Это удивительное стихотворение несёт в себе такой сильный эмоциональный заряд, что его легко принять за экспромт. «Оно вылилось у Пушкина прямо из души, было порождением внутреннего опыта и самообладания»31, – считал Н.И. Черняев. Однако черновик стихотворения32 (ПД N№ 68) свидетельствует о другом. Эта сложенная вдвое четверть фабричного листа синей бумаги33 сохранилась в собрании известного коллекционера, литературоведа и издателя Л.Н. Майкова34. Верхняя часть листа оборвана, но черновики трёх последних строф позволяют судить о том, что поэт писал стихи несколько дней.
Михайловское. Кабинет А.С. Пушкина
По – видимому, первым импульсом к творчеству послужило известие о предстоящем отъезде Керн. Так, в черновике есть наброски стихов:
Куда ж летишь прелестныйГений Опять покинут я —
Не сразу пришёл поэт к ключевым образам своего шедевра:
Как перелетное <виденье>Как гений кра<соты>Всё та же ты – мой Гений
Пушкин не сразу использует образ «Гения чистой красоты», найденный В.А. Жуковским, а как бы заново открывает его. Может быть, к этому открытию он пришёл благодаря «проявившейся» во время прогулки с Керн по саду в Михайловском картинки из прошлого: прекрасная молодая женщина с крестиком на шее слушает выступление И.А. Крылова столь самозабвенно, что это придаёт ей наивный девственный вид.
Работая над стихотворением, Пушкин постепенно отходил от многих конкретных деталей, от непосредственных впечатлений. Так, прежде чем прийти к окончательному варианту 23–го стиха «И божество, и вдохновенье», поэт перебирает варианты: «Мечты, восторг и вдохновенье», «Восторг, мечты и вдохновенье».
Интересны и варианты 13–го стиха «В глуши, во мраке заточенья»:
В изгна<ньи>В безмолвном мраке заточеньяВ степях во мраке заточенья
По словам известного пушкиниста Б.В. Томашевского, здесь «Пушкин вспоминает те тяжёлые годы, 1823–1824, когда его постигло разочарование в жизни»35. Ещё до приезда А.П. Керн в Тригорское душевный кризис поэта был во многом преодолён: «Душе настало пробужденье…»
К сожалению, автограф стихотворения, подаренный Керн, не сохранился. Анна Петровна познакомилась в Петербурге с М.И. Глинкой и долгие годы дружила с ним. Она вспоминала: «Он взял у меня стихи Пушкина, написанные его рукою: «Я помню чудное мгновенье…», чтоб положить их на музыку, да и затерял их, Бог ему прости! Ему хотелось сочинить на эти слова музыку, вполне соответствующую их содержанию, а для этого нужно было на каждую строфу писать особую музыку, и он долго хлопотал об этом»36.
У Анны Петровны имелся список стихотворения, сделанный кем – то из её друзей, возможно, А.Н. Вульфом, как предполагал её сын от второго брака А.А. Марков – Виноградский. В начале 1880–х годов он продал альбом своей уже покойной матери и вложенный в него список известному коллекционеру П.Я. Дашкову37, предупредив, что собственноручных записей Пушкина там нет. Однако Дашкову так хотелось иметь автограф знаменитого шедевра, что он дал себя уверить, будто лист со стихотворением «Я помню чудное мгновенье…» является автографом Пушкина38. Коллекционер дважды опубликовал его именно в таком качестве: в 1887 году в «Альбоме», изданном В.В. Комаровым, и в 1899 году в 5–м номере «Исторического вестника». Известный издатель и литературовед П.А. Ефремов показал, что опубликованный документ не автограф, а только список, поскольку «почерк положительно не пушкинский». Он заметил, что переписчик допустил орфографические ошибки в тех словах, которые великий поэт всегда писал правильно: в 6–м стихе «суэты» вместо «суеты»; в 10–м стихе слово «мечты» через «ять»39. Кроме того, в 13–м стихе вместо «во мраке заточенья» написано «во мраке в заточеньи», в 5–м стихе написано «в томленьи» вместо «в томленьях».
Список стихотворения «К ***» из коллекции П.Я. Дашкова
В черновом автографе Пушкина и в окончательном тексте стихотворения таких вариантов нет. И в черновике, и в списке есть одно общее отличие от последней редакции: 19–й стих читается «Как перелетное виденье». Всё это наводит на мысль, что список сделан по памяти уже после того, как автограф, вручённый Пушкиным Анне Петровне, пропал у Глинки. Ей, видимо, очень хотелось иметь на память хотя бы список стихотворения, похожий на затерянный подарок великого поэта. «Переписчик» явно не был профессиональным копиистом и писал, ориентируясь на свою зрительную память о расположении стихов на листе и на известные ему отличия от окончательной редакции. Во всяком случае, цели создать подделку он не преследовал. Издатели и комментаторы произведений Пушкина П.А. Ефремов и П.О. Морозов считали список вполне авторитетным и указывали при публикации проставленную в нем дату «1825 XIX июля» как день окончания стихотворения.
В списке стихи озаглавлены так же, как и при первой публикации: «К ***». Это вполне соответствует этикету пушкинского времени: указывать имя адресата стихов, где говорится о любви мужчины к женщине, не являющейся его супругой, было не принято даже и в списках, которые могли попасть в чужие руки, вызвать кривотолки и возмущение родственников адресата. Так, кузина А.П. Керн А.А. Оленина, давая переписывать своему знакомому посвящённое ей стихотворение Пушкина «Её глаза», просила не писать её имя в стихе «Глаза Олениной моей». Публикация этих стихов в альманахе «Северная звезда» на 1829 год без разрешения автора вызвала возмущение великого поэта, хотя вместо слова «Олениной» издатели напечатали «Элодии».
Отметим, что образ «перелётного виденья» в черновике и списке больше соответствует реальным чаяниям поэта в середине июля 1825 года. Такое выражение предполагает несколько большую продолжительность общения, чем «мимолётное виденье», и содержит в себе надежду на возвращение вдохновительницы. Слово «перелётный» Пушкин употребляет в своих поэтических произведениях лишь дважды. В «Евгении Онегине» в описании состояния природы перед дуэлью Онегина и Ленского (глава IV, строфа XXIV) упоминается «перелётная метель», то есть перелетающая с места на место и периодически возвращающаяся. В поэме «Цыганы» Алеко сравнивается с беззаботной птичкой:
И он, изгнанник перелётный,Гнезда надёжного не знал…
В стихотворении «Я помню чудное мгновенье…» выражение «перелётное виденье» несколько «режет слух». В окончательной редакции поэт заменил его на «мимолётное виденье», и идеальная гармония поэтического пространства была достигнута.
Однако тем самым, как и в «философии Лалла Рук» Жуковского, образ вдохновительницы стихотворения отдалился от своего реального прототипа: «В эти минуты живого чувства стремишься не к тому, чем оно произведено и что перед тобою, но к чему – то лучшему, тайному, далёкому, что с ним соединяется и чего с ним нет, и что для тебя где – то существует».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
