— Почему... это здесь?
Я поднимаю голову от телефона и смотрю на Сесилию. Она одета в джинсы и черную футболку, которая прилегает к ее сиськам.
Предметы, о которых идет речь, — это несколько манг, которые она, вероятно, нашла на тумбочке. Даже когда она держит их, ее руки дрожат.
Я поднимаю бровь.
— Разве ты не любишь читать о любви между парнями? Я провел небольшое исследование, и, видимо, этим занимаются многие женщины. Читают и смотрят материалы о геях.
Ее лицо приобретает пунцовый оттенок.
— Ну и что? Мы никому не причиняем вреда, поддерживая геев. Я не позволю тебе опозорить меня.
Мне требуется все, чтобы не улыбнуться от остроты ее голоса или от того, как она обнимает манги, словно защищая их от меня.
— Кто сказал, что я пытаюсь опозорить тебя?
Ее защитная позиция превращается в позицию осторожного любопытства.
— Ты... нет?
— Зачем я тогда покупал тебе их, если собирался опозорить тебя?
Она сужает глаза.
— Зачем ты вообще их купил?
— Чтобы ты могла читать их здесь.
— Откуда ты знаешь, что я так далеко зашла во всех томах?
— Я был в твоей комнате в тот раз, помнишь?
— Сталкер, — бормочет она, но садится напротив меня и гладит обложки манги.
— Я знаю.
Она поднимает голову, ее медленно высыхающие пряди колышутся от этого движения.
— Тебя не беспокоит, что тебя так называют?
— Если этот ярлык помогает тебе чувствовать себя спокойно, то вперед. Мне не до этого.
Сесилия смотрит на меня как-то странно.
— Это ненормально, что ты преследуешь меня, покупаешь манги, которые я читаю, проводишь по ним исследования и даже покупаешь одежду точно моего размера. Ты рылся в моем гардеробе?
— Да, но мне это не нужно, чтобы узнать твой размер, — Я поднимаю руку и обвожу воображаемый контур. — Я помню каждый уголок твоего тела и могу угадать размер.
Ее губы дрожат, но она бормочет:
— Ты действительно невозможен.
— Так говоришь не только ты. Ты должна усвоить, что мне плевать на то, что считается нормальным или социально приемлемым. Если я чего-то хочу, я это получу.
Она замирает, вероятно, уловив мой тон, не подлежащий обсуждению. Ее взгляд скользит по мне, от моего лица до моей бесстрастной позы и татуировок, которые видны из моей футболки с короткими рукавами.
Он задерживает свой взгляд там, на татуировках, прежде чем переводит его обратно на мое лицо.
— Чем ты отличаешься от варваров?
— Не знаю, и мне все равно. Ярлыки не имеют для меня никакого значения.
— А что тогда имеет?
— В данный момент? Ты и твоя покорность.
Она тяжело сглотнула.
— А если я откажусь?
— Тогда ты будешь лгать мне и себе. Тебе это нравится, Сесилия. Это в твоей природе, так как насчет того, чтобы хоть раз отпустить себя?
Она сжимает губы, ничего не говоря.
Я знаю, что мне предстоит пройти с ней долгий путь. Она даже не призналась в причине своей болезни, пока я, по сути, не заставил ее это сделать.
Моя кровь леденеет в жилах при мысли о том ублюдке, который причинил ей боль и превратил гордую девушку в ту, кто не может себя контролировать. То, что он сделал с ней, должно быть причиной того, что кляп и наркотики — ее предел.
Я найду его.
Я заставлю его пожалеть о том, что он хотел трахнуть ее.
Сесилия может быть игрушкой, но она моя гребаная игрушка, и никому не позволено прикасаться к ней.
Ранить ее.
Или оставлять шрамы на ее теле.
Глава 22
Сесилия
Две недели прошли как в тумане.
Сумасшедшее, извращенное пятно, за которым я не могу угнаться. Как только я начинаю привыкать, Джереми вырывает ковер у меня из-под ног, и мы возвращаемся к началу. Каждый вечер я должна появляться в коттедже. Если этого не сделаю, его тень будет маячить везде, где бы я ни находилась. Будь я в приюте, библиотеке или на прогулке с друзьями.
Где угодно.
Он стал опытным преследователем, который преследует везде. Ему не нужно ничего говорить, чтобы доказать свое существование — его действия говорят громче слов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Нет ничего более пугающего или угрожающего, чем просто его присутствие, которое он тщательно использует для запугивания людей — в том числе и меня. Мысль о том, что он может выполнить свои угрозы и действительно рассказать всем о том, что мне нравится делать в темноте, пугает меня больше, чем мне хотелось бы признать. Поэтому каждую ночь, после того как девочки засыпают, я, как вор, выкрадываюсь из квартиры и еду в готическое место в глуши. Там я скрываюсь от посторонних глаз. Никто не видит, когда я иду предаваться своим развратным наклонностям, и никто не слышит, когда я кричу, когда он трахает меня до беспамятства. Потому что он делает это, и часто, иногда несколько раз за одну ночь. Он преследует меня в доме или по всему участку. Чем сильнее я бегу и борюсь с ним, тем более звериным он становится, как первобытное существо, которое предъявляет свои права. Чем громче я кричу, тем глубже он проникает в меня, обнажая и провоцируя самые темные мои части. Иногда он заставляет меня умолять, и всегда говорит, чтобы я выкрикивала его имя, когда он трахает меня, разбивая мой мир на куски и разрывая его на части.
Джереми — дикий дьявол и неапологетичный социопат. Я знаю, потому что была рядом с ним достаточно долго, чтобы навесить на него соответствующий ярлык. Хотя он может быть и психопатом, учитывая отсутствие у него импульсивных действий. Он всегда кажется контролирующим, командующим своим существом и планирующим. Но он каким-то образом заботится о тех, кто ему ближе всего, а именно об Аннике и Язычниках. Его родители тоже, если верить тому, что говорит нам его сестра. Но я не уверена, является ли это искренней заботой или чувством ответственности, которое было заложено в нем с самого детства. В любом случае, Джереми не хватает человечности и сочувствия. Он без колебаний уничтожает любого, кто встает на его пути, и, конечно, не испытывает угрызений совести за свои поступки. В своем сознании он считает, что произошедшие события должны были произойти именно таким образом, и никакие силы природы не смогут убедить его в обратном.
Из-за его негибких ценностей, мнений и поступков с ним трудно договориться. Еще труднее заставить его внять голосу разума — не тогда, когда он считает, что его путь — самый логичный. Еще труднее заставить его отпустить меня.
Вначале я думала, что его привязанность ко мне — фаза, которая со временем притупится. Навязчивая идея, которая в конце концов выветрится из его системы. В конце концов, независимо от того, социопат он или психопат, Джереми имеет высокие баллы в антисоциальном спектре, а у его типа непостоянное настроение и еще более короткий период внимания. К моему ужасу, все произошло с точностью до наоборот.
Я ему не только не надоедаю, но и увеличиваю количество времени, которое провожу в его обществе. Теперь он трахает меня дольше и не отпускает до раннего утра, так что я стала возвращаться в квартиру почти на рассвете. Но он никогда не просит меня остаться на ночь. Он никогда не трахает меня без одежды и не ходит со мной в душ. Это его способ создать дистанцию между нами и дать мне понять, что я не более чем его игрушка. За которой ему нравится гоняться и трахать, но никогда не держать в объятиях и не проявлять к ней ласку.
Он готовит для меня, убирает за мной, даже носит меня на руках, но на этом его привязанность исчерпывается. Или её отсутствие. Вначале я отказывалась признать, что его отношение ко мне после секса — причина тех всплесков пустоты, которые я иногда ощущаю. Мне даже не нравится Джереми.
Не нравится.
Даже если он покупает мне специальные издания моих любимых манг, позволяет мне говорить о том, что я изучаю, и готовит мне вкусные блюда. Я точно не стану испытывать к нему симпатию, потому что он воплощает в жизнь все мои сексуальные фантазии. Или признать, что он медленно позволяет мне расти в этой части себя и принимать ее как часть меня. Хотя я наслаждаюсь сексуальной частью и тем, как он нажимает на каждую кнопку внутри меня, я хорошо знаю, кем на самом деле является Джереми Волков. Я знаю о его мафиозном наследии. Пока я мечтаю помогать другим, как это делает мама, он собирается стать лидером кровавых праздников.
