Он за несколько секунд успел выхватить из зажимов над ветровым стеклом дальнобойный штуцер-суперэкспресс, способный прицельно посылать на два с лишним километра двадцатиграммовую пулю с ртутным сердечником, соотнести бортовую и килевую качку дубка и миноносца, их относительную скорость, силу ветра и деривацию, то есть боковое отклонение пули под влиянием ее собственного вращения и вращения земли.
И при этом даже не щурился от бьющего прямо в глаза миллионоваттного голубого столба света.
Два резких звенящих хлопка, от которых у окружающих заложило уши и заныли корни зубов.
Прожектор погас, и тут же фон Мюкке заревел, перекрывая свист ветра:
— Руль лево на борт, круто, паруса долой!
Старый кайзеровский корсар, немало покомандовавший парусными шхунами и прославившийся как раз тем, что умел выкручиваться из самых гибельных ситуаций, принял единственно, пожалуй, верное решение.
Со сброшенными парусами и переложенным рулем дубок, шедший крутым бакштагом, резко покатился под ветер, а высокие волны с пенными гребнями полностью скрыли его черный смоленый корпус.
Теперь, даже если бы миноносец включил второй прожектор, вряд ли сигнальщики разглядели бы в штормовом море две тонкие голые мачты.
Скорее со злости, чем надеясь попасть, миноносец бабахнул в темноту из своей баковой четырехдюймовки, а с крыла мостика затрещали длиннейшими очередями, обводя горизонт широкой дугой, сразу два пулемета.
Командир эсминца явно вышел из себя, что неудивительно, особенно если кто-то из его людей был ранен или, упаси бог, убит. Тем более Шульгин нарушил правила игры.
Контрабандисты, попавшись на глаза дозору, имели право пытаться убежать, но стрелять друг в друга они с военными моряками не договаривались.
Следовательно, командир вполне мог посчитать, что имеет дело с настоящим противником, а не с зарабатывающими на хлеб доступным им способом дядьками с соседней улицы.
Эсминец начал метаться по морю широкими галсами, время от времени включая на несколько секунд прожектор и посылая вдоль оси луча пулеметные очереди.
Хуже всего было то, что без парусов ветер и волны сносили дубок к берегу, а поднятые паруса резко увеличивали риск быть обнаруженными.
Но все же судьба (и ненастная ночь) их сегодня хранила. После целого часа крайне рискованного маневрирования «Лев Толстой» все же сумел, сдрейфовав почти до устья Качи, уйти.
Все были мокрые с ног до головы от дождя и брызг волн, ладони Шульгина, наряду с матросами тянувшего шкоты, маневрируя парусами, горели, содранные до крови.
С миноносца последний раз наудачу бахнула пушка, и он окончательно растаял во мгле.
И тут фон Мюкке, державшийся за поручень «Доджа» рядом с Шульгиным, вдруг вскрикнул и сдавленно застонал.
— Что это с вами? — машинально спросил Шульгин, уже догадываясь, в чем дело. Одна из сотни шрапнельных пуль, вслепую летевших над морем, кажется, все же нашла свою цель.
Редко, но бывает. Как говорится, если уж не повезет, так с родной сестрой подхватишь…
Он коснулся рукой плеча немца и почувствовал, как тот медленно валится лицом вперед. Опустился на колени, слабеющей рукой кое-как удержался за толстый чугунный кнехт.
Узкий луч фонарика пробежал от затылка до поясницы капитана, и немного ниже хлястика плаща Сашка увидел маленькую дырочку с совершенно чистыми краями. Крови не выступило ни капли.
«Скверное ранение, — подумал Шульгин, — тут тебе и позвоночник, и кишки, а рикошетом от костей вообще неизвестно куда заехать может. И в печенку, и в аорту… Ну, сейчас посмотрим…»
— Помогайте, потащим капитана вниз, — скомандовал он оказавшимся рядом людям Славского, приподнимая фон Мюкке за плечи. — Да осторожнее, осторожнее, не трясите и не перегибайте. Джо, мою аптечку, бегом!
Капитана уложили на обеденный стол. Джо включил сильный аккумуляторный фонарь, направив луч в потолок.
Фон Мюкке уже был без сознания. Шульгин нащупал пульс. Сердце билось слегка замедленно, но пока ровно. Значит, аорта, по крайней мере, цела, иначе всю кровь выхлестало бы в брюшную полость за полминуты.
Прежде всего он достал из аптечки шприц-тюбики с промедолом и камфарой. Прямо через брюки вколол капитану в бедро. Теперь можно работать не торопясь и спокойно.
— Оставьте нас одних. Я достаточно разбираюсь в медицине, чтобы понять, есть ли у господина капитана шансы. Если есть, постараюсь что-нибудь сделать.
Как Шульгин и предполагал, круглая свинцовая пуля попала немцу между третьим и четвертым поясничными позвонками. Застряла на излете, не пройдя дальше, в брюшную полость.
Но почти наверняка перебила спинной мозг. Даже окажись они сейчас в операционной самой лучшей севастопольской или одесской клиники, фон Мюкке скорее всего был обречен на пожизненный паралич.
Да и в конце XX века судьба его была бы ненамного лучше, если экспресс-диагноз Шульгина верен.
Сашка сделал еще один укол. Немец открыл глаза.
— Как вы себя чувствуете, Гельмут?
— Отвратительно, — прошептал фон Мюкке, — очень больно, и в то же время ниже груди ничего не чувствую. Камень. Я умираю?
— Не торопитесь, успеете, — с грубоватым сочувствием ответил Сашка. — Ранения в спину или даже в позвоночник весьма неприятны, но далеко не всегда смертельны…
Под воздействием наркотика фон Мюкке держался мужественно, а скорее ему было почти все равно, жить или наоборот.
— Вы разве врач?
— В том числе и врач. Жизнь учит многому…
— Судя по моему самочувствию, не помешал бы и пастор… А вообще удивительно глупо все получилось.
— Увы. Я не только не священник, но даже и не лютеранин. Ваших обрядов не знаю. Но, возможно, вы слегка торопитесь. Кое-какие шансы есть. Очень возможно, что пуля только контузила вам спину, и, если мне удастся ее извлечь, выздоровление не займет много времени.
— Или — или, — попытался улыбнуться фон Мюкке серыми от боли губами.
— Именно так. Сейчас я сделаю вам еще один укрепляющий укол и позондирую рану. Хуже не будет, поверьте мне, но может и повезти…
— Ничего другого и не остается. Черт меня дернул связаться с вами. Правильно вы сказали: «Не заговаривайте с неизвестными»… Давайте ваш укол, я уже не в силах терпеть.
— Уже делаю. Боль сейчас пройдет, но в сознании вы останетесь.
Фон Мюкке полежал несколько минут, шумно дыша сквозь стиснутые зубы, потом боль отпустила. Немец перевел дух.
— Спасибо. Так хорошо. Приступайте. Только скажите все же, перед тем как начнете, ответьте мне всего на один вопрос, может быть, последний: вы специально меня выслеживали? Работаете на русскую контрразведку? Или на английскую?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
