Разум Купа словно окаменел, мысли путались. Куп понимал это, но не мог не думать о Саре, хотя ему было чем заняться: пришла пора найти следующую жертву, он созрел. Впрочем, он все равно не мог сосредоточиться.
В час тридцать свет в окне все еще горел, и Куп решил посетить свой наблюдательный пост. Он знал, что этого делать не следует, и все-таки пошел на риск. Куп чувствовал, как сильно его влечет к Саре — так гвоздь притягивается к магниту.
В час тридцать пять он вошел в дом напротив и взбежал по лестнице. Он по-прежнему был в отличной физической форме и, как всегда, двигался легко и бесшумно. Но его разум отказывал ему…
Куп проверил коридор. Пусто. «Сейчас нельзя шуметь: в такое позднее время может подняться переполох», — сказал он себе. Он подошел к выходу на крышу, преодолел последний пролет, толкнул дверь, выбрался наверх и быстро закрыл за собой створку. Потом с минуту постоял, не убирая ладони с ручки. Тишина. Куп шагнул вперед и посмотрел на окно Иенсен. Свет все еще горел, но отсюда ничего не было видно.
Куп подошел к кондиционеру, ухватился за край, подтянулся и огляделся по сторонам. Никого. Прислонившись к стене, Куп поднял взгляд на звезды и подумал о том, в кого превратился, поддавшись страсти к Саре. Он понимал, что должен остановиться, иначе ему грозит гибель, но мог придумать только один способ покончить с наваждением… Впрочем, такой вариант его устраивал. Но сначала он хотел бы поиметь ее, если получится.
А потом она умрет.
Куп выглянул из-за трубы и испытал такое потрясение, что едва не дернулся назад. Тем не менее он сумел удержаться. Помогли рефлексы и подготовка вора-домушника: он давно научился не делать резких движений. Из окна Иенсен выглядывал мужчина. Он стоял в шести футах от стекла, словно не хотел, чтобы его увидели с улицы. На нем были темные брюки и белая рубашка, пиджак он снял.
Куп заметил у него кобуру скрытого ношения.
Полицейский. Они все знают и поджидают его.
Глава 24
Уэзер устроилась на диване. Телевизор был настроен на Си-эн-эн. Лукас невидящим взглядом уставился на экран.
— Есть что-нибудь новое? — спросила Уэзер.
— Абсолютно ничего, — ответил он, не поворачивая головы и продолжая бессмысленно смотреть в телевизор. Его лицо посерело от усталости. — Три дня. Средства массовой информации нас убивают.
— На твоем месте я бы не обращала на них внимания.
Лукас обернулся к ней.
— Потому что тебе не о чем тревожиться. Вы, доктора, хороните свои ошибки.
Он улыбнулся, но его улыбку едва ли можно было назвать приятной.
— Я говорю серьезно. Мне непонятно…
— Средства массовой информации подобны лихорадке, — начал объяснять Лукас. — Первым делом жар. Люди боятся и обращаются в муниципальный совет. Тогда начинают паниковать его члены, именно так обычно реагируют политики. Дальше — звонки мэру. Мэр вызывает начальника полиции. Мой шеф — это политик, назначаемый мэром, значит, он тоже впадает в панику. И начинается обвал.
— Я не понимаю причины тревоги. Вы делаете все, что в ваших силах.
— Ты должна знать первое правило Дэвенпорта, объясняющее устройство мира.
— Не думаю, что оно мне известно, — сказала Уэзер.
— Все предельно просто, — объяснил Лукас, — «Если политик потеряет свое место, он никогда и ни при каких условиях не получит лучшей работы».
— И все?
— Да. Это очевидно. Они отчаянно цепляются за свои должности и поэтому боятся. Если они проиграют выборы, им придется идти на мойку машин.
Они немного помолчали.
— А как Коннел? — спросила Уэзер.
— Паршиво, — ответил Лукас.
Под глазами у Меган появились темные круги, кожа на лице натянулась и побледнела, волосы в беспорядке торчали во все стороны, словно она засунула палец в электрическую розетку.
— Что-то здесь не так, — сказала она. — Возможно, убийца знает, что мы здесь. Или Иенсен все придумала.
— Не исключено, — ответил Лукас.
Они расположились в гостиной Иенсен. На полу у их ног валялись стопки газет и журналов. На кофейном столике лежала рация. Телевизор стоял во второй спальне, но они опасались включать стереосистему — вдруг ее будет слышно в коридоре.
— Наши выводы казались вполне убедительными, — добавил Лукас.
— Есть еще вариант, — сказала Коннел.
Рядом на столе лежала толстая стопка протоколов допроса и данные на соседей Иенсен по этажу, людей, отвечающих за обслуживание здания, и жильцов, имеющих криминальное прошлое.
— Возможно, это родственник кого-то из тех, кто здесь работает. Или тот, кто регулярно тут бывает, возвращается домой и сообщает, что мы в ее квартире.
— Я все время думаю о ключах, — признался Лукас. — Для домушника существует много способов добыть ключ, но сразу два ключа — это проблема.
— Значит, служащий.
— Или тот, кто отгоняет машины на парковку, когда ты приходишь в ресторан, — сказал Лукас. — Я знал парней с парковки, которые были в доле с домушниками. Ты видишь, как подъезжает автомобиль, и записываешь номер. По нему легко узнать адрес, а ключ у тебя уже есть.
— Сара говорит, что не пользовалась услугами парковщика, после того как поменяла замки, — сказала Коннел.
— Не исключено, что она забыла. Может быть, это настолько вошло в привычку, что она просто не помнит.
— Могу спорить, нужно искать в офисе Иенсен того, у кого есть доступ к ее сумочке. Например, какого-нибудь паренька-курьера, который свободно входит и выходит из кабинета, — таких обычно не замечают. Ему достаточно взять ключ и сделать слепок…
— Но есть и другая проблема, — подхватил Лукас. — Нужно знать, как делается слепок, и иметь доступ к изготовлению новых ключей.
— Значит, кто-то в доле с домушником. Вор делится своими навыками, а сообщник добирается до ключей.
— Да, такое возможно, — признал Лукас. — Однако ни один из сотрудников офиса не подходит на роль сообщника.
— Значит, он друг кого-то из тех, кто там работает; например, секретарь берет ключи, делает слепок…
Лукас встал, зевнул, прошелся по квартире и остановился напротив висящей на стене черно-белой фотографии в рамке. Лаконичный снимок: цветок в круглом горшке на фоне лестницы. Лукас не слишком разбирался в искусстве, но фотография ему понравилась. В углу он разглядел крошечную подпись: «Андре» и еще что-то, начинающееся с «К». Он снова зевнул, потер затылок и посмотрел на Коннел, которая продолжала изучать документы.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
Она подняла голову.
— Пустой и бесполезной.
— Я не знаю, как работает химиотерапия, — сказал Лукас.
Меган отложила бумаги в сторону.
— Все основано на применении яда. Он оказывает негативное действие на рак, разрушая при этом и мое тело. — Она говорила нейтральным голосом журналиста, рассказывающего о медицинских препаратах. — Химиотерапию можно использовать до тех пор, пока организм способен сопротивляться. Когда ситуация ухудшается, лечение прекращают, тело начинает восстанавливаться, то же самое происходит и с раковыми клетками. И всякий раз рак укрепляет свои позиции. Я получаю такое лечение уже два года. Сейчас между сеансами химиотерапии должно проходить семь недель. Прошло пять, и я уже чувствую его снова.
— Сильные боли?
Она покачала головой.
— Пока нет. Я не могу это описать. Ощущение пустоты и слабости, потом наваливается болезнь — как самый худший грипп. Насколько я понимаю, ближе к концу, когда рак доберется до костного мозга, начнутся боли… Но я собираюсь заранее подумать о средствах противодействия.
— Господи, — пробормотал Лукас. — А есть шансы, что химия полностью уничтожит рак?
— Такое может случиться, — ответила Меган, и по ее губам промелькнула тень улыбки. — Но только не со мной.
— Не думаю, что сумел бы справиться с такой болезнью, — признался Лукас.
Дверь на балкон была закрыта. Лукас сделал к ней несколько шагов и, оставаясь в шести футах от стекла, выглянул в парк. Чудесный день. Дождь прекратился, по светло-голубому небу бежали перистые облака, легкие тени стремительно перемещались по озеру. Женщина умирала.
— Но мы не нашли ответа на другой вопрос, — тихо сказала Коннел. Казалось, она разговаривает сама с собой. — Если на время забыть о ключах, я не понимаю, почему он так и не появился здесь. Прошло четыре дня, и ничего.
Лукас все еще думал о раке, и ему пришлось заставить себя вернуться к текущим проблемам.
— Ты говоришь сама с собой, — сказал он.
— Мне кажется, я схожу с ума.
— Хочешь пиццу? — спросил Лукас.
— Я не ем пиццу. Она ухудшает состояние артерий, от нее толстеешь.
— И какую пиццу ты не ешь?
— Пепперони с грибами, — ответила Коннел.
— Я сделаю заказ, а когда ее доставят, спущусь вниз, — предложил Лукас и снова зевнул. — Безделье сводит меня с ума.
