И на этом диване он сделал её женщиной.
Велдон провёл кончиками пальцев по коричневой коже, вспоминая. Мягкие ладони на своём затылке, тёплые и сладкие губы, тихий вскрик и слёзы в глазах.
А ещё в этих глазах была любовь. Любовь, которую он предал… и убил.
Императору вдруг захотелось сказать… будто бы Триш могла его услышать. И он прошептал, по-прежнему легко касаясь грубоватой коричневой кожи:
— Мне было хорошо с тобой, Риш. Я хотел лишь воспользоваться, пробудить ревность Эмирин… но не так. Не этим способом. Я просто увлёкся, заигрался, как большой капризный ребёнок. Но мне было хорошо с тобой, Риш.
Он замолчал. Слабое оправдание, но он и не оправдывался.
Велдон подошёл к письменному столу, что стоял у окна, и усмехнулся, увидев, что верхний ящик до сих пор приоткрыт. Да, он помнил, как швырнул туда её амулет Жизни, пребывая в самом настоящем бешенстве… Хлопнул дверью — и с тех пор не заходил сюда.
Десять лет не заходил.
На поверхности стола скопилась пыль. И на ручке ящика тоже. Велдон стёр её и осторожно открыл ящик. Тот двигался с явной неохотой, скрипя, как несмазанная телега.
Вот он — амулет Жизни Триш, лежит поверх кипы бумаг. Погасший, совершенно мёртвый камень.
А чего ты ждал, глупый император? Мёртвые не воскресают.
Они сделали амулеты Жизни все трое, когда учились на последнем курсе. Прочитали о них в какой-то книге — и сделали. Так, ради шутки. Эти амулеты были популярны во времена Последней войны — по ним можно было узнать, не погиб ли твой родственник, — но позже ушли в небытие.
Амулет Жизни Триш светился ярко-алым, как и её левый глаз, амулет Розалин был нежно-сиреневого оттенка, а вот амулет Велдона, к его удивлению, переливался сине-зелёным. Свой он отдал тогда главному придворному магу, а амулеты девочек хранились у Розы.
Спустя несколько дней после побега Триш Велдон пришёл к Розалин сам. Она была тогда в растерянности — никто не объяснил ей, куда делась подруга. Велдону по понятным причинам было совсем не до того, а уж Эмирин тем более.
Он тогда так злился… и выместил зло на ни в чём не повинной Розе. Называл Триш двуличной гадиной, почти убившей свою наставницу и его самого, и требовал отдать ему её амулет Жизни.
— Никто не может найти эту сволочь! — шипел он в бледное лицо Розы. — Я смогу. По этому амулету — смогу! Там её кровь. Кровь этой гадины!
— Не смей так говорить о Риш! — взорвалась вдруг Розалин. — Это ты виноват! Ты, ты виноват! Ты!..
Они тогда здорово поцапались. И если бы в академии можно было драться — подрались бы. Но, несмотря на то, что Эмирин лежала при смерти, её академия выполнила свои обязанности и полностью блокировала их магию.
Роза не отдала амулет в тот день. Она отдала его только спустя два года. Почему, Велдон до сих пор не знал. Явилась к нему, насмешливо и презрительно кривя губы, и заявила, что отдаст амулет Жизни Триш взамен на услугу. Он дал слово, и спустя несколько месяцев в Лианоре появился первый официальный бордель…
И напрасно он это сделал. Даже по амулету не смог найти Триш. Никто так и не смог её найти — она будто в воду канула. Но амулет светился… а потом, в одну тихую летнюю ночь, вдруг погас. Это значило, что носительницы крови, на которой был сделан амулет, больше нет в живых.
Велдон еле слышно вздохнул и бросил бесполезный камень на верёвочке обратно в ящик стола. Выдвинул следующий. Некоторое время рылся в железках, веточках, ниточках и кусочках ткани — это был ящик Триш, где она хранила материалы для своих артефактов, — а потом всё-таки вытащил наружу маленький серебряный цветок на тонкой цепочке. Именно его Риш называла «огненным», хотя она никогда не рассказывала, почему.
Несколько секунд император рассматривал этот цветок, а потом, словно решившись, надел его на шею. Ласково погладил ладонью будто бы затрепетавшие лепестки и произнёс, печально улыбаясь:
— Не волнуйся, Риш. Всё будет хорошо. Я не обижу твою девочку.
И не видел, как на секунду вспыхнул ярко-алым лежавший в верхнем ящике стола амулет Жизни.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вспыхнул, будто принимая клятву…
![]()
49![]()
***
Шайна Тарс
Утро субботы стало сущим кошмаром. Дин старательно меня игнорировала, Мирра разрывалась между солидарностью с подругой и сочувствием ко мне, и все втроём мы пытались сделать так, чтобы ни принцесса, ни Эван ничего не заметили. Причём не сговариваясь.
Я была благодарна за это девочкам. Мне бы не хотелось, чтобы история о том, как я прокляла магистра Дарха, разлетелась по академии. Мне было плевать, что скажут и подумают обо мне, но Эмирин с Дрейком этого не заслужили.
Сразу после завтрака я отделилась от Эвана и девочек, даже не поинтересовавшись, чем они будут заниматься, и поспешила в город — к матушке Розе. Мне было необходимо увидеть её родное лицо, услышать полный иронии голос, чтобы успокоиться окончательно.
Я пришла как раз вовремя. Время подходило к полудню, и матушка уже встала. Да и некоторые девочки тоже. Многие днём уходили из борделя по делам, возвращаясь к ночи, и полдень был своеобразной точкой отсчёта.
Я по очереди обняла всех бодрствующих, радостно улыбаясь и заверяя, что у меня всё прекрасно, и слушая в ответ многочисленные комплименты о том, какая я молодец и как замечательно выгляжу. А потом матушка Роза оторвала меня от обмена восхвалениями и потащила на кухню — как она выразилась, «отпаивать тебя от учебного процесса».
Наша маленькая светлая кухонька со шторами персикового цвета в дурацкий зелёный горошек. Большая плита, деревянные шкафы, стол, накрытый белоснежной скатертью. Я залезла на своё любимое место — в уголок, и матушка Роза, улыбнувшись, поставила передо мной чашку с ароматно пахнущим чаем и тарелку со свежими булочками.
— Это твои любимые. Я так и думала, что ты сегодня придёшь.
Я сделала большой глоток обжигающего чая, моментально уловив чудесный вкус тонизирующего и успокаивающего сбора, который матушка Роза обычно приберегала для особенно чувствительных девочек.
— Первое время тяжело и непривычно, Шани. А потом ничего, привыкнешь.
На самом деле я уже привыкла. Но я не могла так просто и быстро забыть о месте, где росла последние десять лет. Ведь здесь меня любили, а там… Даже если и любили, то скорее всего, уже разлюбили.
Я кивнула, откусывая булочку, глотнула ещё чаю.
— А почему вы не жалуете магию, матушка Роза?
Она, кажется, немного удивилась. Села рядом на стул, налила себе чаю, сделала глоток и ответила вопросом на вопрос:
— С чего ты так решила?
— Ну… все же знают, что вы неплохой маг, а сами магией почти не пользуетесь. И когда я училась, вы не захотели мне помогать…
Мои слова звучали как упрек, но на самом деле упрёком они не были. Матушка Роза не занималась со мной или Эрли магией, но я никогда не винила её за это.
Она нас любила. Остальное было неважно.
— Магия не принесла мне счастья, Шани. Ни мне, ни тем, кого я знала. Только неприятности. Если бы твоя мама не была магом, ей бы не пришлось постоянно переезжать, скрываясь от тех, кто её преследовал. Ни один маг не смог спасти нашу Эрли. Даже ректор твоей академии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вы показывали Эрли профессору Аррано? — я удивилась, а матушка Роза кивнула.
— Конечно, показывала. Кому я только её не показывала, Шани. Но… это ничего не изменило.
— Значит… вы не одобряете мой выбор?
— Почему? — Она улыбнулась. — Если магия не принесла счастья мне, это не значит, что с тобой будет так же. Вот Кара, твоя мама, не согласилась бы со мной. Она не стала бы жертвовать своей магией в угоду собственному спокойствию.
49