Рабочий люд клубился в темном коридоре съемочного ателье, заняв кресла и диваны, расположившись на полу, покуривая, пересмеиваясь, переругиваясь, жуя пирожки и ситники и попивая чай из оловянных кружек, который разносили быстрые помощники.
— Слушайте, Метелица, поставьте там пару ламп, чтобы можно было разглядеть лица, — сказал Эйсбар незаменимой и безотказной марионетке.
— Yes. — Тот присел в полупоклоне. Изъяснялся он теперь на английский манер: в буфетной Метелица пустил сплетню о том, что после феноменального успеха будущей фильмы не только в пределах империи, но и на европейских и американских землях, он двинется в Холливуд. — Прикажете передать ваши рисунки ассистенту для отбора? Номер завтрашней сцены могу уточнить?
Эйсбар неопределенно махнул рукой — не до рисунков! Метелица ловко повернулся на пятках, подмигнул сам себе и через секунду его фальцетный голос слышался в коридорах.
Надвинув на глаза кепку, подхваченную в реквизиторской, Эйсбар двинулся на разведку. Обычно режиссеры смотрели массовку поверхностным взглядом, в общем и целом — соответствуют ли костюмы эпохе, достаточное ли количество народу пригнали на площадку. Но Эйсбара интересовали лица и дух толпы, разница между ее расслабленным состоянием и напряжением, которое должно бить с экрана. Как генерал, что обходит караул, тыча пальцем в плохо начищенные пуговицы, он пройтись успеет. Теперь же он пробирался через тела — пахло потом и вяленым мясом.
— …как скажут на первый и второй рассчитаться и в матюгальник начнут вопить: «Четные — бегут! Нечетные — падают!», притворяйся нечетным, — наставлял старикашка с окладистой бородой юношу с хорошим квадратным подбородком. — Легче лежать, чем бегать. Пусть дураки бегают за те же деньги, — подбородок охотно кивал, Эйсбар приостановился около лампы, делая вид, что поправляет проводку. Юноша с подбородком неплох. Вытащить его на первый план в покушении на гимназистку.
Между тем старичок продолжал:
— В аппарат не пялься, прячь лицо, но незаметно. Примелькается рожа, больше не возьмут. А ежели пиротехники туману напустят, за туман держись. Опять-таки хорошо пролезть в фон — это когда за головой главного артиста. Фон они повторять любят — глядишь, опять вызовут, ежели артист что напортачил. Тут, как в любом другом деле, нужна сноровка. Откуда будешь?
— Из-под Орла, — ответил басок.
— А по фамилии?
— Панкратов.
— Меня держись, Панкратов, я съемками уж какой год промышляю.
Следующим персонажем, замеченным Эйсбаром, была свернувшаяся в рогалик старуха. То, что она жива, следовало только из искрометного мельканья спиц в руках. «Старуха — натуральная убийца, лучше не загримируешь», — рассмеялся про себя Эйсбар и вернулся в кабинет. Пусть все-таки лица отберет ассистент. В ассистенты он взял паренька, который снимал у Студёнкина фильмы про ковбоев: крупные планы копыт, потная грива, лошадиный глаз. И хорошая жесткость в съемках.
На следующий день пошел дождь со снегом, с Невы задул колкий ветер, и все шло к тому, чтобы отменять съемку. Однако фабричные с утра были рассредоточены в переулках вокруг Зимнего дворца и ждали команды. Над камерой и прочим хозяйством Гесса — его бивуак расположился на крыше новенького десятиэтажного доходного дома купца Садовникова — натянули тент. Гесс то и дело выбегал из-под него — на крыше предусмотрительно выложили из досок площадку, — смотрел в небо, стряхивал с носа и очков капли, возвращался под тент и записывал что-то в свой дневник.
— Через полчаса сможем снимать, — сказал он Эйсбару, закончив чертить какой-то график. — Персепитация… — он опять вышел под дождь и пощупал его пальцами, будто это не хлябь, а мягкая ткань. — Персепитация вот-вот закончится, поверь мне.
— Я пока спущусь вниз.
Около лифта на первом этаже Эйсбара поджидал человек с зонтом. Открыв зонт и держа высоко над головой Эйсбара, человек пошел за ним по улице, пытаясь попасть в его широкий шаг и держась несколько сзади. Эйсбар хотел было пробормотать: «Я сам», — но… но он уже слегка привык к комфорту, которым его окружала контора Долгорукого. Зонт был большой, и, казалось, от дождя Эйсбара отделяет невидимая стена.
Массовке тоже наспех построили тенты, под ними они развели костры и в основном дулись в карты. Гимназисточка — актриса из балетной школы при Мариинском театре — выскочила из павильончика навстречу Эйсбару. Подняла к нему белое, курносое, светящееся готовностью исполнить любое желание лицо, улыбнулась. Он качнул головой — пока ничего не требуется. Отведя левую руку в сторону, как в балетном па, она развернулась вслед за своей рукой и прошествовала обратно в павильон.
Через дорогу послышался лошадиный топот и стук колес о булыжник. Вообще-то движение в квартале было перекрыто, несколько отрядов конной полиции занимались охраной съемочного спокойствия, но возница явно был из лихих, решил, видно, поиграть в американскую фильму. Он стегал лошадь, прикрикивал, оглядывался, нет ли погони, а на самом деле метил в маленький переулочек-тупичок. Из конки высунулась дамочка, которая острием зонтика указывала и на балеринку, и на Эйсбара, и на темные клумбы массовки, видимо, объясняя кучеру, куда ехать.
Эйсбар выхватил из рук помощника рупор, и над улицей разнесся его резкий голос:
— Художника ко мне! Срочно!
Приказ эхом пронесся сквозь палаточный городок, устроенный в переулке, и из его глубин показался человек, который, припадая на одну ногу и попыхивая папироской, заспешил на зов.
— Зонтиков надо штук десять, — быстро отдавал распоряжения Эйсбар. — И скажите ассистенту — там в коридоре среди массовки сидит бабка со спицами. Ее — в кадр на крупный план!
В сценарии предполагалось, что озверевшая толпа забрасывает юную гимназисточку комьями грязного снега. Но зонтик любопытной дамочки решил дело. Эйсбар быстро набрасывал на листке план сцены — резкие линии летели из-под карандаша, как искры. Сверху на него в подзорную трубу смотрел Гесс. Подкрутил колечко визира, чтобы навести резкость и присмотреться, что за каракули множит Эйсбар. Через минуту дождь закончился. Гесс взял в руки рупор.
— Серж, сейчас снимаем сцену по плану? Или? — несся над улицей его глухой голос. — Я буду готов через десять минут. Сцену с зонтиками предлагаю снимать в павильоне.
Эйсбар поднял голову и с благодарностью кивнул Гессу — маленькой фигурке на крыше дома. На своей гигантской съемочной площадке они чувствовали себя как дома: солнце, прикрытое накидкой облаков, — абажур, тротуары — пол, дома — шкафы, балконы — ящики.
