– Пока что все понятно, – сказал доктор. – Что было потом?
Рэмпоул был озадачен. Если уж доктор на чем-то упорно настаивал, то это на том, что Дрисколл никогда бы и не подумал передавать рукопись Эрбору. Но вот он сидит, важно кивает и пристально смотрит своими проницательными глазами на коллекционера, как будто верит каждому его слову. И Рэмпоул, в свою очередь, был готов верить Эрбору. Было лишь одно объяснение – Дрисколл в момент полной паники сделал Эрбору предложение, опасность которого он понял на следующий день, когда более или менее успокоился, и тут же решил отказаться от этой безумной идеи…
– А сейчас, – сказал Эрбор, старательно откашлявшись, – сейчас, инспектор, я перехожу к самой странной и невероятной части своего рассказа. Учитывая мое слабое сердце, можно считать просто чудом, что я еще не умер. Если бы вы только могли себе представить…
– Сразу после того, как вы ушли из помещения охраны, – медленно перебил его доктор, – вы страшно испугались за свою жизнь, и этот страх заставил вас в полной панике уехать в Голдерс-Грин. Что же это было?
Эрбор убрал платок в карман пальто, казалось, он приближается к решительному и рискованному моменту своего рассказа и медлит, как на краю пропасти, придерживая очки.
– Инспектор, – сказал он, – прежде чем я расскажу вам то, что вы сочтете невероятным, позвольте задать вам вопрос. Уверяю вас, – он умоляюще протянул руку, когда доктор задвигался в кресле, – я не намерен отвлечь ваше внимание… Кто присутствовал в той комнате, где вы допрашивали меня?
Доктор Фелл серьезно посмотрел на него:
– Когда мы с вами беседовали?
– Да!
– Гм… Там был Хэдли, мой… мой коллега, мистер Рэмпоул, которого вы здесь видите, генерал Мейсон и сэр Уильям… Хотя постойте! Я ошибся. Биттона там не было, он поднялся в квартиру Мейсона, чтобы мы могли допросить вас… Словом, он поднялся к Мейсону. Да. Нас было там четверо.
Эрбор с испугом смотрел на него.
– Биттон находился в Тауэре?!
– Да, да. Но его не было в комнате. Продолжайте.
– Еще один вопрос, – осторожно проговорил Эрбор. – Э… Что я хотел сказать? Ах да, это скорее впечатление, чем вопрос. Разговор по телефону – это в некотором смысле, если отбросить в сторону механические шумы, все равно что разговор с человеком в полной темноте. Вы меня понимаете, инспектор? Вы слышите только его голос. При этом отсутствуют личность говорящего, его внешность, которые отвлекают вас от ощущения голоса как такового. Если вы слышите чей-то голос по телефону, не зная говорящего, позднее, когда вы встречаетесь с говорившим, вы даже можете не узнать его, потому что его внешность или его личность в более широком смысле могут нарушить то впечатление, которое вы составили о нем только по его голосу. Но если вы слышали его в темноте…
– Думаю, я вас понимаю.
– А! Я опасался, инспектор, что неуловимость этого момента, который я пытаюсь… так сказать, не будет полностью оценена полицией, – с явным облегчением сказал Эрбор. – Я боялся показаться смешным и даже вызвать подозрение. – Он с трудом перевел дух. – Очень хорошо. Вы помните, что после допроса вы отпустили меня и я вышел.
Дверь комнаты, где вы меня допрашивали, была прикрыта неплотно. В арке было очень темно, все было затянуто туманом. Я стоял у двери, дожидаясь, чтобы глаза освоились с мраком, и поплотнее закутываясь в шарф. К тому же я был испуган, признаю это. Мне с трудом удалось более или менее спокойно выйти из комнаты. В арке стоял часовой, но на некотором расстоянии от меня. Я слышал, как он разговаривал с кем-то, кто находился в той комнате, из которой я только что вышел, до меня доносились звуки неразборчивых слов…
Затем, инспектор, – Эрбор всем телом подался вперед и судорожно сжал кулаки, – я пережил самое страшное потрясение за всю мою жизнь. В комнате я этого не заметил, вероятно, потому, что впечатление от внешнего вида говоривших со мной людей перевешивало впечатление от слышанного по телефону голоса, если можно так выразиться. Но…
Когда я стоял там, в темноте, до меня донесся из комнаты голос. Он звучал не очень громко, чуть громче шепота или бормотания. Но я понял, что голос, который я слышу из комнаты, – это голос того самого человека, который разговаривал со мной по телефону накануне и предложил мне купить рукопись По.
Глава 19
В АРКЕ КРОВАВОЙ БАШНИ
Казалось, это поразительное сообщение не произвело на доктора Фелла никакого впечатления. Он не двинулся и даже глазом не моргнул. Он по-прежнему пристально смотрел на Эрбора своими замечательно острыми маленькими глазками, слегка наклонившись вперед и опираясь подбородком на трость.
– Полагаю, – наконец сказал доктор, – этот голос действительно доносился из комнаты?
– А как же! Конечно. Вокруг не было никого, кто говорил бы, и слова обращались не ко мне; мне показалось, что я услышал просто обрывок какого-то разговора.
– Что говорил этот голос?
Эрбор снова заерзал:
– Я понимаю, инспектор, что вы мне не поверите, но я не могу этого сказать. Я был испуган чуть ли не до смерти, но не могу вспомнить, что он говорил. Вы должны понять, каким это было ужасом – услышать тот голос… – Его пальцы опять судорожно стиснулись. – Прежде всего, это было подобно тому, что ты слышишь человека с того света, голос человека, который умер. Я готов был поклясться, что голос, который говорил со мной по телефону, принадлежал племяннику Биттона. Затем выяснилось, что племянник Биттона мертв. И вдруг этот страшный голос… Послушайте, инспектор. Я говорил, что, по-видимому, голос по телефону был изменен, собственно, он звучал глуше. И я соотнес его с Дрисколлом. Но то был тот самый голос, который я слышал по телефону. Сейчас я в этом совершенно уверен. Я не знаю, что он сказал. Знаю только, что я оперся рукой о стену, гадая, уж не сошел ли я с ума. Я пытался представить себе всех, с кем разговаривал в комнате, и оказалось, что я едва помню, кто там был. Я не мог вспомнить, кто говорил, а кто хранил молчание; я просто не мог себе представить, кто из вас произнес те слова, которые я слышал.
Попытайтесь представить, каково было мое состояние. Вдруг все встало с ног на голову. В той комнате я только что разговаривал с… определенно с преступником и, по всей видимости, даже с убийцей! Я вполне откровенно рассказал о том, что являюсь собственником рукописи. И кто-то из вас (я забыл, кто именно) пояснил, что, если бы я нанял вора украсть принадлежащую мне вещь, он мог ожидать денег только за саму кражу, а вовсе не ту огромную сумму, которую я ему пообещал бы… Я подумал… Честнее будет сказать, что я вообще был не в состоянии рассуждать. Я полностью поддался панике. Не зная почему, я с уверенностью сделал заключение, что Дрисколла убил этот «голос». Я просто сходил с ума от страха, но что еще хуже, если верить своим ушам, голос принадлежал одному из полицейских!
Иначе бы я тут же вернулся и во всем признался вам. Но меня приводили в ужас как мысль обратиться к полиции за помощью, так и мысль о том, что полиция может быть против меня. Думаю, я действовал в каком-то умопомрачении. Но я ничего лучшего не мог придумать, как укрыться в своем коттедже. И только поздним вечером, когда услышал, как кто-то пытается пробраться в мой коттедж, я решил тем или иным образом покончить с этим изматывающим состоянием неопределенности. Вот и все, инспектор. Мне ничего не удалось разузнать, надеюсь, вам больше повезет.
Он в изнеможении откинулся на спинку кресла, снова промакивая пот на лбу своим белоснежным платком.
– Но тем не менее, – размышляя, проговорил доктор Фелл, – вы не можете поклясться, что голос доносился из комнаты?
– Нет, но…
– И вы не можете припомнить ни единого слова из того, что он сказал?
– Боюсь, что нет. Позволю себе сказать, вы мне не верите…
Доктор Фелл выпятил могучую грудь, словно готовился прочесть лекцию:
– Что ж, я вас выслушал, Эрбор, и хочу кое-что сказать. Мы здесь одни. Вашу историю слышали лишь сержант Рэмпоул и я сам. Мы можем забыть о ней. Мы свободны так поступать, раз дело не касается преступления. Но я бы не советовал вам повторять ее кому-либо еще. Вам будет грозить серьезная опасность угодить или в тюрьму, или в сумасшедший дом… Вы осознаете, что вы сказали? – медленно спросил он, выразительно поднимая трость. – В той комнате находилось четыре человека. Таким образом, вы утверждаете, что ваш «голос» принадлежит либо старшему инспектору, одному из самых надежных офицеров, или заместителю управляющего Тауэром. Если вы заберете назад свое обвинение и скажете, что на самом деле этот голос принадлежал Дрисколлу, тем самым вы подвергнете себя опасности быть замешанным в дело о его убийстве. Следовательно, вы оказываетесь либо в положении сумасшедшего, либо подозреваемого в убийстве преступника. Вы желаете выбрать что-либо из этого?
– Но я говорил вам правду, инспектор! Я уже поклялся!
