и я уже приготовилась обрушить на него возмущенную тираду, но Саша только хохотнул, махнул рукой на прощание и спустился по ступеням, напоследок обернувшись и подмигнув мне. А я, закрыв дверь, прислонилась к ней спиной и соскользнула вниз, обхватила руками колени и уткнулась в них подбородком, чувствуя внутри странный осадок после разговора с Сашей. Два противоречивых чувства, и они топили меня одно за другим, только вот непонятно, какое сильнее.
Тепло благодарности, приятного удивления от того, что он так настойчиво поддерживал меня и мое творчество, и странное ощущение гадкой невесомости и потерянности после услышанной новости.
Глава четырнадцатая
Пятница
— Нет…
— Да, солнышко.
— Пожалуйста, нет.
— Пожалуйста, да. Кстати, ты говорила «пожалуйста, да» той ночью, когда мы с тобой…
— Замолчи!
Густой смешок над моей головой. Я глубоко вздохнула, всеми силами пытаясь совладать с собственным раздражением и бессилием. Они накрывали тяжелой, почти убийственной волной. Гремучая смесь.
Я стояла в очереди за кофе в любимой кофейне. Передо мной оставалось всего пару человек, и я уже даже успела представить, как буду шагать по улицам со стаканом в руке в поисках идеальной пары новых босоножек. На улице ярко светило солнце, день обещал быть насыщенным и интересным, в сумке лежали наушники и ждали, когда я подключу их к телефону и окунусь в композиции из своего плей-листа, чтобы добавить настроения. Ну что сегодня могло пойти не так?
Как оказалось, я рано радовалась.
Воскресенский вдруг резко оказался в очереди прямиком за мной. Знакомый насмешливый голос раздался очень неожиданно. От него кожа мгновенно покрылась мурашками. Я сначала даже не поверила, что можно вот так по-дурацки снова столкнуться в кофейне. А потом прокрутила в голове события последних пяти дней и с трудом заставила себя сдержать за зубами поток слов, о которых приличные девушки даже и не догадываются.
Мы снова встретились. Он точно не шпионит за мной? Ведь я за ним — точно нет. А в такие совпадения без причины у меня уже просто не получалось верить.
— Кстати, — обезоруживающе низкий голос вдруг раздался у самого уха: Воскресенский слегка наклонился ко мне, чтобы его слова могла расслышать лишь я, — «пожалуйста, да» из твоих уст звучало куда соблазнительнее, чем сейчас «пожалуйста, нет».
Щеки загорелись. Я чувствовала, как жар опускается от лица к шее. Не спасали даже кондиционеры, которых в кофейне было аж несколько штук.
— Что ты тут забыл? — прошипела я, слегка поворачивая голову и демонстрируя Воскресенскому свой профиль, но не рискуя поднимать глаза, — не хотелось бы, чтобы он увидел, насколько праведным и ярким было мое смущение.
Саша снова усмехнулся. Я услышала.
— Гита сказала, что у вас тут вкусный кофе.
— Жарковато для кофе, не находишь?
— Вкусный холодный кофе, — любезно уточнил он.
Я едва сдержалась, чтобы не возмутиться. Громко. На всю кофейню. Как назло, очередь перестала двигаться, потому что парень у прилавка слишком долго выбирал, с каким сиропом хочет свой флэт уайт.
— Ах, вот оно что.
— Ты ведь тоже стоишь за ним.
— Да.
— Это был не вопрос, если что.
Я плюнула на смущение и повернулась к нему всем телом, раздраженно складывая руки на груди.
— Ох, в таком случае, откуда эта уверенность?
— Гита сказала, что вы всегда берете кофе тут.
— Как много Гита тебе рассказывает обо мне.
— А ты любишь… хм, дай вспомнить… — Воскресенский прищурил глаза, будто усердно вспоминал, полностью игнорируя мою реплику. А затем усмехнулся уголком рта и снова посмотрел на меня, уверенный до чертиков. — С мятным сиропом, да? И корицей.
Я засопела, как паровоз.
— К чему тебе эта информация, позволь уточнить? Почему вы вообще говорили об этом?
— Досье на тебя собираю. Собираюсь шантажировать на миллиарды долларов.
— Информацией о кофе? Не хочу тебя разочаровывать, но… хотя нет, все-таки хочу. Это не сработает, иначе я бы уже стала миллиардершей.
— Какая жалость.
— И не говори.
Все-таки Саша — это Саша. И у него потрясающе получалось совмещать в себе две стороны личности: приятную, когда с ним можно было просто говорить, как вчера, и самую противную на свете — она главенствовала сейчас.
Просто удивительно.
Может, меня и расстраивал его скорый отъезд, пусть даже я не понимала причин этого, но это отнюдь не значило, что я собиралась видеть его каждый день всей этой недели. И иногда его было в самом деле слишком много. Особенно когда Саша снова наполнялся самодовольством так, будто его вливали в Воскресенского литрами.
Он широко улыбался, и я оскалилась в ответ, чувствуя, как начинает дергаться глаз. В колонках негромко заиграла «Sugar» американской группы Maroon 5. На Саше была белая футболка, а я невольно вспомнила ту голубую рубашку, которой он отдал предпочтение вчера.
И в воскресенье ночью.
Высокий вежливый голос заставил нас обернуться к прилавку.
— Добрый день! Что для вас?
В очереди перед нами уже никого не было, и миловидная девушка-бариста с приветливой улыбкой смотрела в ожидании то на меня, то на Сашу.
Я уже было открыла рот, чтобы назвать ей любимый айс-кофе, как вдруг Саша легким движением отодвинул меня в сторону, делая шаг к стойке. Это заставило недоуменно уставиться на него, но он не смотрел на меня, он вежливо улыбался девушке напротив, сверкая своими ямочками.
— Добрый день. Пожалуйста, холодный кофе с мятным сиропом и корицей. И айс-латте. В него тоже добавьте корицу. Оплата будет картой, — закончил он, доставая телефон и вынимая из-под силиконового чехла банковскую карточку.
С каждым его словом мое удивление росло. Саша собирался угостить меня кофе? Что за аттракцион немыслимой щедрости?
Но спорить с разливающимся в груди мягким теплом я не бралась. Этот жест со стороны Саши был приятен, как бы там он себя ни вел еще минуту назад, и я улыбнулась, позволяя ему оплатить заказ. А когда бариста предложила нам подождать пару минут, то сделала шаг к нему и, сплетая наши с ним пальцы, негромко шепнула практически в самое ухо:
— Спасибо.
Саша удивился, слегка повернув голову в мою сторону, но уже через секунду ответил мне спокойной улыбкой и сильнее сжал мои пальцы своими. Мы отошли к столикам неподалеку, и я высвободила руку, поправляя ремешок сумки. Кожа помнила прикосновение большой теплой ладони и отзывалась на это воспоминание мягким покалыванием, но я старалась не придавать ему значения.
