— А папа? Он тоже едет в Трою?
— Нет.
— Ну, тогда другое дело. Тогда ты скоро вернешься, — рассмеялась она.
«Нет, — хотела сказать я. — Нет, Гермиона, не вернусь». Но не посмела.
— Гермиона, прошу тебя, поедем!
— Дай мне хотя бы подумать! Почему ты будишь меня среди ночи и задаешь такие вопросы?
— Потому что нужно ехать немедленно.
— В темноте?
— Да. Это из-за корабля, он ждет.
Она обняла меня.
— Но, мамочка, я не могу ехать немедленно. К тому же в темноте… Я не хочу.
— На небе полная луна. Все прекрасно видно.
— Мама, я не хочу ехать ни в какое путешествие. Неважно, полная там луна или нет. — Ее голос прозвучал очень твердо.
— Тогда обними меня. — Я старалась, чтобы мой голос не дрожал, а слезы не катились из глаз. Больше мне нечего было сказать. Оставалось лишь попрощаться и прижать ее к сердцу в последний раз.
Нет, это не последний раз. Я увижу ее снова, снова обниму ее. Только она будет взрослой женщиной, старше, чем я сейчас.
Провидение будущего, таинственный дар, который я получила. Все-таки дар, а не проклятие! Теперь я знала, что снова увижу дочь. Больше я ничего и не хотела, это все, что я желала знать.
— До свидания, любовь моя, — прошептала я, прижимаясь щекой к ее щеке.
— Ну, мама… зачем так переживать. — Она свернулась калачиком и тут же уснула.
В слезах я вышла из комнаты. Прислонилась к залитой лунным светом колонне и стояла, пока в глазах не перестало двоиться из-за слез.
Наверное, Афродита притаилась за соседней колонной, ибо я услышала ее ласковый шепот: «Что тебе еще нужно? Ты встретишься со своей дочерью. Ты не навсегда разлучаешься с ней. Отправляйся же на поиски счастья с Парисом».
«Жестокая богиня! — думала я в ответ. — Для тебя, как и для всех бессмертных, время — ничто. Для нас же, смертных, время — это все, что у нас есть. Двадцать лет, десять лет — для вас мгновение, а для нас огромный срок. Время изменяет нас. Гермиона больше не будет маленькой девочкой, взъерошенной и теплой со сна, которая обнимает меня и бормочет о черепахах. Но ты, богиня, не понимаешь этого. Для тебя это не имеет значения».
Я почти видела, как богиня пожала плечами.
«Конечно, не имеет значения, — ответила она. — И тебе не следует придавать этому большого значения. Хочешь ли ты вкусить от жизни все, что доступно смертному, или ты будешь колебаться, твердить: „Я не смею, увы, у меня недостаточно сил“? Решайся!»
«Сила здесь ни при чем, — возражала я. — Тут речь идет о чести, верности и о тех понятиях, которые для богов, похоже, не имеют значения».
«Ну что ж, тогда я покидаю тебя, — ответила богиня. — Прощай, Елена!»
И я почувствовала в тот же миг, как она удаляется. Я ощутила, как богиня покидает мое существо и жизнь становится пресной и бесцветной, какой была до встречи в розовом гроте.
— Нет! — крикнула я. — Не уходи! Не оставляй меня!
«Очень хорошо. Тогда делай, как я велю. Довольно рассуждать и все усложнять. Это глупости. Ступай к конюшням! Парис ждет тебя. Подчиняйся мне!»
С усилием я сдвинулась с места и побежала к конюшням. Дворец остался за спиной. Я поравнялась с платановым деревцем — его ствол стал толще, а ветви — раскидистее. Дерево, которое отметило начало моего материнства. Я закрыла глаза и прошла мимо.
Эней и Парис впрягли лошадей в две колесницы. Они как раз укладывали свои вещи, когда я подошла.
Раньше я не чувствовала себя такой далекой от повседневных житейских забот. Увидев, как Парис укладывает вещи, я подумала: я же отправляюсь в дальний путь, нужно что-то собрать в дорогу. Я не могу взять с собой Гермиону, не могу взять священную змею. Мной овладело своего рода помешательство, навязчивая идея: надо хоть что-то взять с собой, нельзя же ехать с пустыми руками.
— Я возьму украшения. Они принадлежат мне. И кое-что из золотой утвари. Я царица, я имею на нее право. В дороге пригодится!
Я бросилась в свою комнату, вытряхнула украшения из шкатулок, даже тяжелое золотое ожерелье — свадебный подарок Менелая, — которое никогда не надевала. Если бы я соображала в тот момент, я бы поняла, что оно не сулит добра, и оставила бы его. Потом кинулась в дворцовую сокровищницу, похватала золотые кубки и блюда, побросала в корзины. С корзинами я вернулась к конюшням.
— Елена! — сказал Парис. — Ты сошла с ума! С таким грузом колесница быстро не поедет.
— Должна же я что-то взять с собой! — воскликнула я, но Парис приложил ладонь к моим губам. Я отбросила его ладонь и продолжала уже тише: — Я должна что-то взять с собой. Хоть что-то. Если уж ты запретил мне брать с собой дочь.
Он приподнял голову.
— Я не запрещал тебе. Я только объяснил причины, по которым ей лучше остаться. У меня нет права запрещать.
Нет, конечно, Парис ни при чем. Гермиона сама отказалась ехать.
— Надо взять, это пригодится! — твердила я.
Парис попытался вынуть корзины из колесницы.
— Меня назовут вором, а это не так… хотя… Да, я украл царицу, но не золото. Золота у нас в Трое предостаточно.
Эней остановил Париса:
— Ей это необходимо. Она ведь царица. Эти вещи принадлежат ей по праву. Она не хочет приехать в Трою как нищая, как беженка, с пустыми руками.
— Но с этим грузом мы поедем медленнее, — покачал головой Парис.
— Пусть медленнее, зато Елена будет спокойнее.
Я видела, что Парис прислушивается к мнению старшего по возрасту Энея — неожиданное качество в юноше. Парис обладал мудростью, несвойственной его летам.
— Хорошо, — сказал он и поставил корзину обратно в колесницу. — Поехали!
Он вскочил в колесницу и протянул мне руку. Эней сел во вторую колесницу, мы стегнули лошадей, выехали из конюшни и свернули в сторону от ворот.
— Нам нельзя ехать через главные ворота, — сказала я. — Стража нас остановит. Я могу, конечно, приказать ей открыть ворота, но зачем им знать о нашем отъезде? Есть другие ворота, позади дворца. Ими редко пользуются. Нам лучше туда.
Спасибо богам за то, что ночь была лунной! Мы могли видеть заросшую тропу, которая огибала дворец и на берегу Еврота соединялась с большой дорогой. Спуск был отвесным, мы двигались зигзагом, тяжелые корзины с золотом, подпрыгивая, падали нам на ноги. Деревья так быстро мелькали мимо нас, что я почти не успевала их разглядеть. К тому же глаза мне застилала грусть разлуки.
Земля под колесами стала мягкой: мы выехали в поле, простиравшееся вдоль реки, и пытались нащупать дорогу. Но колеса натыкались на кочки, и с каждым толчком крик рвался из груди — нервы в этой бешеной скачке напряглись до предела, но следовало хранить молчание. Впереди показался город, нужно было как можно незаметнее миновать его. Городские стены поднимались высоко над землей. В резком свете луны виднелись углубления, темные и таинственные, между огромными камнями. Я шепнула Парису, что наши стены необычайно прочны.
— Погоди, ты еще не видала стен Трои. Они в три раза выше этих и совершенно гладкие — ни рукой ни ногой не зацепиться. По сравнению с ними это детская игрушка!
И Парис пренебрежительно махнул рукой в сторону нашей городской стены.
Наконец-то мы выехали на дорогу и понеслись вдоль Еврота, который тоже стремительно нес свои воды, полноводный благодаря таянию горных снегов. На поверхности реки образовывались барашки пены.
Как мало общего имела наша нынешняя скачка с тем неспешным путешествием, которое совершила я в обществе Геланора. Тогда мы шли, любуясь окрестностями, останавливаясь перекусить и отдохнуть там, где пожелаем.
Геланор! Что он подумает, когда новость дойдет до него? — мелькнула у меня ужасная мысль. Следом за ней — другая: именно Геланора пошлют нам вдогонку. И он найдет нас.
— Быстрее! — поторопила я Париса.
По ровной дороге мы пустили лошадей галопом. Колесницы мчались, временами отрываясь от земли. Луна то пряталась за облаками, то выглядывала вновь. В ее свете казалось, будто окружающий пейзаж — резьба по кости тончайшей работы. Когда луна исчезала, окрестности напоминали сон — смутный, расплывчатый, переменчивый.
Благодаря отличным лошадям мы достигли побережья до зари. Пешком этот путь занимает куда больше времени. Море, камни, где-то среди них и грот Афродиты — там началась перемена моей судьбы. Что с ним сейчас? И существует ли он наяву? Я вытянула шею в попытке разглядеть грот, но густая тень, окутавшая берег, была непроницаема для глаза. Возможно, мне не полагается видеть этот грот снова. Тогда он был волшебным, а сейчас окажется обычной пещерой, мрачной и сырой.
— Корабль ждет, — указал Эней на большое судно, стоявшее на якоре.
К берегу причалила лодка, чтобы забрать нас и доставить на корабль. Я, промочив ноги, ступила в лодку. Песчаный берег родины остался позади.
Впервые в жизни я покинула земную твердь. Вскоре я поднялась на борт корабля — впервые в жизни. Мне не с чем было сравнивать это судно, но оно внушало доверие. Весь экипаж выстроился на палубе, чтобы приветствовать Париса с Энеем. Капитан поклонился и сказал:
