Мюррей пожал ее. На этот раз он в свою очередь расчувствовался.
Роберт медленно повел катер назад, прокручивая в уме ситуацию. Пришвартовавшись, он сошел на берег, и там, на берегу, его ждала Натали.
– Я думала, вы мой друг.
– Так и есть, – коротко ответил он, поскольку не был готов к ее капризам.
– Тогда почему вы не взяли меня с собой в город?
– У меня были дела, – сказал Мюррей. – С вашим мужем. Он просил передать вам много приятного.
Она недоверчиво посмотрела на него, но смягчилась. Когда они шли к дому, она взяла его за руку:
– Я проторчала здесь на берегу целый день. Кажется, все исчезли. В Леомеле снова начались беспорядки, и поговаривают о всеобщей забастовке. Чарли действительно говорил обо мне что-то хорошее?
– Я же сказал, что да.
Натали улыбнулась, ее чувство обиды рассеялось, и, когда они вышли на террасу, она, прижавшись к Мюррею, положила голову ему на плечо:
– Большой клоун. Передайте ему, что, если он не будет смотреть в оба, я уйду с вами.
– Нет, этого не будет. Вы принадлежите Чарли.
В холле он оставил ее и пошел наверх, чтобы повидаться с Бенчли. Как обычно, она была в своей комнате, на этот раз не читала, а стояла у окна. Она повернулась, когда он вошел, с таким отчаянием, что он невольно спросил:
– Что случилось?
Она попыталась сдержаться, но не смогла. Тихим голосом она произнесла:
– Разве трудно было приберечь свои любовные похождения до темноты? Вы с таким видом поднимались по тропинке… – Она замолчала. Он видел, что она дрожит.
– А вы не заблуждаетесь? – резко сказал он. – Натали – несчастная, запутавшаяся девушка, отрезанная здесь от всего, явно ненавидимая мадам, разочарованная в своем браке и много в чем еще. Она нуждается в тепле.
– И естественно, вы готовы предоставить его.
– Да, – парировал он. – Так и есть.
В какую-то минуту ему захотелось рассказать ей о своих попытках наладить отношения между Натали и ее мужем. Но что-то удержало его. Он возмущенно наблюдал за тем, как, прикусив нижнюю губу, она изо всех сил пытается взять себя в руки.
– Впрочем, какое это имеет значение, – сказала она наконец. – Я должна вам сообщить кое-что более важное.
– Как и я, – прервал ее Мюррей. И, разозленный незаслуженными обвинениями, заговорил с внезапной горечью: – Премного благодарен за то, что вы продолжаете оскорблять меня своими подозрениями. Но, похоже, это означает, что вы забыли о нынешнем статусе каждого из нас. Так уж получилось, что я здесь главный. И поскольку еще есть время, чтобы успеть на судно до Гаваны, я думаю, вам следует воспользоваться этим.
– Значит, вы хотите избавиться от меня.
– Дело не в этом. Судя по вашему поведению, вам лучше уехать отсюда.
Она устало опустилась на подоконник:
– Я не уеду. Особенно после нынешнего дня. – И, понизив голос, продолжила: – Я ждала – все ждала и ждала, чтобы рассказать вам…
– Что такое?
Теперь она была очень бледна.
– После того как вы отправились в Рейн-Мари, – начала она, – мистер Дефрис уехал на машине в Леомель. Там они тоже сожгли фабрику для отжима соков. Я не хотела, чтобы он уезжал, но он настоял. Когда я проводила его, мадам остановила меня на лестнице и спросила, не собираюсь ли я прогуляться. Я сказала «да», так как и правда намеревалась, но, вернувшись в свою комнату, я почувствовала такую усталость, что вышла на балкон и легла на шезлонг. Я заснула – не знаю, надолго ли, – меня разбудил звук голосов. На веранде подо мной были мадам и Ламонт. «Где Мюррей?» – спросил Ламонт. «В городе», – ответила мадам. «А медсестра?» – «Вышла прогуляться».
Бенчли пристально посмотрела на Роберта:
– Я не подслушивала. Я собиралась вернуться в комнату и закрыть окно, когда услышала, как Ламонт спросил: «Значит, это надо прямо сейчас?»
И Бенчли передала Мюррею дальнейший диалог:
«Да, – сказала мадам. – Прекрасная идея. Это будет выглядеть абсолютно естественно».
«Особенно если Мюррей выдаст свое заключение», – согласился Ламонт.
«С этим не будет проблем. Он, – тут Бенчли прикусила губу, – доверчивый молодой дурак».
«Не забывай, что я хочу получить свою долю, – сказал Ламонт. – Твой муженек получит кукиш».
«Я запрещаю говорить о нем в таких выражениях. Он большой человек, большая душа».
«Слишком большая, – пробормотал Ламонт. – Ты сильно скомпрометировала себя с ним. Тебе следовало быть поосторожней. Кроме того, на самом деле ты ему безразлична. Я считаю, что он просто использует тебя».
«Не смей так говорить, Анри. – она очень рассердилась. – Он действительно любит меня. И я… я бы доверила ему свою жизнь».
– Ламонт сказал что-то себе под нос, чего я не расслышала, – продолжала Бенчли. – Я напрягла слух, но они перешли на такой тихий шепот, что я просто ничего не могла разобрать. Я не смела пошевелиться, боясь, что они узнают, что я свидетель их разговора. Я решила остаться здесь, пока вы не вернетесь, а вас так долго не было…
Рассказав все это вполголоса, она замолчала. Мюррей почувствовал, как его тянет к ней. Он больше не собирался причинять ей боль – хотелось просто взять ее маленькую руку, неподвижно лежавшую на колене, и ободряюще пожать ее. Но он не мог этого сделать, хотя сейчас они больше чем когда-либо нуждались во взаимопонимании и товариществе.
– Что вы об этом думаете? – спросил он.
– Это что-то очень злое. – В ее глазах стояли слезы. – Я чувствовала это с самого начала. И теперь я в этом уверена. Мистеру Дефрису могут где-то там угрожать. Но именно здесь, в этом доме, таится настоящая опасность. И каким-то образом они хотят втянуть в это нас.
Александр вернулся в половине седьмого. С ним приехал комиссар полиции. Мюррей не обращал особого внимания на Риберу, но теперь, когда они обменялись несколькими словами, он был определенно впечатлен. Комиссар показался ему человеком храбрым и честным. Рибера и Дефрис были чрезвычайно серьезны и сразу же направились в кабинет Александра.
Пока они были наверху, Роберт мерил шагами веранду, в сотый раз спрашивая себя, что ему делать. Пойти к Александру и прямо сказать: «Ваша жена и ее двоюродный брат планируют покончить с вами»? Нет, это невозможно. Он не мог выразить словами суть обвинения. Ему ничего не оставалось, кроме как оставаться начеку, усиливать свою бдительность.
Что-то должно произойти в ближайшее время, говорил себе Роберт. Это невыносимое чувство чего-то неотвратимого, какой-то грядущей опасности на краю вулкана, просто не могло длиться долго.
И все же на следующий день и еще на следующий… все оставалось
