– Почему?
– Понятия не имею. Так уж положено.
Взгляд Джастина явно говорил: «Брось, па. Все ты прекрасно знаешь».
По крайней мере так я его поняла. Мальчик упорно молчал.
Но вид у Рика был самый что ни на есть озадаченный.
– А у Джинси на столе есть шарик из резиновых колечек, – объяснил Джастин.
Наблюдательный малыш. Маленький шарик почти спрятался за беспорядочной грудой бумаг и журналов по специальности.
Рик пожал плечами.
– Что особенно веселого в шарике из резиновых колечек? – удивился он.
Господи, неужели он никогда не был ребенком? Его несчастный сын обречен!
– Шутишь? – вмешалась я. – Знаешь, что можно проделывать с такими шариками? Идем, Джастин. Можешь побыть со мной, пока Рик… твой па торчит в своем скучном офисе.
Судя по выражению лица Рика, я совершила удивительно благородный поступок.
– Он тебе не помешает? То есть я…
– Да, да, все в порядке. Иди. Без тебя обойдемся. Верно, Джастин?
– Угу. Па. Ты иди, иди.
Рик все еще колебался. Я замахала руками, выгоняя его за дверь, и он покорно побрел к выходу, по пути успев споткнуться о порог. Улыбка Джастина говорила об искренней любви к недотепе-отцу.
– Итак, – начала я, подходя к нему.
– Итак, – повторил Джастин.
– Понимаешь, мне правда нужно работать. А ты пока поиграй с шариком. У меня и маркеры есть. И бумага. Делай что пожелаешь.
Джастин взял со стола шарик и устроился на полу.
– Можешь возвращаться к работе, – спокойно разрешил он.
Я послушалась. И много чего успела. Время от времени я вспоминала о малыше и проверяла, как обстоят дела.
Джастин был целиком поглощен своими занятиями, сосредоточенно тыча пальцем в шарик, словно решая сложную задачу.
По мне, так пусть хоть целый день играет с этой дурацкой штукой. Лишь бы не рвал и не пачкал важные документы.
В какой-то момент я ощутила, что в комнате есть еще кто-то. Подняв глаза от компьютера, увидела стоявшую в дверях Салли. Та мрачно хмурилась. Впрочем, это не редкость.
– Привет! – кивнула я. – Заходи и…
Салли метнула на Джастина полный неподдельной ненависти взгляд и удалилась.
Ого! Значит, она что-то имеет против Рика, а теперь не только против Рика, но и его сына.
Неужели только потому, что они мужчины? Кто знает…
По мне, так мужчины совсем не хуже женщин, кроме нескольких печальных исключений, таких, как мой братец.
Мужчины. Секс.
В голове крутились мысли о нас с Риком. В постели. Я смотрела на Джастина, который безуспешно пытался сосчитать количество резинок в верхнем слое шарика. И как ни пыталась выбросить из головы непристойные картинки, ничего не получалось. Они становились только ярче.
Что же я за дрянь, если думаю о сексе в присутствии маленького ребенка?
А больше всего меня занимало вот что: каким образом неуклюжесть Рика полностью исчезает в постели? Там он уверенный, сильный и нежный, во всех смыслах этих слов. Поразительно! Сексуальная доблесть Рика – хорошо охраняемый секрет.
Я вдруг поняла, что Джастин пристально на меня смотрит.
– Что? – виновато спросила я.
– У тебя лицо какое-то странное. Ты заболела?
– Э… нет. Я в порядке. А ты?
– Я тоже. Только со счета сбился.
– У меня идея. Почему бы тебе не скатать шарик самому? У меня полно резиновых колечек, причем разноцветных.
– Я не знаю, как начать, – пожаловался он, беря у меня коробку.
– Сейчас покажу. Это легко. Просто внимательно смотри и слушай.
– Ладно. Только я не слишком хорошо умею слушать. Нет, я способный, но не люблю слушать.
Я укоризненно покачала головой:
– Кто сказал, что ты не слушаешь? Кто посмел такое наплести?
– Мистер Рэндалл. И еще мой па. Но я не обижаюсь. Подумаешь, большое дело! Па говорит, что в моем возрасте он был такой же.
Я представила Рика так ясно, словно это он сидел со скрещенными ногами на моем ковре. Картинка показалась ужасно смешной.
– Па очень неуклюжий. Правда? – неожиданно спросил Джастин, не сводя с меня глаз. Неужели проверяет?
Или читает мои мысли?
– Э… полагаю! – мудро ответила я.
– Вчера он сломал мой самосвал. Не нарочно. Просто наступил на него.
– Неужели?
Я начала потеть. Кажется, под мышками расплылись мокрые пятна.
Джастин пожал плечами:
– Я не обиделся. В общем, я его люблю, так что ничего страшного.
– Вот и хорошо, – выдохнула я, – что ты любишь своего па.
Джастин высыпал на ковер кучу резиновых колечек.
– Угу, – пробормотал он, уже занятый делом.
«Знаешь, – сказала я себе, отметив, что волосы мальчика точно такого же оттенка, как у Рика, – если Джастин сумеет сохранить свою трогательную честность, по нему когда-нибудь будут сохнуть все девчонки».
Точь-в-точь как по отцу.
КЛЕР
ОНА ХОЧЕТ ОСТАТЬСЯ ОДНА
Я выбросила свой дневник.
Но сначала выдрала все страницы, даже чистые, и порвала в мелкие клочки. Клочки сложила в бумажный пакет, бумажный пакет – в пластиковый, все это сунула в мусорное ведро, а поверх высыпала апельсиновую кожуру и кофейную гущу.
Не могу видеть собственную боль и унижение на бумаге. Достаточно плохо уже то, что меня замучили сомнения, тревоги и непонятные вспышки гнева, ни на кого конкретно не направленные.
На всех сразу.
А если бы Уин нашел дневник? Прочитал все эти проклятые, обличающие слова?
Слова, которые я хотела, но не могла ему сказать.
Например: «Мне так грустно. Ты меня не понимаешь».
Семь слов, семь простых слов, за которыми стоит история одиннадцати лет.
Семь неопровержимых слов.
Всего лишь слов, констатирующих печальный факт.
Мне так грустно. Ты меня не понимаешь.
Мне так грустно, потому что ты меня не понимаешь.
Мне так грустно, потому что я наконец поняла: ты меня не понимаешь.
Мне было так грустно. И обидно. И горько, но в основном грустно.
Можно перенести горечь. И даже гнев. Пережить, а потом изжить. Выбросить из сердца. И это может оказаться чем-то вроде катарсиса.
Обида может забыться. Боль – ослабеть. А время, как говорят, – лучший целитель.
Но печаль – это совсем другое. Она никогда не уходит просто так. Потому что пустила в душе слишком глубокие корни.
Печаль – это огромное разочарование. И когда вы разочарованы, скажем, в том, кто клялся любить и понимать вас, – надежда вдруг умирает, а мир становится абсолютно новым и загадочным.
С тех пор, куда бы я ни шла, эти слова мантрой звучали в моем мозгу. Я шагала им в такт, дышала с ними в одном ритме, позволяла их смыслу отбрасывать тень на каждого человека, с которым встречалась. Их сила звучала в воплях клаксонов, а приговор эхом отражался от стен домов. Летал вместе с мусором, порхавшим по тротуару и оседавшим в сточных канавах.
