Топот со стороны кухни возымел действие на Пепино. Он поставил стул на место и предложил:
— Доиграем после ужина!
— Только начал разыгрываться, — симулировал я разочарование.
Мы направились к столовой. На лестнице уже была давка. Стали в хвост очереди. Ирка Возаб разыгрывал из себя пирата. Ложку он засунул за голенище, как корсар нож, не хватало только повязки на глазу. Пепино наклонился к нему:
— Иржик, как думаешь, ковбойки уважают ковбоев?
Прежде чем Ирка успел ответить, его уже вытащил из очереди дневальный и послал за столовым прибором. В наказание все должны ждать. Это эффективное воспитательное средство. На голову провинившегося обрушивается ругань. Я тоже присоединяюсь:
— Ты бы мог испортить даже прекрасную шумавскую погоду…
Мы организованно вошли в столовую. Оформлена она была как ресторан в солидном отеле. Облицовку из лиственницы дополняла керамика веселых цветов. Не хватало только девушек во всем их великолепии и метрдотеля. Его функции исполнял Франта Фурст, которого я знал еще до призыва на военную службу, когда мы наведывались в кафе, где он тогда работал. Он прогуливается по столовой, словно она ему принадлежит. Нам дали на ужин гуляш из косули. Это оплата натурой местного лесничества за тонны сена, которые из года в год мы заготавливаем. Раздатчик разносит еду в строго установленном порядке — сержантам, солдатам второго года службы, первогодкам. Предпочтение отдается ребятам, которые спешат на дежурство. Повар Ирка Водичка стучит половником о стенки котла и предлагает:
— Кому-нибудь добавки, ребята?
— Не возражаю.
Вылавливаю ложкой кусочки мяса. В соус крошу кусочки солдатского хлеба. Его один раз в неделю привозят из Каплиц. Сегодня ему ровно семь дней. С тех пор как однажды я оставил зубную коронку в таком каравае, стараюсь отламывать кусочки хлеба, откусить уже не отваживаюсь. Еще хуже обстоят дела с Пепино. У него пародонтоз. Он даже смотреть не может на солдатский хлеб. Ему снится кофе и вафли «татранки», которые я ему почти проиграл. Доедая, он говорит требовательно:
— Кончай и пошли, продолжим игру!
В это время мигает «четверка» на сигнальном табло — сигнал тревоги. На ступеньках слышится цокот подков ботинок, появляется откормленный Матей Мелихар. У него подергивается веко, голос прерывается от возбуждения:
— Тревога с выездом. На Сенике задержание. Требуются трое добровольцев для конвоя и проводник служебной собаки.
Гильзы на кончиках шнуров дневального постукивают. Мы с Пепино переглянулись и одновременно отодвинули тарелки. Летим в сушилку. Он уже участвовал в нескольких задержаниях и утверждает, что все они одинаковы. Второпях не могу надеть канадки — завязался узлом шнурок. Я выбрасываю его в шкаф и просовываю ноги в голенища. Въехал в них быстро, как по ледовой дорожке. В «оперативку» вбегаем одновременно. Сладек докладывает:
— Кинолог роты и три стрелка готовы к выполнению боевой задачи по охране государственной границы!
Оперативный офицер проверяет оружие, дает команду. Поворачиваемся кругом. Стрелки летят к газику, а я — за Фулой. Она уже год как узнает меня по шагам, дыханию, голосу, и нам порой не хватает друг друга. Собака прыгает на дверцу, вольер весь трясется. Видимо, что-то чувствует. Едва надел на нее поводок, как подъехал газик. Водит его Цирил по прозвищу Цирилфалди, умеющий ездить быстро. Мы еще не успели как следует усесться, а машина уже тронулась. Во всей роте никто так не водит машину, как Цирил. На гражданке он работал таксистом. Сто тысяч километров проехал без аварий. За полтора года службы он добавил к своему водительскому багажу еще тридцать тысяч километров. А это кое-что значит. Командир роты уже представил его к награде и премии как лучшего водителя части. Цирил сейчас демонстрировал нам, как и где надо ехать. Стрелка спидометра застыла на отметке «восемьдесят». Но для Пепино и этого мало, и он поторапливает:
— Поднажми!
— Я бы не стал, поручик, — говорит Цирил, глядя на дорогу, — здесь одни ямы!
Газик ревет, карабкаясь на крутой холм. Туман становится еще гуще. Стеклоочистители трут стекла, как в ливень. Фары высвечивают табличку с надписью: «Пограничная полоса». Холод и сырость забираются под одежду. Стрелок Ирка Возаб жалуется:
— Гачава паршивая! Здесь всегда так… И чего я не остался сидеть в тепле!
Мы давно не принимаем такие его слова всерьез. Знаем, что он любит службу, любит военную форму. Добросовестно выполняет свои обязанности.
Двигатель вибрирует, машина то взбирается на бугор, то проваливается вниз. Я немного смыслю в водительском деле. И мне ясно, что, случись сейчас авария, — не соберешь костей. Цирил будто прилип носом к стеклу.
— Черт побери! Не вижу ничего…
До цели еще добрых полчаса. Полчаса трудной горной дороги. Фула прижалась ко мне и греет мои ноги. В благодарность за тепло я глажу собаку. Между пальцами остаются клочки шерсти — начинает линять. Некоторое время никто не произносит ни слова. Я спрашиваю сидящего рядом стрелка:
— Томаштяк, а что ты об этом нарушителе думаешь?
Его зовут Бедржих Лос, но еще в учебном центре никто его иначе как Томаштяк не называл.
— Скорее всего, это сборщик лесных ягод.
— Да ну! Темно, как в мешке, а он вышел прогуляться за малиной! — возражает Ирка Возаб.
— Как бы это не был опять тот сборщик оленьих рогов! Помните, ребята?
Всеобщий хохот на минуту заглушил рев двигателя. Мы предались воспоминаниям. Некоторое время назад была операция по задержанию нарушителя, у которого на груди было оружие. Он пробирался по лесу и, когда его окликнули, пустился наутек. Преследование осложнялось тем, что нарушитель хорошо знал местность. А вскоре выяснилось, что это был старый Гамр из Белы — он искал в запретной полосе рога и побежал, испугавшись наказания. На груди его было не оружие, а отличные двенадцатипантовые оленьи рога.
— Кем бы он ни был, но я ему не завидую! Оторвать нас от ужина… — Пепино почесывал ладонью голый череп.
Быстрый переход с подъема на спуск на мгновение давал ощущение невесомости. В желудке щекотало, как в детстве на качелях. Фула зарычала и прижалась но мне. Нас так подбросило, что мы больно стукнулись о скамейки. Томаштяк запричитал, что отбил копчик. Затем был небольшой равнинный участок дороги, после которого за деревьями показался крутой поворот. Цирил сбавил скорость и крикнул:
— Поберегись!
Я знаю, на что он способен, поэтому правой рукой взялся за тент, а левой — за ошейник Фулы. Цирил переключил на третью скорость и выехал на противоположную сторону дороги, срезая поворот. Машина при этом рванула влево на двух колесах, затем шлепнулась на все четыре. Мы дружно проклинаем водителя. Это маслобойка, а не автомобиль! Фула уже почувствовала, что скоро мы будем на месте. Всякий раз она удивляла меня этой своей способностью. Верный тому признак — изменение ритма ее дыхания; бока вдруг высоко и ритмично вздымались, словно сердце ускоряло обороты. Фула напоминала в такой момент молодую волчицу. Но я и кинолог знали, что теперь Фула не та. Прикус у нее уже не был таким сильным, как у молодых собак, время подточило клыки — старость давала о себе знать. Я запустил руку в шерсть у нее на загривке, потрепал ласково за ушами. Она лизнула мою ладонь. Я подготавливаю ее к работе обычным вопросом:
— Будешь лаять на того мерзавца?
Фула хорошо знает, чего от нее хотят, и понимающе глядит на меня.
Напоследок нас еще раз тряхнуло, и тут же сквозь туман показались загон для лошадей и сушилка для сена. Ориентир и ловушка одновременно. Сколько всяких негодяев попалось на удочку! Обычно они идут ночью, а день пережидают в укрытии. А что может быть лучше, чем этот сеновал? Тепло, сухо, пахнет сеном. Цирил направляет газик прямо туда. Дальний свет фар высвечивает фигуры людей. Двое нарушителей, подняв руки, стоят у сушилки. Верзила Винтор перед ними с оружием наготове. До армии он играл в баскетбол за «Славию». С мячом я его не видел, но знаю, что он отлично бросает камень, метает гранату и работает штыком. На задержанных он смотрит, естественно, сверху — Виктор на две головы выше любого из нас.
— Итак, за работу…
Мы выпрыгиваем из газика и разбегаемся веером, как нас учили. Наша тревожная группа действует слаженно. Фула так рвется вперед, что приходится держать поводок двумя руками. Она тащит меня за собой, висящий на плече автомат бьет по спине. Кажется, что, увидев оскаленную пасть Фулы, задержанные вдруг стали ниже ростом. И это меня не удивляет. Не будь она моей собакой, я сам бы обходил ее стороной. Виктор с облегчением вздохнул:
— Ну, с меня уже хватит, хорошо, что вы здесь. Мы отлично понимаем его. Он все проделал на «отлично». Задержание и связь с ротой осуществлены без задержки. Такой работой среди нас могли похвастать немногие. Обычно без неполадок не обходится.
