Выросли за последние десятилетия и размеры судов. Появились громадные супертанкеры, лайнеры размером с многоэтажный дом. Их борта как крепостные стены возвышаются над водой. С борта старинных парусников и даже судов совсем недавнего прошлого мог благополучно нырнуть даже посредственный пловец, каких, к слову сказать, между нами большинство. С многоэтажной высоты супертанкера отважится броситься в воду далеко не каждый профессиональный трюкач. Как спуститься вниз к воде, как поднять на борт человека, если сам борт высок и неприступен? Обычно для этого служил штормтрап, в переводе с голландского — «штормовая лестница». И в самом деле, это была веревочная лестница с деревянными перекладинами (балясинами). Ее выбрасывали за борт, когда возникала необходимость подъема или спуска людей. На новейших судах обычный штормтрап не годится, нужен суперштормтрап — более надежная и длинная штормовая лестница; и опять от такелажника требуется повышенное мастерство — ведь штормтрапы его традиционное изделие.
На рабочем месте такелажника вы увидите оснастку спасательных шлюпок и плотов. Бывают среди них и довольно внушительные суда, рассчитанные на несколько десятков гребцов и пассажиров. Задача такелажника — вооружить шлюпки отличной оснасткой, целым набором тросов и механизмов, без которых они окажутся бесполезными.
У спасательных шлюпок должно быть два очень важных свойства, которые полностью зависят от мастерства такелажника, — в любой час дня и ночи они должны быть готовы к аварийному спуску. Сам спуск должен произойти молниеносно. Почему? Потому что высадка команды и пассажиров — крайняя мера. Разве легко решиться капитану сменить пусть даже неисправный корабль, который с каждой минутой все глубже оседает в пучину, на танцующую в воде скорлупку шлюпки? До самого последнего момента, пока капитан надеется продержаться, он не отдает приказа спускать шлюпки на воду, и только когда станет окончательно ясно, что судно вот-вот затонет, он дает последнюю команду. Теперь все решают секунды. Шлюпка с отличным такелажем ласточкой слетает в воду. Но стоит какому-то тросу «заесть», она зависает носом вниз, падает и тут же погружается в воду. Опытный такелажник хорошо знает это. Поэтому монтирует шлюпочный такелаж с особым усердием. Много раз проверяет он, хорошо ли работают блоки, тали (подъемники), гарантируют ли они быстрый и безопасный спуск шлюпок на воду.
Не только это волнует такелажника. К сожалению, нередко бывает, что в самый ответственный момент, когда команда бросается к шлюпкам, их не оказывается на месте. Со шлюпочной палубы их срывают яростные удары волн. Чтобы этого не произошло, такелажник надежно найтует — крепит шлюпки. Секрет этой работы в том, чтобы хорошо привязанная шлюпка могла быть моментально разнайтована — подготовлена к спуску. Закончив работу, такелажник с удовлетворением проходит вдоль ряда шлюпок, укрепленных на палубе нового судна, покидающего судостроительный завод, — они готовы в любую минуту к спасению экипажа.
Следующий этап работы — установка лееров. Как и большинство других такелажных терминов, это слово тоже голландского происхождения. Переводится оно просто — «веревка». Так же как и швартовые канаты, шлюпочный такелаж, леера готовятся на такелажном участке судостроительного завода. Затем они устанавливаются на судне. Леер — это канаты на столбиках, «веревочный забор», который мы с вами, едва научившись держать карандаш в руках, рисовали на бортах пароходов. Не на всех судах есть леера. Там, где достаточно высок фальшборт, леер не нужен. Но во многих местах судна фальшборта вообще нет. Моряк может по неосторожности выпасть за борт. Чтобы этого не произошло, такелажник устанавливает веревочное ограждение на опорах — оно-то и называется леером. Бывают они прутковые, трубчатые, сетчатые, а также постоянные и временные. Последние натягивают вдоль всего судна, если есть основание ждать серьезный шторм, во время которого волны могут ворваться на палубу и смыть людей.
Много работы у такелажника на судне. Из троса или такелажных цепей он монтирует стропы — для судовых лебедок, гаки — крюки для захвата грузов, рымы — металлические кольца-держатели и множество других, нужных на кораблях вещей.
У такелажника есть все основания гордиться своей древней и молодой профессией. Лучшее подтверждение тому — якорьки, которые украшают погоны и фуражки моряков. Заметьте — не паруса, не паровая машина, двигатель внутреннего сгорания, турбина, атомный реактор, а якорьки, которые вы увидите и на стареньком музейном паруснике, и на атомном ледоколе. Якорь — символ надежды — предмет заботы такелажника, его главная обязанность.
Я внимательно следил за тем, как Тима слушал рассказ о такелажнике. Взволновал ли он его? Оказавшись в цеху, Чижик даже попытался сам заплести канат. Удивительно, но это у него получилось сразу и хорошо.
Пожилой такелажник в брезентовой фуражке, со смешными, торчащими, как ворс из платяной щетки, усами похлопал его по плечу и сказал, что хоть сейчас готов взять Тиму в бригаду, отчего он явно загордился.
Но меня больше интересовало другое: как воспринял паренек близость веков, их соприкосновение в профессии такелажника?
— Может быть, надо было интереснее и больше рассказать об истории специальности? — прошептал мне на ухо мастер, когда Тима на минуту отвлекся.
— Может быть, — согласился я, — а знаешь что, Олег, попробуй вдохновить его следующей профессией. Вспомни о славе русского флота, о царе-плотнике. Наверняка парень заинтересуется.
— Хорошо, — кивнул Олег. И опять торопливо взглянул на часы — времени оставалось в обрез. В широкие окна цехов было видно, что рабочие уже собирают в шкафчики инструмент, сметают стружку со станков. Смена заканчивалась. Поэтому, не теряя ни секунды, мы направились в новый цех, слушая на ходу рассказ Олега…
Коллега императора
Сравнительно недавно, приближаясь к верфи, можно было издалека услышать веселый перестук плотничьих топоров.
Все судно по существу делалось из дерева — от кончика мачты до форштевня — и больше всего на нем было плотничьих работ, потому-то и профессия корабельного плотника была важнейшей.
Много на Руси было хороших, сноровистых плотников. Но одно дело — слышать об их искусстве, а другое — соприкоснуться с ним непосредственно. Возможно ли это, ведь со времени высшего расцвета профессионального плотничьего мастерства прошло не одно столетие.
Возможно. Благодаря людям, которые бережно, с большой любовью относятся к народному искусству, мы с вами побываем в «заповеднике деревянного зодчества». Он расположен близ деревни Юрьево под Новгородом, там, где величественный седой Волхов вытекает из Ильмень-озера.
Несколько часов езды на автомобиле от Ленинграда до Новгорода — и вот мы стоим в местах необычайной, сказочной красоты, у самого истока Волхова, на песчаной горе, поросшей древними соснами.
Ветер налетает с озера, посвистывает в ушах, треплет одежду. Но не шелохнутся деревья. Стоят гордо, торжественно. Яркое синее небо, водная ширь, прибрежные пески и луга — раздолье! Когда-то на этом самом месте было языческое мольбище. Здесь наши предки — славяне — в трудные часы жизни обращались к Перуну, ища у него защиты. Здесь же, мимо этих берегов проплывал легендарный Садко, и, наверное, в те годы точно такими же были они, ничуть не изменились. Так же молчаливы и загадочны были лики святых в Георгиевском соборе над прахом родственников Александра Невского.
Если посчастливится вам побывать в тех местах, начните свой осмотр с этого монастыря и древнего мольбища на берегу Волхова. А потом войдите в расположенный здесь же, поблизости, «деревянный заповедник». Там громче прозвучит для вас старинная мелодия звонких новгородских топоров. И в самом деле, когда идешь по заповеднику, кажется, что слышишь за спиной, где-то в высоте, полузабытую родную мелодию.
Вот стоит деревянная изба XVII века. Ее бревна словно не подогнаны топорами, а вылиты одним цельным ребристым блоком. Срываю сухую былинку, хочу просунуть в щель между бревнами — не проходит. Подогнаны они точно и ладно. Видно, верный глаз и твердая рука были у неведомого русского плотника.
Открывается окованная старым, потускневшим железом дверь, мы входим в избу. Поднимаемся по скрипучим половицам на второй этаж. Аккуратно развешанная посуда поражает тонкостью и легкостью линий. Не верится, что все здесь сделано топором. Деревянное корыто и ложки с затейливым хвостиком, прялки, детская колыбель, разные скамьи — все добротно, тщательно, во всем чувствуется профессиональное мастерство и любовь к работе. Стыдно было сделать кривую скамью или корыто, срубить неровный сруб — ценили на Руси хорошую работу.
Да, много было в русских Землях искуснейших плотников, и все же, когда царь Петр Первый решил создать мощный флот, оказалось, что для этого нужны мастера, знающие корабельное дело, такие, которых можно приравнять к современным инженерам. Нужны были и истинные «корабельные плотники», ведь корабль строить — не дом. Есть здесь свои премудрости.
