от ощущения свободы, от того, что всё наконец-то закончилось.
— Генералиссимус ваш пожаловал, — вздохнул бригадир.
Как предчувствовал, что сейчас у всех будет испорчено настроение. Такова обязанность всех командиров.
Полковник шагал по полю в развевающемся плаще. Это ничего хорошего не предвещало. Останавливался, наклонялся и что-то искал в земле. Стали гадать, что он мог потерять.
Полковник подошел. На лице его никаких чувств.
— Вот выкопали, товарищ полковник, — доложил бригадир. — Подчистую, так сказать.
— Говоришь, выкопали?
— Так точно. Молодцы ребята! Разве нам своими силами выкопать такое полеще? Ни в жизнь!
— Ну!
Полковник ни на кого не глядел. Тоже плохой знак. Видно, что-то мучило его. И сразу он не мог сказать.
Бригадир покорно поплелся за полковником. Зачем это? Но ничего хорошего это не обещало. Полковник присел на корточки и, не жалея своих офицерских рук, стал ковыряться в лунке. Все молча наблюдали, не понимая, к чему всё это, что это могло значить.
— Говоришь, выкопали?
— Так точно! Выкопали! Молодцы ребята! Нам бы не в жизнь такое полище не выкопать. Обрадуется председатель. Еще не знает, наверно. Да откуда ему знать, если только что закончили.
Полковник поднялся, прошел несколько шагов и опять присел на корточки. Бригадир безропотно стоял возле. Тоскливо поглядывал по сторонам. Он уже знал, к чему идет дело.
В следующей лунке полковник тоже ничего не нашел. Бригадира так и подмывало спросить, что он там ищет. И только какое-то особое чутье подсказывало, что не стоит об этом спрашивать.
— Ага!
Голос у полковника был радостный. Над головой он держал маленькую картошечку. Может быть, в будущем из нее сформировалась бы настоящая картофелина.
— Это что?
Он еще копался. И еще нашел несколько картофелин.
Лицо его становилось с каждой картофелиной всё счастливей и счастливей. Когда его ладонь наполнилась, он уже открыто улыбался.
— Так! Копка картофеля проведена некачественно. Немалое количество картофеля осталось в земле. Что с тобой сделали бы за такое в сталинские времена? Объявили бы вредителем. Что надо делать?
— Не знаю.
— А я знаю. И тебе, как бригадиру полеводческой бригады, это тоже следует знать хорошо. Возвратиться на исходные позиции. В земле не должно остаться ни одной картофелины. Ни одной! Только тогда можно считать, что уборка картофеля завершена.
— Товарищ полковник!
— Исполнять!
— Товарищ полковник! Можно вопрос?
Это был носатый прыщавый математик. У них что от уравнений заскок лезть на рожон? Многие вспомнили про камикадзе. Математики вообще не от мира сегодня. Что вполне понятно. Если человек живет постоянно в мире абстракций, витает в потустороннем мире.
Нормальный человек не посвятит бы всю свою жизнь квадратным и прочим уравнениям.
Кому-то даже показалось, что полковник улыбнулся. Что не предвещало ничего хорошего. Улыбка на лице военного — это проявление превосходства над противником. Но куда уже хуже.
— Мы уже почти месяц здесь. Телевизора нет, радио нет, газет не привозят, музыкальные коллективы не приезжают. Мы не имеем права выходить за территорию лагеря. Лекторы из общества «Знания» и то не приезжают. Мы здесь как на необитаемом острове. Хотя у кого-то может возникнуть другие ассоциации, которые мой язык не осмелится назвать. Мы оторваны от остального мира. Не знаем, что происходит в стране.
— Представьтесь!
— Студент первого курса математического факультета Морозов Александр Иванович.
— Говоришь, Морозов?
— Так точно.
— Забавно! Хотя фамилия очень распространенная, так же, как и названия географических пунктов. Папа и мама тебя зовут Шуриком?
— Да! А откуда вы это знаете, товарищ полковник? Им фильм понравился с Шуриком.
— Я всё знаю.
— Ах, да! Извините!
— Не надо извиняться. Лопату вы еще не успели сломать? А то у некоторых работничков есть такая традиция.
— Нет.
— Берите лопату и копайте, Шурик, копайте! Родителям этот фильм, наверно, тоже понравился.
Когда ребята узнали об этом, первым их побуждением было устроить бунт на корабле. В конце концов, всех же не отчислять. И вообще они будут жаловаться на нечеловеческие условия.
Черт с ним, что не дадут автобусов! Они пешком уйдут в городок. И пусть все узнают об этом. Издевательство! Это же крепостное право! Нельзя так обращаться с людьми.
Бунт продолжался недолго. Нашлись трезвые головы и разумные мозги. Эмоции быстро угасли.
— Всех не выгонят. Но найдут нескольких крайних. Это уж как пить дать! Для острастки другим.
— И для них университет накроется медным тазом, — согласились другие. — И попробуй докажи, что ты не верблюд.
Поворчали и взялись за лопаты и ведра. На второй раз картофельное поле прошли уже, когда начало смеркаться. Кто-то от бессилья тут же упал. Глядел в небо и стонал, не веря, что всё закончилось.
Сами удивились, что получилось так быстро. За полдня пройти поле, которое они копали целый месяц! Целых четыре мешка мелкой картошки, которой хватит на одну дачу свиноматке вместе с поросятами. Неужели полковник еще будет копать ямы? Хотя с него станется!
С повторной проверкой полковник не появился. Может быть, пробила совесть. Разве такое не случается? Может быть, испугался. Как там у классика? «Не дай нам Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» А он, то есть бунт, чуть не случился.
Был обычный завтрак со сладковатым и темноватым кипятком, который громко называли чаем.
Полковник не приехал из городка.
Они сидели в корпусах, гуляли по лагерю. Василий Иванович дежурил возле сторожки с табачной коробочкой.
Прибежали смотрящие. Кто-то из них сидел на заборе, а самые смелые на деревьях.
— Ребята! Автобус! То есть автобусы идут!
Не поверили. Подумали, разыгрывают.
— Ребята! Вы что? Вы что не поняли? Там вон автобусы идут. Несколько автобусов. Это за нами!
И тут земля содрогнулась, земная ось накренилась. И всё это могло завершиться планетарной катастрофой. Но у нашей планеты нашлись силы, чтобы удержаться на орбите. Подобного оглушительного воя еще не слышали окрестности.
— Ура!
Ученые говорят, что этот возглас принесли в Европу монгольские полчища. Если это так, то у них достойные потомки.
Математики подхватили самого щуплого сокурсника и стали его подкидывать. С каждым разом все выше. Ему радость испортили. Он приготовился к худшему. К сотрясению мозга и многочисленным переломам, когда его в очередной раз подкинут и позабудут поймать. От математиков скорей всего и нужно было ожидать подобного исхода.
Медленно разворачивались автобусы, фыркали и останавливались. Одна девушка подошла и ласково погладила бок одного автобуса. Недолгие сборы. Все уже с утра, а кто-то и с вечера уже, сидели на узлах, то есть на сумках, рюкзаках и чемоданах.
Узлы сильно похудели. Выбросили истрепанную одежду, порванную обувку, пустые банки и склянки.
Курносый шофер, который всегда улыбался,
