не отменяет.
– Спасибо.
– Виола, – объясняет Сальвия, садясь рядом со мной у стола, – за тебя волнуется.
– А Сальвия, – отзывается Виола, – полночи прислушивалась, как ты топочешь кругами по комнате, не из-за того, что волнуется, а потому, что предпочитает спать сидя и с открытыми глазами.
– Я не хотела вас будить, – пристыженно говорю я. – Не знала, что так шумлю.
– Ты не шумела. Просто мы спим прямо через стенку, – объясняет Сальвия.
– А доски в полах скрипят. – Виола машет на мою тарелку: – Ешь уже хлеб.
Я откусываю кусочек, чтобы ее успокоить, и взглядом ищу поддержки Сальвии.
– Мы решили не говорить с тобой об этом при мальчиках, – начинает та.
Виола кивает:
– Точно.
– Но все знают, как много вас с этим конем связывало, и теперь идет молва, что убили его именно поэтому. – Сальвия кивает куда-то в сторону дворца. – Если будет вероятность, что подобное повторится, скажи нам, и мы убережем тебя и тех, кто тебе дорог.
Я изумленно смотрю на нее.
– Даже, – добавляет Виола, – если из-за этого там кто-нибудь взбесится.
– Особенно если из-за этого там кто-нибудь взбесится, – говорит Сальвия.
– Ешь уже сыр, – с улыбкой заканчивает Виола.
Я покорно откусываю сыра. Возражаю с набитым ртом:
– Это же может быть для вас опасным. И…
– Опасным? Опасным? Она сказала опасным? – восклицает Виола.
Сальвия угрюмо кивает и смешливо щурится.
Виола возводит глаза к небесам:
– Терн, позволь рассказать тебе об опасности. Опасно ранить палец о ржавый гвоздь. Опасно подходить сзади к норовистой лошади. Опасно шататься по городу ночью. Опасно не защищать других от угрозы.
Я качаю головой, вспоминая о помощи Красному Соколу и о мести Валки.
– Если они способны убить такого коня, как Фалада, то, без сомнений, навредят и прислуге.
Виола выдыхает взрыв негодования:
– Терн. Из всех возможных способов погибнуть, каждодневно меня подстерегающих, я предпочту смерть ради защиты другого. Сравни-ка, – говорит она, изображая вытянутыми руками весы, – умереть, помогая другому, или умереть от конского пинка. М‐м‐м, что же выбрать?
Я растираю лицо руками.
– Не хочу, чтобы кто-то из вас пострадал, помогая мне.
Виола неверяще вскидывает руки:
– То есть хочешь, чтобы Сальвию убил столбняк?
Я против воли смеюсь:
– Ты же знаешь, что нет! Просто не хочу, чтобы вам из-за меня что-то угрожало.
– Благородно, – замечает Сальвия. – Но мы тут семья – семья. Твое имя здорово подходит к нашим, так что не смей сомневаться. А в семье друг за другом приглядывают.
Ее слова согревают меня, будто тепло очага. Семья. Вот чего мне не хватало всю жизнь: материнских объятий Сальвии, братской заботы и защиты ребят, любящей, как Виола, сестры. Все они дарят мне самое нужное и ничуть не похожи на мою кровную семью. Я могу только глупо улыбаться в ответ.
– Что ж, рада, что мы с этим разобрались, – говорит Виола, вскакивая и уходя к дверям. – Пора снова проведать Луноцветку.
Сальвия улыбается, пока я провожаю Виолу взглядом.
– Не надо больше давать себя в обиду, Терн. Случилась беда – говоришь нам. – Она тянется ко мне и сжимает мою руку: – Запомни.
Пару минут спустя меня подгоняют в гусиный сарай. Корби там еще нет, так что я отпираю сама и принимаюсь грести. Я радуюсь его отсутствию и спешу как могу, надеясь избежать встречи вовсе, но он тяжело ступает в ворота как раз тогда, когда я заканчиваю наполнять бочку.
Повернувшись к нему, я говорю:
– Меня не было вчера, так что давай все доделаю сегодня. Так будет честно.
Он стоит в воротах спиной к свету, так что я с трудом различаю выражение лица. Подозреваю, что удивила его, но ненадолго. Он быстро становится привычно хмурым и недовольным.
– Не собираюсь увиливать от своей работы.
Я краснею, пожимаю плечами и отворачиваюсь, чтобы унести инструменты. Слышу его шаги и непроизвольно разворачиваюсь обратно, держа лопату наготове.
Он застывает, потом проходит мимо и забирается по лестнице у дальней стены. Скидывает вилами сено, пока я меняю гусям воду и досыпаю зерно. Больше мы не заговариваем.
Джоа приходит проведать меня во время вечерней уборки в стойлах, но после короткого «здравствуй» и «как ты» говорить не о чем. Бродя между загонами, я еще не раз чувствую на себе его взгляд, но больше он не подходит.
Закончив уборку, я понимаю, что мне некуда идти и не с кем проводить время. Я медленно плетусь из конюшен в сторону Западной дороги. Уже чувствую, как меня затягивает знакомое оцепенение, и понимаю, что могла бы снова ему сдаться, найти укрытие в омертвении чувств. Так получится скоротать многие часы. Можно пойти в часовню и сидеть в тишине, вдали от лошадей и соглядатаев из дворца.
Но отчего-то ноги сами несут меня к городским воротам. Там, прямо под огромным каменным сводом, висит голова Фалады. Ее приделали к деревянной доске и прибили на высоте вытянутой руки, если не дальше. Я гляжу вверх, и живот сводит судорогой. Глаза и рот коня зашиты огромными жуткими стежками. Шелковистая шерсть потускнела от сырости, стала серой и безжизненной.
Я не представляю, зачем пришла. Горе растекается по венам свинцовой тяжестью, делает тело медлительным и неповоротливым. Я отворачиваюсь и иду обратно.
Принцесса.
Я замираю, оглядываясь вверх на его голову. Она мертва и неподвижна, словно высечена из камня. И все же – голос мне не померещился?
– Фалада, – шепчу я.
– Принцесса.
Теперь уже ни с чем не спутаешь – это голос Фалады, глубокий, звучный и совершенно невозможный.
Как может умерший говорить? Никак. Это лишь мое сознание издевается надо мной.
– Что-то не так?
Я резко оборачиваюсь и вижу стража, который идет ко мне и щурится, вглядываясь в тень.
Я выдавливаю улыбку и вскидываю руки, будто все у меня замечательно, будто можно этим опровергнуть странное ненастоящее настоящее, в котором голос мертвеца выбалтывает тайны промозглому воздуху. Наверное, воин замечает страх в моих глазах, потому что резко останавливается и опускает руку на меч. Я делаю один осторожный шаг за другим в надежде, что меня отпустят. Что бы там ему ни показалось, больше он меня не окликает. Вместо этого молча провожает глазами за ворота и в сторону конюшен.
Даже оставив его далеко позади и заходя в стойла, я все еще чувствую спиной жесткий взгляд.
– Терн?
Я замираю на месте, вытянув руку к одной из дверей загонов.
– Осторожно, там Луноцветка! – говорит Виола.
Я отдергиваю ладонь, и одновременно изнутри храпит и скалит зубы кобыла.
– Ох! – Я вглядываюсь в лошадь.
Она вся черная, кроме белой отметины на лбу, и потная насквозь. Густая зеленая жижа сочится из уголка заплывшего глаза. Подозреваю, второй выглядит не лучше. Она определенно больна, но больше обеспокоена тем, чтобы я к ней не лезла.
– Красивая, прямо как ее тезка, – говорит Виола, отводя меня за локоть в сторонку. – И норов такой же ядовитый.
Любопытно. Обычно Виола намного снисходительней.
– Она тебя обидела? – спрашиваю я.
Виола усмехается и дергает плечом, ведя меня вдоль загонов.
– Наступила как-то на ногу, и
