— Вот стерва! — говорит Наоми, впервые теряя осмотрительность. Я удивлен, но ужасно доволен. Мы несколько минут моем косточки Джудит и Эйве, которую считаем пустышкой, и я даже не помню, сколько лет не получал такого удовольствия.
— Давайте поужинаем, — предлагает она.
Вот она, минута славы! Жизнь настоящего героя! Журналисты представили все так, будто я рисковал жизнью, чтобы спасти сына, и теперь женщины сами вешаются мне на шею.
Мы договариваемся о нескольких правилах. Свидание должно для всех быть тайной. Администрация школы напрямую не запрещает своим не связанным узами брака учителям встречаться с не состоящими в браке родителями, но и не поощряет этого. Так зачем дразнить гусей? Если об этом узнает Джудит, она запросто может выудить из своего бездонного багажа грязных трюков соответствующую жалобу, а то и иск.
На следующий вечер мы встречаемся в скромном техасско-мексиканском заведении, погруженном в полумрак. Его выбрал не я, а она. Поскольку там никто не говорит по-английски, некому будет и подслушивать. Меня это, правда, не волнует. Наоми тридцать три года, и она приходит в себя после развода. Детей нет, как нет и ничего другого, что связывало бы ее с прошлым. Она начинает с рассказа о том, как прошел день Старчера в школе. Как и следовало ожидать, Джудит привезла его рано, и у нее имелись пожелания. Все прошло хорошо, о произошедшем с ним никто не заговаривал. Наоми со своей помощницей по классу не спускали с него глаз, и, насколько им известно, никто из друзей ничего с ним не обсуждал. Старчер держался совершенно нормально и провел день так, будто ничего необычного с ним не случилось. Джудит забрала его после занятий, предварительно подвергнув Наоми допросу с пристрастием, но другого от нее ждать и не приходилось.
— Сколько вы прожили вместе? — спрашивает она изумленно.
— По документам, почти два года, но фактически только пять первых месяцев. Это было невыносимо. Я дожидался, пока не родится ребенок, а потом узнал, что она уже встречалась со своей последней подружкой. Я сбежал, родился Старчер, и с тех пор мы не переставали ругаться. Брак оказался чудовищной ошибкой, но она была беременна.
— Я никогда не видела, чтобы она улыбалась.
— Такое случается примерно раз в месяц.
Нам приносят коктейль с текилой в высоких охлажденных бокалах, с крупинками соли на ободке. Мы слегка затрагиваем брак Наоми, потом переключаемся на более приятные темы. Она ходит на свидания, предложений поступает много, и я понимаю почему. У нее чудесные карие глаза, мягкий завораживающий и даже обольщающий взгляд. В такие глаза можно глядеть часами, не веря, что это бывает в жизни.
Я же практически ни с кем не встречаюсь — нет времени, слишком много работы и все такое. Обычные отговорки. Ее моя работа, похоже, восхищает: дела, за которые никто не берется, скандальная известность, бандиты, чьи интересы я представляю. Мы заказываем энчилады — тонкие кукурузные лепешки с острой начинкой, — и я продолжаю рассказывать. Однако вскоре до меня доходит, что она придерживается правила отличного собеседника — позволяет говорить другому. Тогда я даю задний ход и расспрашиваю ее о родных, колледже, о том, где еще она работала.
Я заказываю себе второй коктейль, а она не выпила и половину первого, и мы продолжаем болтать и вспоминать всякие истории из прошлого. Приносят блюдо с энчиладами, но Наоми едва на него смотрит. Судя по фигуре, ест она не больше птички. Я даже не помню, когда последний раз занимался сексом, и чем дольше мы разговариваем, тем чаще я задумываюсь об этом. Покончив с выпивкой и едой, я с трудом удерживаюсь от попытки ее поцеловать, перегнувшись через стол.
Но Наоми Тэррант не импульсивна. Надо проявить терпение. Сегодня вторник, и я спрашиваю, что она делает в среду. Не прокатывает.
— А знаешь, чего мне на самом деле хочется?
Чего? Всего, что угодно!
— Может, это покажется странным, но мне бы хотелось побольше узнать о смешанных единоборствах.
— О боях без правил? Ты хочешь на них сходить? — Я не могу прийти в себя от изумления.
— А это не опасно? — спрашивает она и напоминает о беспорядках, когда едва не пострадал Старчер.
Джудит снова подала на меня в суд, и Наоми вызвана повесткой дать показания.
— Если не случается никакой бузы, то нет, — заверяю я. — Давай сходим. — Если честно, женщины составляют там не меньше половины зрителей, и именно они кричат, требуя крови.
Мы договариваемся встретиться в следующую пятницу. Я в полном восторге, тем более что есть еще один начинающий боец, которого мне нужно посмотреть. Со мной связался его менеджер: им нужна финансовая поддержка.
8
Неудивительно, что после убийства спецназовцами жены Дага Ренфроу он сам находится далеко не в лучшей форме. Суд по гражданскому иску должен состояться через два месяца, и Дага такая перспектива совсем не радует. Он никак не может отойти от предыдущего процесса и не готов к новому.
Мы встречаемся, чтобы пообедать в одной безлюдной забегаловке, и я поражен тем, как плохо он выглядит. Даг очень похудел, лицо осунулось и побледнело, а в глазах — тоска и смятение надломленного и одинокого человека.
Он безучастно грызет ломтик жареного картофеля и говорит:
— Я выставил дом на продажу. Не могу в нем жить, слишком много воспоминаний. Я вижу ее на кухне. Мне кажется, что она спит в постели рядом со мной. Слышу, как она смеется, разговаривая по телефону. Чувствую запах ее лосьона для тела. Она везде, Себастиан, и никуда не уходит. Хуже всего, что я снова и снова переживаю эти последние несколько секунд, выстрелы, крики и кровь. Я виню себя за многое, что тогда случилось. Часто ухожу из дома среди ночи, нахожу дешевый мотель, снимаю номер за шестьдесят баксов и до восхода солнца лежу там, глядя в потолок.
— Мне очень жаль, Даг, — говорю я. — Но вашей вины в этом точно нет.
— Я знаю. Но ничего не могу с собой поделать. К тому же я ненавижу этот проклятый Город. Каждый раз при виде полицейского, или пожарного, или мусорщика я начинаю клясть и Город, и тех болванов, что им управляют. Я не могу больше платить налоги этому правительству. В общем, я уезжаю отсюда.
— А как же родные?
— Буду видеться с ними, когда захочу. У них своя жизнь. Я должен сам позаботиться о себе, а это значит, мне придется начать все сначала на новом месте.
— И куда вы отправитесь?
— Пока не решил, но подумываю о Новой Зеландии. Главное — как можно дальше отсюда. Не исключаю, что откажусь от гражданства, чтобы не платить тут налоги. Я старик, утративший веру в жизнь, Себастиан, и мне надо уехать.
— А как же суд?
— Я не хочу никакого суда. Постарайся все уладить как можно быстрее. Черт, Город может выплатить компенсацию всего в один миллион. Они же заплатят его, верно?
— Полагаю, да. Я не обсуждал с ними внесудебное урегулирование, но они не хотят доводить дело до суда.
— А есть возможность получить больше миллиона?
— Не исключаю.
Он медленно делает глоток чая и смотрит на меня:
— Какая?
— У меня есть компромат на департамент полиции. Настолько грязный, что отмыться им точно не удастся. Я подумываю о вымогательстве.
— Мне это нравится, — говорит он, и на его лице впервые появляется улыбка. — Вы можете провернуть это побыстрее? Меня тошнит от этого места.
— Я постараюсь.
9
Если звонок раздается в полночь, у меня никогда не возникает желания на него отвечать. Время две минуты первого, звонит Напарник.
— Привет, Босс, — говорит он слабым голосом. — Меня пытались убить.
— С тобой все в порядке?
— Не совсем. Получил ожоги, но не смертельно. Я в больнице. Католической. Надо поговорить.
Я сую в наплечную кобуру «Глок-19», надеваю свободный плащ, мягкую фетровую шляпу и быстро направляюсь к стоянке, где оставил свою потрепанную «мазду». Через десять минут я вхожу в приемное отделение больницы и здороваюсь с Джуком Сэдлером, одним из самых беспринципных адвокатов в Городе. Джук прочесывает приемные покои больниц и ищет клиентов среди тех, кто получил травму. Подобно стервятнику, он рыщет по коридорам, выискивая родственников потерпевших, которые слишком потрясены, чтобы мыслить ясно. Рассказывают, что он обедает и ужинает в больничных столовых и вручает там свои визитки людям с переломами. В прошлом году он подрался с водителем эвакуатора, который вымогал деньги у семьи пострадавшего в автомобильной аварии. Арестовали их обоих, но в газеты попала фотография только Джука. Ассоциация адвокатов уже много лет пытается лишить его лицензии, но он слишком умен, чтобы дать для этого формальный повод.
— Твой парень в конце коридора, — говорит он, указывая в конец коридора, совсем как один из пенсионеров-добровольцев, что носят розовые куртки. Его, кстати, как-то действительно задержали в такой куртке, когда он выдавал себя за сотрудника, встречавшего «Скорую». Задерживали его и переодетым в священника — в черной куртке и с белым воротничком. Джук — типичный сукин сын, но мне он нравится. Он плавает в тех же темных мутных водах закона, что и я, и у нас много общего.
