были настоящими детьми. От холодных ночей у них заиграло детство в одном месте. Это было непреодолимо.
Деревья шубы надевают.
Им девчонки подражают.
Отгадай, детвора,
Это что за пора!
— Зима!
Ах, лето красное! Любил бы я тебя!
Но на картошке жизнь закончилась моя.
Ограниченное количество времен года значительно сузило поэтический размах математиков. По логике следующим шагом должен быть переход к месяцам. Здесь всё-таки поле для творчества шире.
С другой стороны, если бы они жили на экваторе, то вообще писать было бы не о чем. Если там круглый год одно и тоже время года. Скука смертная! Никакого разнообразия. Тут же каждое утро преподносило какой-нибудь сюрприз. Глядишь, если картошка затянется до нового года, то масштабы поэтического творчества вырастут у математиков до «Евгения Онегина». У автора бессмертного романа тоже был подъем вдохновения в осенне-зимний период.
Галя Буханкина, когда возвращались в лагерь, громко произнесла:
— Как я ненавижу эту картошку! Я ее видеть просто не могу. Теперь она мне никогда в рот не полезет. До самой счастливой старости. Буду питаться только пирожными и колбасой.
Вечером она вместе со всеми хлебала в столовой жидкий суп, сваренных из рыбных консервов с картошкой. И даже не вспоминала про свои слова. Надо сказать, что и супчик был вкусный.
Потом было волшебное утро. Все одновременно стали маленькими-маленькими детьми, которым нужно двигаться, бегать, кричать, устраивать кучу малу и громко смеяться. Никто не помнит, кто первым издал этот радостный вопль. Наверно, тот, кто первым выглянул в окно.
— Ребята! Снег!
Всё было залито каким-то необыкновенным светом, мягким и чистым. На мгновение все позабыли, что они в лагере. Все бежали к окнам.
А поутру, проснувшись рано,
В окно увидела Татьяна
Куртины, побелевший двор…
Вот и всё. их картофельная эпопея закончилась. Самым неожиданным образом. Видно, природе надоело видеть их мучения. Сколько же можно страдать ребятам? И решила она освободить их. Сейчас они пойдут на прощальный праздничный завтрак в столовую. Там, конечно, будет что-то особенное, очень-очень вкусное. Поварихи прослезятся. Товарищ полковник с глубоким прискорбием сообщит, что они вынуждены оставить часть картофеля, второго нашего хлеба, под снегом. Но у природы свои законы. Теперь уже не нужно просыпаться в холодном корпусе и бежать с синими губами в столовую, где каждый раз их ожидает одно и то же. А потом топать на поле.
Через несколько дней на разводе, то есть утренней линейке, ударники получили заслуженную награду. Такого даже никому не приходило в голову. Самым проницательным. Лотерейные билеты! Можно было даже выиграть машину. «Москвич»!
У Толи было с полсотни лотереек, когда он уезжал с картошки. Довольно приличная пачка. Больше, чем у всех. Почему-то Жеха выделял его. Никогда не повышал на него голос. Не испытывал к нему вражды, как к многим другим ребятам. Это удивляло не только Толю.
Конечно, он никогда не ругался с ним, не надсмехался над ним, как остальные. Ему даже было неприятно это. Он был человеком бесконфликтным. Но всё же…В каждом из нас живет достоевщина. Толе было даже жалко Жеху, потому что его никто не любил, смелись над ним, давали ему обидные клички. Устраивали порой состязания, кто сильнее высмеет Жеху. Может быть, у Жехи за душой было что-то хорошее, но никто этого не замечал, потому что он был человеком замкнутым, скрытным. Никто о нем ничего не знал. А если у него какая-нибудь драма? Кто-нибудь жестоко его обманул? А то и трагедия…
Имея такую пачку лотереек, Толя считал себя богачом. Не может быть, чтобы не оказалось выигрышных билетов. Не машину, но должен чего-то выиграть. Не выиграл. Ничего. Но не потому, что все билеты оказались безвыигрышными. Он так этого никогда не узнает.
Толя даже не дождался розыгрыша.
В субботу в октябре он приехал домой в Затон. Вечером выпил с друзьями дешевого вина. Магазин уже был закрыт. Да и денег почти ни у кого не было. Стали играть в карты. Играли на кухне. Сначала в дурачка. Игра очень интересная. Но от долгого играния начинает утомлять.
Перешли на очко. Толя проигрался до копейки. Благо у него их было не так уж и много. Поэтому для него игра быстро закончилась. И оставалось только наблюдать за тем, как играют другие. Келя выигрывал. Это был низенький коренастый паренек с кулаками-кувалдами. Хулиганистый. Из уличных драк всегда выходил победителем даже при численном превосходстве противника. За друзей бился до конца. Поэтому его в компании уважали. Толя решил сыграть на лотерейные билеты. И тут же все проиграл Келе. Как-то потом уже, вспомнив, он спросил у него: выиграл ли чего. Ведь целая пачка билетов.
Келя махнул рукой.
— Ничего? — удивленно спросил Толя. — Ведь целая пачка билетов! Даже по теории вероятности…
— Не знаю.
— Как не знаешь? Не проверял что ли? Тираж-то уже давно должен состояться. Сходи на почту!
— Не! Проиграл я их в саду Кирова одному бандюгану. Там у них игра идет постоянно по-крупному.
Может быть, сейчас тот бандюган рассекает на «Москвиче», насадив в него доступных девчонок-хохотушек. Одна рука на руле. В другой бутылка пива, к которой время от времени прикладываются его спутницы. Конечно, этот бандюган мог проиграть билеты другому еще более крутому бандюгану. Оставалось только фантазировать.
Деревья, как неприступные девицы, не снимали еще своих нарядов, хотя и радовали глаз разноцветьем.
Сентябрь в Сибири — это уже не лето. Особенно это заметно по ночам, которые становятся всё холоднее. Тонкие одеяла уже не спасают. Приходится свертываться калачиком.
Одеяла выдали не всем. Даже на девушек не хватило. Они сдвигали кровати и укрывались двумя, тремя, четырьмя одеялами. Кому как повезло. Ложились в верхней одежде. Надевали все рубашки, кофты, свитера. Завидовали запасливым, которые выглядели, как челюскинцы на полюсе. К концу сентября все спали в одежде. Некоторые в куртках, фуфайках, пальто. И корили себя за то, что не взяли шубу или тулуп. Не снимали и обувь. Толя снимал. На нем было два свитера. А ноги он толкал в рукава фуфайки. И они никогда не замерзали. А если спать в обуви, то ноги не отдохнут.
Утром изо рта шел пар. Шутили, что это морозовские сигареты. Бесплатно и сердито. Математики не пели не про потерянную резинку, не про времена года, но на разные голоса характеризовали обстановку, которая им все больше не нравилась. Хотя могли бы порешать уравнения, вместо того, чтобы ругаться. «Колотун, драбоган, полный крантец». Это только нормативная лексика. С ненормативной характеристика была более пространная. Утром уже
