В столовой меня уже ничего больше не держало, и я решил пойти к Фуле. Она уже издали приветствовала меня радостным лаем. Я остановился у вольера, полез за ключом. Фула насторожилась, приподняла хвост. По привычке я погладил хвост. Пальцы нащупали утолщение. Несколько месяцев я ежедневно массировал его, а теперь лишь изредка поглаживаю. Мордой Фула искала, что я ей принес.
— Ты знаешь, что я тебя не забыл, — протянул собаке карамельку. Осмотрев ее впалые бока с проступающими ребрами — шерсть выпадала целыми клочьями, — я пообещал: — Через минуту будешь как конфетка!
Я вышел в служебное помещение. Над дверью висела круглая керамическая плитка с надписью по-немецки «Граница» и голубыми скрещенными саблями. Во время работ саперы нашли ее под старым пограничным столбом, а оттуда она попала к проводникам собак. Солдаты каждого нового призыва берегли ее на счастье. Недавно на заставе служил парень, который разбирался в стекле, так он утверждал, что плитка из настоящего майсенского фарфора.
Я подошел к полке за гребнем и чесалом. Фула ждала, когда я примусь за нее. Мне показалось, что она не совсем в форме — годы давали о себе знать. Шерсть поседела и стала почти серебристого цвета, шаг утратил былую легкость. Иногда она болезненно скулила: видимо, ныли суставы от долгих часов, проведенных в сырости на Шумаве.
— Ну, подходите. — Я сунул руку в карман за следующей карамелькой.
Собака перекатывала конфету в пасти. Я уже заметил, что она ее не раскусывает, потому что боится причинить себе боль. Фула с наслаждением, как кошка, терлась спиной о гребень.
— Все! Вылитая невеста! — хвалю я ее.
Провел гребнем от ушей и лопаток до хвоста. Не оставил без внимания бока и лапы. Вычесанную шерсть смел в угол и сложил в пакет, чтобы потом сжечь.
Я вспомнил о своем дедушке — стригале. Кто-то ему посоветовал использовать шерсть как удобрение. Тот собрал все, что приготовил уже для заказчиков, и удобрил огород. Через полгода он собирал урожай картофеля, проросшего шерстью разных видов и цветов.
Фула похорошела и выглядела почти как молодая. Шерсть блестела. Фуле всегда нравилось, когда ее вычесывают. Она хотела выйти за мной, но я остановил:
— Оставаться на месте!
Ополоснул миску, вымел из вольера опилки и насыпал новые, сухие, у Фулы было теперь тоже уютно. Сколько раз я высыпался здесь после возвращения с прогулки, когда чувствовал себя совершенно усталым. Она всегда уступала мне часть старой подстилки, мы были товарищами. Я налил собаке свежей воды.
— Теперь пойдем гулять!
Б ответ Фула завиляла хвостом. Вдруг она почуяла приглушенные шаги по песку. Я поднялся. К нам шел кинолог Сладек. Пепино по своему призванию увлеченный собаковод. Он служит на границе уже шестой год. Я замечаю, что у него серьезное выражение лица. Махнув мне рукой, Пепино попросил:
— Верни ее, пожалуйста, в вольер, Вилда!
— Почему? — спрашиваю я. Мне это совсем не нравится.
— Пойдем со мной. — Он загадочен, как старинный вамок в Карпатах.
— Фула, ждать! — командую я. Ничего не поделаешь — начальник есть начальник.
Я защелкнул запор на дверях, и мы направились в служебное помещение. Из собачьей кухни доносился запах мяса. Сели на дубовую скамью, и она, как обычно, заскрипела.
— Там не хватает одного гвоздя, насколько я помню… — Он не знал, с чего начать.
Я подложил в печь угля, проверил горшки на плите. В увольнение я не пошел, почему бы не помочь товарищам? Сегодня готовилась пища для десяти собак. В меню были овсяные хлопья со шкварками. Однако любопытство взяло верх, и я вернулся к скамье.
— Так в чем все-таки дело, Пепик?
— Я не хотел там, перед ней… — заерзал он растерянно.
Видно, ему не по себе от того, что он должен мне сказать. Я испугался, что мне оставшиеся полгода придется дослужить без Фулы — этого бы я не перенес! Я смотрю на Пепино, не отрывая глаз. Он откашлялся и начал:
— Когда ты, Вилда, в последний раз смотрел родословную Фулы?
— Только вчера держал в руках.
— В таком случае ты знаешь, сколько ей лет…
Я начинаю догадываться, куда он клонит, и соответственно отвечаю:
— По метрической записи — десять лет, а по темпераменту — четыре.
— Но для этого тебе потребовалось бы ее подкрасить, вставить новые зубы, а во время бега подталкивать вперед…
Вот и свершилось то, чего я все время боялся. Конечно, Фула уже немолода. Ее постараются заменить новой собакой! Но как-никак у нее есть определенные заслуги, и тренировки она прошла успешно.
— Последние зачеты по общей подготовке она сдала на «отлично»! — отстаивал я собаку.
— Так это было почти год назад…
Мы сидим друг против друга. Пепино так же тяжело, как и мне. Ему жаль собаку, меня и себя за то, что должен решать такую печальную задачу. Он знает, что значит расстаться с собакой, о которой заботился целых двадцать шесть месяцев. Знает, что связывает человека и животное. Часто случается так, что перед увольнением в запас проводники остаются на ночь в собачьем питомнике. Он помнит, как по нескольку дней овчарки отказывались принимать пищу, тоскуя по своим проводникам.
Я не внаю, что мне делать, и с размаху ударяю носком ботинка по скамье.
Через дверь кухни виден весь питомник, крайний вольер принадлежит Фуле. Собака ведет себя так, словно чувствует, что разговор идет о ней. Танцующим шагом она меряет вольер во всю его длину. Уши торчком, пожелтевшие зубы оскалены. Издалека не видно, как опи сточились. Я толкаю Пепино локтем, чтобы он взглянул:
— Ну разве не красавица?
— Немного поношенная, — пытается шутить он.
Сладек знает, что значит для меня эта собака. Мы с Фулой — одно целое. Он сообщает мне лишь то, что должен сказать:
— Наступило время исключить ее из списков… Я не могу себе представить… Не знаю, как можно избежать этого…
— Но она все еще хорошо работает! У нее десять задержаний…
— Уставы и наставления! — не уступает мне Пепино.
— Да оставь ты это!
— Это приказ командира! — Приказ командира для него все. Он считает, что дальнейшие дебаты бессмысленны. — А я к тому же отвечаю за готовность собак к несению службы.
— Подождите до проверки, — пытаюсь я отодвинуть приговор. — Дайте ей шанс…
Всеобщие проверки для собак проводятся обычно раз в год. Через несколько дней предстояло продемонстрировать качество подготовки людей и выучки их собак. Возможно, положение еще изменится, и мы выиграем!
— Переговорю с командиром, однако не обещаю. Если даже и сдаст она испытания, это не меняет положения вещей.
С каждым прошедшим после этого днем моя нервозность возрастала. Время я поделил на дежурства и учебу. Как только выпадала свободная минутка, мы шли с Фулой тренироваться. Я не позволил себе даже случайно упустить что-либо в тренировках. Мы отшлифовывали взятие следа и задержание, конвоирование и четкость действий. Она пристально смотрела на меня своими умными глазами, словно спрашивая о чем-то.
— Ведь все это ради тебя, Фула. Ради нас обоих, — говорил я.
Теорию отработал более трех раз и мог бы кое в чем поспорить с кинологом.
Я ложусь спать позже всех и никак не могу выспаться. Приподнялся на локтях — комната напоминала гостиницу после окончания туристского сезона. Только моя постель была занята, ребята были уже на службе. Ротная проверка состоится завтра. В дверь заглянул Ирка Возаб. Он пробыл на дежурстве двенадцать часов, и у него были круги под глазами. Прикрывая ладонью рот, я захныкал:
— Не можешь дать мне поваляться?
— Я хотел тебя еще в семь часов разбудить… Так завтра идешь туда? — спрашивает он, провожая меня в умывальную комнату.
— Завтра…
— Я поспорил, что Фула выиграет, — сообщил Ирка.
Мы с овчаркой стали предметом внимания общественности. Интересно, кто организовал все это.
— Выигрыш у тебя в кармане, — убеждаю я Ирку да и себя самого.
Фула подтвердила на тренировках свои лучшие качества, однако никто не знает, что может случиться.
Струя холодной воды из душа обожгла тело. Я охнул и выскочил из кабины. Перепутал краники. Исправляю ошибку, пускаю теплую воду. Ирка мне советует, что делать. Я шучу с ним. Втискивается толстяк Берта.
— Говорят, будто твоя собака Мария стала такая толстая, что тебе нужно подталкивать ее на барьеры? — обратился к нему Ирка.
Берта никак не может понять, что, увеличивая порции для собаки, он тем самым убивает ее. Ирку Возаба сменил теперь уже бывший повар Водичка, пришел ко мне в комнату проститься: как-никак от учебки до сегодняшнего дня служили вместе. Глаза его светятся радостью. Он заявляет:
— Надеюсь, в Праге увидимся, если ты оттуда…
— И все-таки ты идешь на оперативную службу или обычным постовым? — любопытствую я.
