– Ты его ударила, – с укором говорит девочка и поглаживает ладошкой плюшевую мордочку. – Ему больно!
Ольга заходит на кухню. Мама стоит к ней спиной, помешивая подгоревшую картошку.
– Сергей звонил?
– Звонил, – односложно отвечает она.
– И что? Что он сказал? Где мне его найти? Он еще позвонит? Не молчи же, мама!
Мама поворачивается и с чувством кидает деревянную лопатку в мойку.
– Знаешь, Оля, мне кажется, ты в большей степени должна переживать за Глеба.
Ну вот, все начинается сначала!
– Да, должна! – с вызовом восклицает Ольга и театрально добавляет: – Но, представь себе, я не переживаю за него! Он меня уже не интересует. Он мне безразличен. Я бы сказала, он мне неприятен!
Лицо матери становится жестким.
– Глеб рассказал, как вы венчались… – глухим голосом говорит она. Вздохнула, посмотрела по сторонам, зачем-то переставила с места на место чайник. – Это ужасно, Ольга! Как ты вела себя в церкви! Мне стыдно!
– Тебе стыдно за меня? – уточнила Ольга. – За то, что я сказала правду?
– Правду надо было говорить до того, как ты надела подвенечное платье, – ответила мама. – А коль уж позволила Глебу привести себя в церковь…
Ольга поняла, что вот-вот скажет маме какие-то жуткие, жестокие слова, которые будут страшнее удара, страшнее ножа, круто повернулась и вышла в детскую. Ксюшка укладывала медвежонка в кровать и пыталась накормить его с ложечки сушеным горохом.
– Дочь! – произнесла Ольга менторским тоном. – Ты не должна больше принимать подарки от дяди Глеба. А медвежонка надо ему отдать.
Боже, какие ужасные вещи она говорит! Какой гадкий тон! Как все это отвратительно!
Ксюша поднимает на нее недоуменный взгляд. В голубых глазках плещется море нежности и наивности.
– Почему? Он такой хороший! Я его люблю!
Ольга прикусила язык. Она едва не уточнила: кто хороший? кого Ксюшка любит – медвежонка или дядю Глеба?
Вышла из детской, громко хлопнув дверью.
* * *
Ольга мечется по комнате. Стены душат ее. За окном воет ветер, швыряя в стекло мелкие дробленые брызги. Мокрая ветка тополя елозит по перилам балкона… Все против Ольги! Даже погода выказывает свое неудовольствие, ворчит, отмахивается, сетует.
Ольга подходит к телефону, опускается на стул рядом. Что ж ты, миленький, молчишь? Притих в уголке, не звонишь, не наполняешь комнату радостной трелью. И лишь тоскливо ноешь, если поднять трубку и послушать. Залейся же трелью! Извести о том, что самый любимый, самый родной человек Ольги хочет с ней поговорить!
Ольга опускает голову, прижимается к холодной трубке щекой. Смешно – она до сих пор не знает номера телефона Сергея! Ни разу не возникала необходимость звонить ему, потому что всегда звонил он; он звонил ей так часто, что она не успевала затосковать по нему. Не было ни повода, ни потребности спросить у него номер… А что, если он уже уехал в Чечню? Плюнул на все и уехал? И теперь она уже никогда его не найдет, никогда не услышит его голоса?
От этой мысли Ольге становится так страшно, что она вскакивает и начинает ходить по комнате – от двери к окну и обратно. Нет, он не должен был уехать. Он не мог уехать, не встретившись и не поговорив с Ольгой. Сергей никогда не принимает скоропалительных решений, ничего не делает сгоряча. И все же сидеть в неизвестности и ждать невесть чего уже невыносимо. Надо разыскать Сергея через его друзей, через Диму, через Лешку…
Ольга хватает трубку, но линия занята: мама говорит с подругой по другому аппарату. Опускает трубку, но терпения хватает минуты на две, не больше. Снова берет трубку, но мама продолжает говорить. О какой чепухе она говорит! О погоде, о скучном сериале, о подорожании молока. Этот никчемный разговор может длиться целый час! А вдруг Сергей в это время попытается позвонить?
Ольга выходит в коридор и выдергивает из розетки вилку. Связь оборвана. Мамин голос доносится из кухни:
– Алло! Алло! Валюша!.. Ничего не слышно… Алло!
Она появляется в коридоре и растерянно смотрит на дочь.
– Почему-то телефон отключился.
– Из-за ветра, – легко лжет Ольга. – Наверное, обрыв на линии…
Наивная мама верит. Она бормочет, что в советские времена никогда не было перебоев со связью, и идет в комнату читать журнал о здоровье. Едва Ольга успевает воткнуть вилку на место, как телефон начинает звонить. Не выскочило бы сердце из груди! Кидается к себе, крепко захлопывает дверь и хватает трубку.
– Оля! – доносится до нее голос Сергея.
Она не в силах сдержать крик. Где он? Она должна видеть его немедленно!.. Пушкинская площадь… Он будет там через пятнадцать минут… Ольга накидывает на себя курточку, на ходу надевает туфли. Мама с опозданием кричит ей вслед про зонтик. Кабина лифта, словно издеваясь, опускается еле-еле. Незнакомая женщина с удивлением косится на Ольгу, не понимая, зачем та беспрестанно нажимает на кнопку первого этажа.
На улице не прекращается дождь. Порывистый ветер задирает прохожим воротники. Ольга становится на край тротуара, машет легковым автомобилям. Забрызганный грязной водой «жигуль» останавливается рядом с ней.
– Мне до метро! – кричит Ольга.
– Девушка! – усмехается усатый водитель. – До метро три минуты пешком!
Знал бы он, насколько дорога Ольге каждая минута!
Она не может думать ни чем, а только о Сергее. Нескончаемый поток людей, идущих ей навстречу, представляется ей полноводной рекой, бурной, сильной, таящей множество опасностей, и Ольга плывет в ней наперекор течению, плывет к желанной цели, ибо эта цель – сама жизнь, и у нее нет иного выбора, кроме как преодолевать себя и продвигаться вперед, вперед, вперед… Сейчас они встретятся. Сейчас она прижмется к его груди и как на духу расскажет обо всем, что с ней было.
«Пушкинская»… Музыка, запахи цветов, парфюмерии, выпечки, и лица, лица, лица. Стайка девушек столпилась у витрины с музыкальными дисками. Девчонки громко смеются, спорят, перебивая друг друга. Ольге они кажутся глупыми и пустыми, как ожившие куклы Барби. Она поднимается к памятнику и чувствует, как с каждым шагом ее покидают силы. Оглядывается по сторонам. Кажется, сердце замирает в груди… Вот он! В темной кожаной куртке, осунувшийся, с потемневшими от щетины щеками. Подбегает к ней, тяжело дышит, хватает за руку. Ольга крепко обнимает его и закрывает глаза. Сквозь ресницы просачиваются слезы.
Она чувствует, как боль в груди потихоньку отпускает. Нет, не было никакой драмы. Просто небольшие неприятности. Всего-то! Он жив, он рядом, он обнимает ее – значит, светопреставления не произошло. И чего нервы себе выматывала?
Сергей делает осторожную попытку высвободиться, но Ольга не отпускает его и шепчет:
– Еще немножко… Прижми меня к себе… Крепче…
На них оглядываются прохожие. Какой-то парень, надувая пузырь из жвачки, говорит своей подруге, присосавшейся к пивной бутылке:
– Во, видала, как любить надо!
Ольга медленно отстраняется от Сергея, поднимает на него влажные глаза. Она не может поверить своему счастью.
– Это ты? – шепчет она, разглядывая его лицо, где знакомы каждая черточка, каждая морщинка. – Наконец-то!
– Я тебя искал, – говорит Сергей надломленным голосом, и Ольга вдруг чувствует боль: он невольно сдавливает ей запястья. – Ты вышла замуж за Глеба?
Она крутит головой и прикусывает губу, чтобы не расплакаться.
– Нет, нет…
– Но ты живешь у него?
– Нет, с чего ты взял?
– Твоя мама сказала.
Ольга будто под холодный душ попала. Она стискивает зубы и невольно стонет. «Мама, родненькая, что ж ты делаешь? Зачем режешь по живому? Ты же убиваешь меня!»
– Она сказала тебе неправду, – отвечает Ольга спокойно, и это спокойствие почему-то дается ей необыкновенно легко. – Я не живу у Глеба. Я его на дух не переношу.
– Где же ты была?
Ольга хочет рассказать о своей поездке в Чечню, но это ее сумбурное путешествие вдруг начинает казаться ей чем-то смешным, глупым и даже постыдным, и она лишь нелепо усмехается и крутит головой:
– Я… я…
И не находит других слов.
– Ольга, я жду разъяснений! – непривычно жестко говорит Сергей. Она впервые слышит такой тон, и от него у нее мурашки бегут по спине. Дрожащими пальцами Ольга достает сигарету, пытается прикурить на ветру, но огонь каждый раз гаснет.
– Все это так было неожиданно, – произносит она и начинает подробно рассказывать о том, что случилось в его отсутствие.
Он слушает молча, не перебивая, не уточняя, и кажется невозмутимым, лишь желваки играют на скулах. Ольга рассказывает все без утайки, как Глеб дал деньги на операцию матери, как потом выбирал ей подвенечное платье, как они пошли в церковь и как Ольга ответила на вопрос священника. Лицо Сергея словно тень накрывает. Ольга чувствует, как злость переполняет его. «Если бы он меня ударил, – думает она, – мне стало бы легче». Но Сергей лишь хмурится, отступает от нее на шаг и сует руки в карманы куртки.
