и с умилением смотрел, как боярышня уминает яблочко, приговаривая, что
дома у них остались только моченые, а сушеные дворня недавно доела.
— Дык сорт особый, — просияв, выдал тайну крепких яблок Анисим. — Ещё моя бабка
посадила, когда её девушкой сюда привезли. Яблоньки её приданым были.
— Ого! Так значит старое дерево… пора обновлять.
— Старое… бережем, — со вздохом согласился Анисим.
— А ты веточки нарежь и в кувшин с водичкой поставь. Сейчас самое время укоренять
любимые растения. Веточки корешки дадут и летом можно будет в землю посадить. Не все
саженцы приживутся, что-то зимой вымерзнет, но кое-что обязательно останется и через
несколько лет будут у тебя молоденькие яблоньки.
Анисим слушал и старательно запоминал, что говорила боярышня. Вроде бы всё просто, а не
зная, не сообразишь. Это кто на земле сидит, тому не в диковинку про саженцы знать, а предки
Анисима московским князьям служат от самого Ивана Калиты!
— Только ты не забудь со мной поделиться укоренившимися веточками, — попросила
боярышня и торопливо добавила:
— Тебе много не надо, а вдвоем нам точно удастся вырастить новые яблоньки. Если у тебя
померзнут, то тогда уже я поделюсь!
У Анисима от избытка эмоций не нашлось слов и он вновь поклонился. Он же даже не
ожидал, что маленькая боярышня вспомнит его, остановится, примет угощение… (и как у него
хватило смелости предложить ей яблочко? Как под руку кто-то толкнул!) …А эта пташечка ещё
подсказала, как бабкино наследство сохранить. Но душа поёт от того, что попросила у него
саженец! Да он в лепешку разобьётся, а сделает всё как она сказала и преподнесет ей целый
ворох яблоневых веточек. Уж он расстарается!
— Заболталась я с тобой, — всплеснула руками Дуня, — надо идти, — деловито добавила, увидев, что сияющий Анисим вдруг сообразил, что за время их разговора никто из
сопровождающих холопов не появился. — Тороплюсь! — решительно обрубила возможные
вопросы и живенько засеменила к жилому дворцу.
Она уже дошла до княжеского жилья, как возле Тимофеевских ворот поднялся гвалт и
дружное:
— У-ух-х! У-ух-х! Ух-х!
Ноги сами понесли Дуню туда! Потом,конечно же, люди будут рассказывать, кто там ухал, но ведь все переврут!
Она не успела добежать, когда увидела нечто! Это было… НЕЧТО!
Даже у Дуни не нашлось слов, чтобы описать увиденное. Большая монстра! И это чудовище
двигалось, причем довольно быстро, а горожане в шоке открывали рты. Кого-то не держали
ноги и они падали, искали глазами купола ближайшей церкви и истово крестились, прося
защиты от исчадий.
Страхолюдное нечто довольно быстро продвигалось вперёд и продолжало ухать. Дуня жадно
разглядывала широкие колеса, прикрытые гусеничной лентой, которую она когда-то рисовала.
Но всё остальное… нет, она такого даже предположить не могла, когда отдавала отцу эскиз
самоходной инвалидной коляски с рычагами и на гусеничной основе. Сейчас перед её глазами
перемещалась полу-ладья, полу-возок, но с каждой стороны было по трое гребцов или как
назвать людей, что двигали рычаги туда-сюда, как на дрезине. Они шумно выдыхали «Ух-х» —
и конструкция шустро двигалась по грязи… хм, уже не по грязи, так как двор в Кремле был
вычищен.
Наконец чудо современной техники остановилось. Сбоку открылась дверка и выпала
лестница. По ней сбежал великий князь и, не глядя по сторонам, быстро прошёл во дворец.
Следом за ним спустился…
— Отец! — закричала Дуня и бросилась к нему.
Вячеслав подхватил на руки дочь и закружил.
— Как выросла! Похорошела! Совсем невестой стала! — ворковал он, прижимая Дуняшу к
себе. А она только крепче обнимала, едва справляясь с накатившим счастьем и ощущением
защищённости.
— А у нас тут такое! Ужас какое! — зачастила она, поглядывая на сходящих вниз «гребцов».
— А это что?
Не удержавшись, ткнула она пальцем в диковинку.
— Вездеход! — с гордостью ответил отец. — Сначала лошади тащили, но когда они сбили
ноги в ледяной каше, то рычажники взялись за дело.
— Обалдеть, — благоговейно выдохнула Дуня, замечая под слоем грязи, что гусеничная
лента была сделана из дерева.
Вячеслав огляделся и нахмурился:
— А ты здесь что же… — заподозрил он неладное, — никак одна?
— Да как же? — возмутилась она и даже негодование изобразила. — Я с тобой!
— Убежала? — насупился он. — Я считал тебя умнее!
— Княжича навестить хотела, — призналась Дуняша. — Отец Феодосий сказал, что он бабке
своей велел меня не обижать, а она ему оплеуху залепила, да такую, что с ног сбила.
— Дела… — протянул Вячеслав.
— Поганые, — поддакнула Дуня и состроила рожицу, когда отец внимательно посмотрел на
неё.
— И ты нос сунула в эти дела?
— Мимо проходила… — со вздохом ответила она.
— Дед чего говорит? — угрюмо спросил Вячеслав.
— Дедушка птицей-вещуном заделался в последние дни. Кого стращает, кого умасливает…
Ты же не знаешь! Нас ведь пожгли!
Лицо Вячеслава закаменело, ноздри раздулись, а глаза сощурились.
Дуня скороговоркой отчиталась об убитых, раненых, о тех, кто помог отбиваться и о месте
временного приюта.
— Боярин! — позвал один из рычажников. — Нам куда эту дурищу ставить? — указал он
вездеход.
— На конюшню правьте, — отмахнулся Вячеслав. — Пусть там почистят от грязи.
— Отец, а князь чью сторону примет? — тихо спросила Дуня.
— Не знаю, доченька. Не приведи бог кому выбирать между матерью и женой.
ГЛАВА 5.
Вячеслав помог дочери послать весточку княжичу. Не письмишко с лихо закрученными
фразами, но Иван Иваныч обязательно узнает, что Дуняша нашла боярина Палку и пытала его о
здоровье княжича. Потом выразила восхищение его напористостью, умением добиваться
желаемого, и посочувствовала из-за сложной семейной обстановки. Мимоходом обронила, что
гордится мамой княжича и считает её достоянием московского княжества.
На обалдевший взгляд боярина Палки строго ответила, что истинное благородство, глубокое
понимание происходящего и высокий уровень знаний не нуждаются в выпячивании, в грубой
демонстрации превосходства и прочих базарных ужимок. А вишенкой Дуниному красноречию
послужило цитирование из писания, которое недавно продекламировал дед Кошкиных.
«Всякое раздражение и ярость, и гнев и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены
от вас; но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во
Христе простил вас».
Старый Кошкин шпарил строками из писания с лёгкостью и всегда к месту. Дуня многое
знала наизусть, но не умела использовать… не привыкла.
