С этой целью и он прибегнул к хитрости. Распустив слухи о своем отступлении к Вене и о плачевном состоянии своей армии. Наполеон притворился чрезвычайно встревоженным, укреплял свой лагерь, что и показал русским парламентерам, у которых сложилось совершенно ложное представление о положении французской армии.
Хитрость удалась. Император Александр, опасаясь упустить армию Наполеона, повелел Кутузову (как тот ни противился) перейти в наступление – и начальник штаба армии генерал Вейротер составил свою знаменитую диспозицию.
20-го ноября произошло сражение при Аустерлице – блестящая победа Наполеона и жестокое поражение союзников. Союзная армия употребила целых три дня для того, чтобы пройти 40 верст от Ольшан и Вишау до Пратценских высот – и Наполеон, сразу разгадавший намерение союзников, имел время изготовиться. У союзников было 83000, у Наполеона – 75000. Вейротер разделил силы союзной армии на 5 колонн и резерв, тогда как Наполеон, верный своему обычаю сосредоточения сил на решающем направлении, сосредоточил две трети своей армии в кулаке на левом фланге. Кутузов хотел было выждать соединения на поле предполагавшейся битвы возможно большого количества войск, но Государь не допустил этого. Отчего вы не атакуете? – спросил он Кутузова. – Мы ведь не на Царицыном лугу, где не начинают парад, пока не прибудут все полки![172] На это невероятное замечание Кутузов только и мог ответить: Государь, я потому не атакую, что мы не на Царицыном лугу! Волей-неволей Кутузову пришлось спустить войска с Пратценских высот (все громадное значение которых он понимал) на равнину. Диспозиция была составлена так плохо, что колонны перекрещивались и задерживали друг друга.
Командовавший главными силами Буксгевден проявил большую мешкотность и отсутствие инициативы, действуя согласно букве диспозиции и вопреки сложившейся обстановке. Наполеон своим кулаком бил наши колонны по очереди и с захватом Пратценских высот поймал в мешок значительную часть нашей армии, вышедшей из отчаянного положения лишь благодаря доблести войск и начальников (Дохтуров), особенно же самопожертвованию кавалерии (от Кавалергардского полка осталось всего 18 человек). Союзники лишились 15000 убитыми и ранеными, 12000 пленными, 51 знамени, 158 орудий, всего 27000 человек, из коих 21000 русских (133 орудия). У Наполеона убыло 8500 человек. Австрия пала духом, вышла из состава коалиции и подписала в Пресбурге мир, по которому уступала Наполеону свои владения в Италии (Милан, Венеция), а союзной ему Баварии – Тироль.
Россия продолжала борьбу. Два года героической борьбы Сенявина на Адриатике, защита Далмации и Иллирии принадлежат истории флота и составляют одну из славнейших ее страниц. На этом театре войны в 1805–1807 годы мы вышли победителями. Что касается до корпуса Толстого в северной Германии, то он выступил в поход, не дождавшись шведов и дошел было до Ганновера, но после Аустерлица получил повеление возвратиться.
* * *
Кампания 1805 года – одна из самых красивых в истории военного искусства. Ульмский маневр – классический образец стратегии Наполеона, тогда как Аустерлиц – классическая наполеоновская битва.
Но не все образчики высшего военного искусства в эту кампанию находятся на стороне французов. Отступление Кутузова на протяжении 600 верст проведено блестяще и во всемирной военной истории должно быть поставлено на второе место – сейчас же за Швейцарским походом Суворова.
О русской армии Наполеон вспоминал уже на острове св. Елены так: Русская армия 1805 года была лучшей из всех выставленных когда-либо против меня. Эта армия никогда не проиграла бы Бородинского сражения…
Это высокое качество русской армии объясняется, помимо природных свойств русского офицера и солдата, еще и тем, что та русская армия была еще суворовской – жила еще наследием великого века.
Одиннадцать лет прошло от штурма прагского ретраншамента до шенграбенского дела и всего шесть лет отделяли Аустерлиц от Треббии. При сроке службы в 25 лет нет ничего удивительного, что не только старикам (помнившим Рымник и Измаил), но и молодым еще офицерам и солдатам – недавним героям Муттенской долины – был лично известен и граф Александр Васильевич и его Наука побеждать. А иной седой капитан или штаб-офицер – хранитель духа и традиций – вспоминал еще Ларгу и Кагул. И когда Дохтуров, в трагическую минуту аустерлицкого побоища, обнажив свою золотую саблю, крикнул своим мушкетерам: Ребята, вот шпага матушки Екатерины! – те его поняли…
Все старшие начальники этого похода – ближайшие сподвижники Суворова. Кутзов – правая рука под Измаилом, Багратион – герой Швейцарского похода и, наконец, Вейротер никто иной, как начальник штаба Суворова. Это последнее обстоятельство надо иметь в виду для объяснения того авторитета, которым пользовался Вейротер в союзной армии. План Вейротера был хорош, – говорил Наполеон, – если б моя армия стояла все время не двигаясь, как верстовые столбы. Атакуй я на шесть часов позже – я был бы разбит…
Кутузов в эту кампанию держал экзамен на полководца и выдержал его блестяще. За исключением Петра I на Пруте и Суворова в Швейцарии, ни одному еще русскому главнокомандующему не приходилось действовать в более тяжелой обстановке, чем Кутузову в его отступлении от Браунау до Цнайма. Отступление его образцово. Переход на левый берег Дуная под Кремсом нарушил все расчеты Наполеона, что, совместно с разгромом Мортье под Дюрнштейном, указывает на большой стратегический его глазомер. Цнаймские же переговоры с Мюратом, где Кутузов спас русскую армию, показывают кроме того, что у нашего главнокомандующего помимо хитрости был и ум, и при том государственный ум. Никто (и даже более одаренный собственно в военном отношении полководец) не поступил бы так на его месте. Одни – подобно австрийскому офицеру – поверили бы Мюрату (не верить слову короля неаполитанского было бы просто неловко), другие – несколько более проницательные – не поверив, ввязались бы в бой, чем совершенно погубили бы дело. Додуматься же до симулирования контр-пропозиций (и притом необычайно выгодных для противника) мог лишь один Кутузов.
Присутствие Императора Александра в армии стесняло Кутузова – как всегда стесняет главнокомандующего присутствие монарха (если только монарх не является военным гением), – и вытекающая отсюда неизбежно двойственность в распоряжениях. Поэтому обвинять Кутузова в аустерлицком разгроме не приходится. Аустерлицкая авантюра была ему навязана свыше – подобно тому, как семь лет спустя ему будет навязана (одновременно и верхами, и низами) авантюра бородинская. Аустерлиц едва не погубил армии, Бородино едва не погубило России, Кутузов это понимал, но ничего не мог поделать.
Император Александр I в эту свою первую кампанию находился всецело под влиянием своего окружения – молодых (как и он сам) приближенных во главе с князем Долгоруким, ездивших во французский лагерь парламентерами и боявшихся лишь одного – как бы Наполеон не бежал раньше, чем его успеют разбить… Плац-парадная гатчинская школа отца кроме того способствовала в сильнейшей степени утрате Государем чувства военной действительности (вспомним лишь сентенцию о параде на Царицыном лугу, как вещи, очевидно, более серьезной, чем начавшееся аустерлицкое сражение). Отправляясь на борьбу с величайшим из полководцев, молодой Император захватил с собой планы гатчинских маневров и экзерциций шести отцовских батальонов, в твердой уверенности, что это – альфа и омега военного искусства!
Военные дарования Александра I бесспорны[173]. После Петра I он, конечно, самый одаренный в этом отношении из наших государей. Дарования эти сказались в последующих войнах, но при том в области исключительно стратегической тактический глазомер его был окончательно и бесповоротно испорчен на гатчинском плацу. Он очень многому научился у таких советников, как князь Волконский, Барклай де Толли, Толь и Дибич. Ему принадлежит идея (и блестящая идея) перехода Ботнического залива по льду в Шведскую войну 1808–1809 годов, а также план захвата линий отступления Наполеона в 1812 году. В кампанию 1813 года Трахтенбергский план был выработан при его личном участии, а в 1814 году он настоял на решившем судьбу Европы походе на Париж – до него сто лет спустя не додумалась хваленная немецкая доктрина[174].
Кампания 1806–1807 годов
Несмотря на Аустерлиц и отпадение Австрии, Император Александр оставался непреклонным в своем стремлении спасти Европу от Наполеона. Надежды возлагались на союз с Англией, Швецией и Пруссией.
Эта последняя пропустила в 1805 году исключительно удобный случай обрушиться со 100-тысячной армией в тыл Наполеона. Страна и армия требовали войны – и нерешительный король Фридрих-Вильгельм III вынужден был после долгих колебаний уступить общему желанию и объявить войну Франции, отправив Наполеону дерзкий ультиматум (очистить Германию, созвать конгресс для всеобщего примирения, признать Северо-Германский союз во главе с Пруссией, созданный в противовес Рейнскому Союзу Наполеона).
