этому движению целей. Для того же, чтобы быть в состоянии это сделать, нужно прежде всего дать народу возможность высказать свои желания и нужды и, выслушав эти желания и нужды, исполнить те из них, которые будут отвечать требованиям не одного класса или сословия, а большинства его, массы рабочего народа». Господи, какой идеализм! «Стать во главе движения народа от зла к добру, от мрака к свету». Власти должны спросить сами себя, куда идет движение народа! Не загоняется ли оно властями в угол? Какие главные желания народа? Как исполнить их? Как вызвать к жизни только развитие, только эволюцию? Не наивно ли ожидать, что так случится в том сверхжестком, «вертикальном» государстве, каким была Россия в начале 1900-х? Что это за детскость? Наивность Толстого, наивность Ивана Озерова, наивность Андрея Сахарова, наивность любого разумного, рационального человека, спрашивающего одно и то же, и еще, часто – что будет дальше? Вместе с детским вопросом к самому себе: «Могу ли я сделать своим словом, своим разумом хоть что-то, чтобы так расположить власти, когда они существуют в жестких вертикалях, чтобы жизни людей в таком государстве были – во всех смыслах – сохранны, сбережены?». Как жить без этой наивности? Всегда, в любой момент, в любой точке общественных поворотов нужно повторять эти вопросы и пытаться искать ответы на них, исходя из того, что главной ценностью, особенно в России является человеческая жизнь, достойная жизнь – жизнь каждого из нас. Не делайте этого! Мы не знаем, имели эти письма хотя бы какое-то влияние или нет. Мы совершенно не знаем, играли они хотя бы малейшую роль в том, чтобы прекратить насилие в России 1900-х. Нам неведомо, что испытывал Николай II, читая толстовские письма, было ли хотя бы малейшее воздействие на те решения, которые он принимал. Ничего этого мы не знаем, но знаем только, что внутренняя обстановка в России в начале 1900-х была всё хуже с каждым годом, она всё накалялась, а Толстой переходил от письма к письму к всё более отчаянному слогу. Сначала адресат был для Толстого «любезный брат», он даже позволял себе закончить письмо, как «любящий Вас», или даже как «помоги Вам Бог сделать то, что Ему угодно», но дальше - всё хуже. «Царю и его помощникам… Опять убийства, опять уличные побоища, опять будут казни, ложные обвинения, угрозы и озлобление с одной стороны, и опять ненависть, желание мщения и готовность жертвы с другой. Опять все русские люди разделились на два враждебных лагеря и совершают и готовятся совершить величайшие преступления» (1901). В 1905 г., в неоконченном черновике письма он написал уже с отчаянием: «Что вы делаете? Что вы делаете? Что вы делаете? Вы боретесь за власть, которая уходит от вас. Но не важно то, что вы удержитесь или не удержитесь во власти. Важно не это. Важны телесные и духовные страдания, то развращение, которым подвергается русский народ вследствие того, что вы не умели и продолжаете не уметь или не хотите употребить свою власть на благо народа». Но хоть какая-то «духовная связь» между писателем Толстым и Николаем II была? Вот записи из дневника последнего. 9 октября 1911 г. «Я читал вслух посмертные рассказы Л. Толстого в рукописи». 22 декабря 1912 г. «Читал вслух повесть «Казаки» гр. Толстого. 3 января 1913 г. «Вечером читал вслух «Набег» гр. Толстого». Да, вещи всё военные. Известно, что запоем читал «Войну и мир», прежде всего, военные куски, и даже в Екатеринбурге читал. «Одно из самых светлых воспоминаний – это уютные вечера, когда Государь… приходил читать вслух Толстого, Тургенева, Чехова». Толстого, Тургенева и Чехова? Странно все это. Когда входишь в книги писателя, когда попадаешь в его внутренний мир, поневоле начинаешь разделять его духовные ценности. Да или нет? В этом случае, скорее, нет. Бытие Российской империи было бесконечно далеко от толстовства. «Что вы делаете?» - писал Толстой. Слушайте Толстого! Сидит человек, знаменитый писатель, и пишет письма «наверх», первому лицу. Обрушивает на него и на его правительство массу идей. Но каких? Чего он хочет? Прекратить насилие, глухоту властей, буйство внутри страны, дать дорогу для «движения народа». Уговорить власти отказаться от насилия, не дать погибнуть массе людей, сохранить жизни. Пытается «протолкнуть» идеи реального народного представительства, выборности, отказа от сверхконцентрации власти, неизменно приводящей к ошибкам. А власть или молчит, или недоуменно пожимает плечами. Витте высокомерно называл общественные идеи Толстого «старческим младенчеством». Будущее показало, что зря По Толстому, самое «задушевное желание народа», в котором более 80% крестьяне – земля! Дать землю крестьянам, дать «свободу пользования землей». Именно земли народ «все еще желает от русского правительства». А как это сделать? Ответ – «уничтожение земельной собственности и признание земли всеобщим достоянием», «признание земли общей народной собственностью» и, на этой основе, «свобода пользования землей», а выборные от всего народа комитеты» - им будет «поручено обдумать и решить, в какой форме должно и может быть осуществлено это освобождение земли от права частной собственности». По смыслу – официальный передел земли, силовой, «сверху» отъем ее у крупнейших собственников. Что будет, если этого не сделать? У Толстого прямое пророчество - «ужасы революций 93 года с казнью Людовика XVI, или 48 год с постыдным бегством Людовика Филиппа, или ужасы коммуны 71 года». Разве эти слова пустые, «не от мира сего»? Разве всё так и не случилось? В 1917 г. отъем земли материализовался, со всеми ужасами революции, коммуны и казней. «Земля – крестьянам!» - один из краеугольных камней Октябрьской революции. Именно с этим требованием произошел черный передел 1917 – 1918 гг., именно так пытались осуществить черный передел в 1905 – 1906 гг. «Земля – крестьянам!» и «социализация земли», отказ от частной собственности на нее – программные требования эсеров и большевиков. «Декрет о земле» был принят одним из первых, 26 октября 1917 г. (по старому стилю). В пункте первом декрета – «помещичья собственность на землю отменяется немедленно, без всякого выкупа». Как раз тот случай, когда пророчества сбываются. А как же столыпинская, с 1906 г. аграрная реформа? Она и вправду была должным ответом властей на «главнейшее желание народа». Эта реформа – попытка дать землю эволюционным путем, найти классовый компромисс в рамках «разумного, просвещенного правительства». Если бы не мировая война и не дитя ее – революция, реформа могла бы стать успешной. Но так это или нет – нам не узнать никогда, историю вспять не повернешь. Слушайте Толстого!
