– Спасибо за откровенность, почтенный Нумайр. – Колдун усмехнулся. – В благодарность я тоже буду откровенен с тобой. С Хайраном у меня особый счёт. Он мой. Он клялся мне – и обманул. А остальное ты не поймёшь. Мне нужны ваши корабли, впитавшие жизнь тёплого моря, и ваши матросы, выросшие под его ветром. Мне нужно было говорить с вами, дышать тем же воздухом, что и вы, смотреть на золото, вышедшее из ваших рук. Ощутить вашу жизнь. Влезть в вашу кожу: понять ваши страхи и хитрости, вашу учёность, ваши ненависть и любовь – и сохранить их в моей душе Я дышал жизнью многих земель и морей. Мой долг – принести их звуки и краски в мою память. Ты не поймёшь зачем. Но это и не нужно понимать, уверяю тебя. Если ты согласен на то, что сам предлагал мне, и готов поклясться вместе со мной, ал-Узри не увидит завтрашнего утра. Но знай – принесенную мне клятву ты не сможешь нарушить. Клятва свяжет тебя и позовёт за собой.
Аллах Милосердый! Клятву?! Глупый дикарь.
– Конечно, конечно, – заверил Нумайр, улыбаясь.
– Так ты согласен? – Голос проскрежетал крошащимся камнем.
– Да, я согласен, согласен. Давай принесём эту клятву скорее и запьём твоим ячменным вином. А то я уже снова проголодался.
– Вы слышали его согласие? – Голос прозвучал гулко и пусто, и в ответ ему со всех сторон, словно и сад, и небо заполнились людьми, полетели мёртвые, пустые голоса: «Да, да, да» – отзывались эхом, множились, гасли и всплескивались снова.
– Трижды согласившийся, встань в круг! – приказал колдун, и Нумайру вдруг стало холодно.
Дрожа, он шагнул в сумрак.
Вокруг вспыхнул огонь – фонари, лампы, множество светильников, стена зыбкого пламени и теней между жизнью и ночью.
Кто эти люди? Нагие по пояс, с мечами в руках, в чудовищных железных масках, с перемазанными сажей и кровью лицами. А где слуги? Почему их нет?
Нумайр хотел вскрикнуть – но язык прилип к гортани. Страшный нелюдь с половиной лица, глыба из шрамов и мышц, шагнул в круг, и на кривых его клыках блестела слюна. А в руках его… Аллах велик! Милосердный, спаси и помилуй!
Колени Нумайра подогнулись, но чьи-то руки подхватили его сзади, а близ губ оказалась чаша из окованного медью черепа, и голос, звучавший лязгом стали, приказал: «Пей!»
Нумайр выпил тягучий чёрный взвар, пахнущий болотом и ржавой гнилью, и тревога вдруг покинула его. Будто шагнул в дверь, оставив за порогом себя прежнего, дрожащего и потного, и глянул на новый мир холодно и равнодушно, видя рождение и смерть каждой травинки, блохи и мыши, видя медленный ток крови, вялое, бессмысленное копошение земных существ. Как же холодно в этом мире! И глаза – прорези в бронзовых масках, ледяные, бесстрастные.
– Ты вошёл, согласившийся! – раздалось из темноты.
– Он вошёл! – разноголосо откликнулось эхо.
– Скрепи клятву! – В руке Нумайра оказался нож с длинным прямым чёрным клинком.
Полулицый нелюдь толкнул навстречу то, что держал в руках. Но Нумайр уже смотрел спокойно на обрубок человека, когда-то звавшегося Хайраном: без век, с разорванными ноздрями, с выдавленным глазом, болтающимся на щеке.
– Возьми его жизнь! – приказал колдун, ступив в круг света.
Как же огромен этот дикарь! Золото пылает на его руках, золото на груди, во лбу – будто звезда, сошедшая с неба, и оттого льётся в глаза, в рассудок мертвящий лёд.
– Его жизнь соединит нас и оживит клятву. Бей!
Нумайр, оставшийся за порогом, глядел, оцепенев, как Нумайр новый, льдисто-белый, нечеловечески спокойный, медленно вонзает нож в тощее, обожжённое тело бывшего своего слуги. Как тот тоненько вскрикивает, изгибаясь, выкашливает вязкую алую струйку. Как огромный дикарь, сверкнув золотом, вдруг встаёт за спиной умирающего Хайрана, и дикарский нож, войдя под лопатку, в ещё живом теле встречается с ножом нового, ледяного Нумайра.
Встретившись, сталь заскрежетала о сталь, и от дрожи этой два Нумайра вдруг слились и завопили от ужаса, трепеща, но в ужасе этом было сладострастие, постыдное, острейшее наслаждение, хлынувшее в каждый закоулок тела.
– Да, да! – кричал Нумайр, и ему вторили сотни, тысячи голосов.
Что было потом, Нумайр не помнил. Память упиралась в глухую стену, и сами по себе всплывали обрывки: жёлтый отблеск на лезвии, вкус крови во рту, что-то вязкое, полусырое на зубах и слитный рёв вокруг. Он что-то делал, и ему кричали, лязгали мечами о щиты, а он хохотал и смеялся вместе с ними. А как попал домой? Что со слугами?
Лежит, одетый в чистую шёлковую рубаху. Волосы и руки чисты. Только во рту кислый, муторный привкус. И голова. Как болит голова! Когда проснулся, почувствовалось не сразу. Накатило волной, накрыло, захлестнуло. Нумайр застонал. Позвал слабо:
– Дурри, Дурри мой, ты где?
– Я здесь, господин! – Старый евнух подобрался неслышно, по-кошачьи.
– Я здоров? Скажи мне, я здоров?
– Вы здоровы, господин, – ответил евнух осторожно.
– А слуги? С ними всё в порядке?
– В порядке, хвала Всевышнему! Хотите, я позову их?
– Нет, не стоит. Хотя… Ведь уже за полдень, ты, старая колода! Уже ж солнце к горе подползло!
– Мы крепко спали, господин, – сообщил евнух, потупившись.
– А Джаухар-то мой где? Я ж наказывал ему вчера до полудня отчёт принести! Эй, ты, вол заморённый, что стряслось! А ну, говори, а не то я твою порожнюю мошну как тряхну!
Нумайр вскочил – но тут же со стоном свалился на кровать. В голове будто разорвалась жаровня, рассыпала угли под виски.
– Господин, господин, – заметался евнух, – да у меня ж тут вода со льдом, давайте!
– Иди к шайтану! Зови Джаухара!
– Но, господин, его с утра не было.
– Как не было? А Йакут где?
– Он тоже…
– Как «тоже»? Где мои слуги? Эй! Э-э-эй!!
Евнух присел, прикрыв ушки руками. В глубине дома что-то грохнуло, покатилось, зазвенев, и в комнату ввалились два здоровенных мужлана в кольчугах. Глянув на лицо хозяина, рухнули на колени.
– Что делается в этом доме? – спросил Нумайр, стараясь отдышаться. – Где мои слуги? Где Джаухар с Йакутом? Где Муса?
– Господин, – промычал мужлан поменьше, – так нету их. Как ночью вас принесли, так и не было их.
– Кто меня принёс? Они?
– Они, ну… только с ними ещё были эти, ну, от варвара того большого. Беловолосые. А потом, чуть вас притащили, они и разбежались. Мы их и не видели.
– И Муса?
– Ну, и Муса.
– Не ври, чего не видел, – пробурчал больший мужлан, отзывавшийся на дурацкое девичье имя Йазант и способный в один присест сожрать барана. – Утром Муса был. А потом к нему приятель пришёл, да вдвоём и ушли.
– Вот что, – выговорил Нумайр. – Сейчас. Вы. Пойдёте. К приятелю. Мусы. Возьмёте Мусу. За задницу. И…
Но тут послышался знакомый голос, и сын сапожника Нумайр так и не договорил, что мужланам следует сделать с вольноотпущенником Мусой.
