тоже. Не думаю, что мы попадем в Гибралтар к назначенному сроку, а ледника на «Марии Селесте» нет.
– Вы хотите, чтобы я помог вам выкинуть их в море? – не веря своим ушам, уточнил Павел, и Сара тут же ответила:
– Если вам не трудно, Патрик. Или вы можете предложить другой выход? Вам не нужно беспокоиться, все объяснения с властями я возьму на себя. В шкиперской есть второй комплект парусины, он нам пригодится. Подождите меня здесь, я сейчас все принесу.
Ошеломленный Павел остался наедине с покойниками. Да, надо признать, что Сара права: бригантина – это торговое, грузовое судно, а не плавучий морг. Правда, по правилам полагается сделать запись в вахтенном журнале о смерти на «Марии Селесте», вернее, о смертях. И делается эта запись только после доклада врача или фельдшера. Сейчас явно не тот случай, поэтому на несоблюдение некоторых правил придется закрыть глаза и провести ритуал погребения тел в море с отступлениями от традиций. По обычаю же тело зашивается в парусину, к ногам прикрепляется тяжелый груз, все помещается на специальной, чисто оструганной доске, выносится на шканцы, ставится на небольшое возвышение и покрывается флагом. Два специально назначенных матроса встают в изголовье и берут края флага в руки. По сигналу горна – специального напутственного сигнала умершему – доска приподнимается и тело выскальзывает за борт из-под флага. На церемонии обязаны присутствовать все офицеры и матросы, не занятые работой. Такая почесть отдается всем служившим на корабле и погребаемым в море, без различия положения. О погребении в море, широте и долготе места погребения также делается запись в вахтенном журнале. Но сейчас все пройдет значительно проще и быстрее. Сара уже возвращается, в коридоре слышен звук ее шагов, но она идет медленно, не торопясь. Рулон парусины, наверное, слишком тяжел для нее, надо помочь.
Но Павел так и не смог стряхнуть с себя оцепенение, вернулось странное, словно пережитое уже когда-то чувство, что он «шагнул» через экран и оказался в кадре. Но лишь сторонним наблюдателем – картинка движется, декорации меняются, люди вокруг говорят и действуют. Но не видят чужака, вернее, не обращают на него внимания – он для них не существует. Как и они для «зрителя», их жизнь для него – лишь средство развлечься и нескучно провести немного времени, вот и все. Поэтому Павел не тронулся с места, он лишь поднял голову и посмотрел в темноту за дверным проемом. И даже не удивился, когда в кают-компанию вошел фон Штейнен. Вернее, вошел – это громко сказано, доктор появлялся из мрака по частям, как материализующийся на глазах призрак. Сначала на светлые доски переборки легла худая, покрытая желтоватым загаром кисть руки, потом через комингс переступила нога в короткой, обтрепанной внизу штанине и стоптанном ботинке, потом там, где у людей находится голова, блеснуло что-то. Неярко и коротко, но Павел все же зажмурился на мгновение, а когда открыл глаза, врач из разрозненных частей уже собрался в единое целое и теперь смотрел себе под ноги. Фон Штейнена Павел не видел всего несколько часов, но человек за это время изменился так, словно минул десяток лет. Неучтенный пассажир «Марии Селесты» и утром выглядел неважно, но сейчас внешне он походил на восставшего из могилы мертвеца. Или не погребенного, что почти одно и то же. Сходство доктора с зомби усиливала оборванная, окончательно превратившаяся в лохмотья одежда и землистого цвета кожа на лице. Бледность смешалась с загаром, и получилось нечто невнятное, словно кто-то пытался осветлить глиняное изваяние.
