— Голова разболелась, пройдемся по воздуху.
Неподалеку был небольшой парк. Они сели на скамейку. Партайгеноссе неожиданно достал из кармана кусок хлеба, стал кормить голубей.
— Вы не выиграете выборы, сегодня это понятно умным, через две недели станет ясно последнему дураку, который всегда голосует за сильнейшего, — сказал Фокин. — Проиграв в июне, вы проиграете навсегда, через некоторое время последние сумасшедшие умрут. Вы станете маленькой кликой оппозиции, будете смешить народ, хотя вас просто перестанут слушать, как перестали ходить на партсобрания и в Мавзолей. Сейчас перед вами последний вагон уходящего поезда, а я тот человек, который протягивает вам руку и говорит: «Садитесь и рулите».
— Пока вы нам ничего не протягиваете, а говорите о наших похоронах, — возразил Корзинкин, под натиском Фокина партийный босс потерял уверенность, голос его звучал совсем не так, как в роскошном кабинете.
— Допустим, по некоторым причинам нынешний Президент снимет свою кандидатуру и не будет участвовать в выборах.
— Полная чушь!
— Я сказал — допустим. В такой ситуации вы придете к власти?
— Если Марс не столкнется с Землей.
— Прекрасно. Если вы придете к власти, вам придется восстановить КГБ. Выборы выборами, но опираться на кого-то необходимо.
— Наверное, восстановим, я так далеко не заглядывал.
— Но для того чтобы восстановить КГБ, не надо смотреть далеко, достаточно видеть, куда ногу ставишь, чтобы не сломать себе шею при первом шаге.
— Ваша фантазия неудержима. Хорошо, я восстановлю КГБ.
— Тем более что это очень просто, достаточно громко свистнуть и крикнуть: «Все по местам». Короче, если вы приходите к власти, я хочу быть председателем КГБ.
— У тебя губа не дура, — не сдержался Корзинкин, а опомнившись, лишь тихо рассмеялся. — Не будем делить шкуру неубитого медведя, я тебе дарю медведя живьем.
— А не пожалеешь? — Фокин тоже перешел на «ты».
Неожиданно партийный функционер осознал, что с ним ведут предметный, очень серьезный разговор, все происходящее не фикция, не бред больного воображения. Сидящий рядом человек знает нечто, чего он, фактический руководитель КПРФ, не знает. Конечно, пост председателя КГБ — не шутка, огромная сила, но ведь взамен предлагают трон. Если он, Иван Иванович Корзинкин, не согласится, этот таинственный человек пойдет в другой кабинет, врагов хватает, и тогда он, которому предложение было сделано первому, останется у разбитого корыта.
Все мысли партийного руководителя настолько легко читались на его лице, что Фокин чуть не сплюнул под ноги и подумал: вот такую гниду я уговариваю, а умного и порядочного Гурова приказал убить. Нет, все-таки на нашем шарике что-то не ладится или он не в ту сторону вертится.
— Допустим, я согласен, — стараясь произнести слова веско, сказал Корзинкин.
— Тогда допустим, что вы уже генеральный секретарь правящей партии, — ответил Фокин.
— Не понимаю, вы хотите гарантий? Но никаких гарантий я в данной ситуации дать физически не могу.
— Так лишь кажется. Вы можете на своем фирменном бланке написать собственноручно обязательство примерно такого содержания. Что я такой-то сего числа, сего года обещаю господину имярек, что в случае, если нынешний Президент по каким-либо причинам не будет участвовать в президентских выборах и на них победят коммунисты, фракция гарантирует господину имярек должность председателя КГБ во вновь сформированном правительстве. Число. Подпись.
— Я никогда подобного обязательства не напишу, — повысил голос Корзинкин.
Терпение Фокина кончилось, он крепко обнял сильной рукой рыхлые плечи партийного босса, сказал:
— Зачем кричать? Голубей распугал. А обязательство ты напишешь, деваться тебе некуда.
Глава двенадцатая
Шестнадцатого мая, в четверг, оперативники собрались в кабинете Крячко. Обычно они парами с раннего утра выезжали на объекты, за которыми вели наблюдение. Сегодня Станислав собрал ребят вместе. Он за долгие годы так привык, что всем руководит Гуров, что не очень ловко чувствовал себя в роли начальника. Необходимо принимать конкретные решения, а не сидеть в стороне, отпуская ехидные реплики и порой служа громоотводом.
Работа велась нудная, однообразная, теоретически дать результатов не могла: как машины ни меняй, а противник знал, что за ним наблюдают, практически всех ребят знал в лицо. Когда человек не верит в успех, он расслабляется, теряет внимание, становится неосторожным — это закон. А Гуров вчера сказал, мол, вы там рты не открывайте, до выборов ровно месяц, их время поджимает, они должны активизироваться.
Визит Фокина к Ждану засекли, встречу подполковника с руководителем КПРФ Корзинкиным отследили, но, о чем они беседовали, осталось неизвестным. Направленных микрофонов подслушивания у милиции не было, как повелось исстари, что гэбэшники имеют современную технику, а менты работают на «телефункенах», так оно и осталось. Министры меняются, а оборудование оперсостава остается на доисторическом уровне. Правда, благодаря мэру автопарк сильно подновили, теперь колеса на ходу не отваливаются, и на том спасибо.
— Гурову не звонить, только в случае крайнего ЧП, один звонит из автомата, другой стой на улице и гони всех к чертовой матери, вплоть до драки.
— Надоело, Станислав, зря хлеб жуем, нет ничего и не будет, — сказал Геннадий Веткин, который после ранения чувствовал себя отчасти героем, позволял себе высказаться.
— Когда часовой стоит на посту, так по полгода ничего не происходит, в один погожий день его находят с отрезанной головой, — ответил Станислав. — Чья бы корова мычала, ты подставился, как последний фраер. Игорь Смирнов живет нормально?
— Ничего нормального, — ответил Григорий Котов, его длинная худая фигура еще больше ссутулилась, и без того неулыбчивое лицо нахмурилось. — Молодой парень, хорош собой, с девками не встречается, дружки ходить перестали, сидит в четырех стенах, изредка выберется в сквер неподалеку, с ребятишками несколько минут поиграет, голубей покормит и назад в камеру.
— Ну, насчет девочек ты, Гриша, знаешь, парню мошонку оторвало, — сказал Крячко.
— Ну и что? Несчастье, конечно, но женщины не только для этого дела существуют, — несогласно пробурчал Котов. — У меня порой соблазн познакомиться с какой-нибудь дивчиной, объяснить, что с парнем такое несчастье произошло, пусть сама пойдет, в гости напросится, чаю вместе попьют, она ему сготовит чего, обогреет. Любому мужику женщина необходима.
— Гриша, если ты такой умный, чего ты столько молчал? Найди парню девчонку, может, он оттаивать начнет. А Фокин бывает?
— Как часы, через день, сумки таскает, такой папаша, в жизни не найти. Не к добру это.
— Вот и Гуров считает, что не к добру, только понять Фокина мы не можем. К чему-то он парня готовит, как-то хочет использовать.
— Ладно, а что Батулин?
— А ничего, — ответил Илья Карцев. — Живет, служит, иногда приводит к себе женщин, не проституток, по-моему, у него страсть к провинциалкам. Молоденькие, с чемоданами и баулами, но внешность специфическая. Такие из Урюпинска приезжают Москву покорять, вскоре на Тверской стоят, а то и у трех вокзалов шастают. Батулин, пока они в Москве не обвыклись, через свою койку пропускает, день-два, не больше. Имеется у него серьезная дама, но та при деньгах и муже, нашего клиента держит для развлечений. Я их разговоры по телефону пару раз слышал, полагаю, она ему деньжат подбрасывает, но держит строго, он там права голоса не имеет. Скукота, Станислав.
— То не нам с тобой решать, Илья, — резко сказал Крячко. — Ты мне в последнее время не нравишься. Я тебя как-то у дома объекта видел одного, типичный филер, таких в плохом кино показывают. Ты запомни, коли Лев Иванович сказал, что горячо, значит, горячо, вот-вот вспыхнет. И не твое свинячье дело данный вопрос обсуждать. Не нравится — иди на все четыре стороны, я на твое место вмиг оперативника найду.
— Да ты что, Станислав? Да я за такие деньги висеть сутками вниз головой согласен, — быстро сказал Карцев, а сам подумал, вот тебе и капитализм, платят, и рот не открывай. Раньше хоть на оперативке, даже на партсобрании можно было вякнуть. Толку, конечно, никакого, но все душу отвести, теперь молчи, иначе выгоним, другого найдем. Наемная сила и ни черта больше.
Станислав скрытое недовольство Карцева заметил, решил при случае Гурову сказать, что хоть и молодой опер — Илье было лишь тридцать пять, — а уже изъездился.
— Чапаев, — обратился Станислав к своему старому приятелю Василию Ивановичу Светлову, с которым отпахал не один десяток лет в МУРе, — ты шофер, улицу видишь лучше этих пацанов. То, что нас «водят», сомнения нет, но, по твоей прикидке, сколько машин задействовано?
— Шесть точно, — ответил Светлов. — Но уверен, что больше.
