Это все Ильяс говорил мне на ходу, пока мы шли ко мне в рабочий кабинет. Когда я зашел туда, там сидел уже знакомый мне Рулав Туазов. Но я его сначала даже не узнал, он похудел почти в два раза, и его лицо уродовал полузаживший сабельный шрам.
Увидев меня, он с трудом встал со скамьи и сказал:
-Прости князь, почти три седьмицы на коне, еле стою. Беда случилась большая. Когда возвращались мы с похода нашего, повстречали мы князя Муромского Ярослава Святославовича. Тоже он в поле Дикое ходил. Но не было у него удачи. Ради встречи нежданной решили он на пир нас пригласить. Говорил я Ярополку:
-Не нравится мне приглашение это, не верь речам льстивым. Посмеялся князь над моими словами, и пошел на пир. Я в шатер не пошел с воями прямо у костров пил. Для князей в большом шатре столы накрыты были, там они кубки поднимали, речи сладкие говорили, что уж там приключилось, не ведаю, но потом, в мечи нас взяли. Порубали всех, а Ярополка не убили, ослепили, выжгли глаза железом. Я без чувств лежал, не дорезали, думали наверно, что богу душу отдал, раздели до исподнего и в степи оставили, как и всех, кто уйти не смог.
Когда я к вечеру в себя пришел, выполз из-под трупов, тут и Ярополка увидал, в бреду он лежал, тоже в исподнем. Этих антихристов уже не было. Я князя водицей напоил, на лоб тряпку положил. А тут и собираться начали, кто по степи успел разбежаться. Десятка три нас набралось.
Нашли и одежду нам и коней. Еще с десять дней до Киева добирались. Но не дожил наш князь, от горя и стыда совсем занемог и в горячке скончался. Двух дней не дождался, с батюшкой попрощаться.
-Владимир Всеволодович в великом горе был. Все кричал, что Олег Святославович Изяслава двадцать лет назад убил и даже не покаялся в содеянном, а теперь, и вовсе Ярослав божьи заповеди преступил. И поклялся он клятвой великой, что не будет ему покоя, пока все семя зловредное не изведет. Сказал он мне:
-Езжай Рулав к сыну моему младшему, пусть поднимает он тумены свои, раз ему господь такую силу дал, пусть идет он на Муром и накажет Ярослава. а мы с Мстиславом пойдем на брата его Давыда, потому, как невозможно больше на такие дела безбожные, равнодушно смотреть.
В тот же день собрался к тебе, три сотни воев Владимир князь мне дал для охраны в путь дальний. Когда Киев покидали, все соборные колокола по Ярополку звонили.
Я сидел в задумчивости. Мне не очень хорошо была известна история двенадцатого века, вот и про ослепление Ярополка я вроде не помнил.
-Да, что ты хочешь,- промелькнула неожиданная мысль,- с твоим появлением вся эта история полетела кувырком, толи еще будет.
Рулав, между тем, протягивал мне скрученный лист папируса. В письме, написанном изящным почерком на греческом языке, мой отец практически полностью повторял все то, что рассказал мне Туазов.
М-да, я то собирался начать разборки с удельными князьями попозже, когда войду в силу и хотя бы приобрету надежные тылы. Но видимо не судьба, придется начинать раньше.
-Рулав, ты сейчас езжай в ваш бывший стан. Там вас накормят и отдохнешь. Сам понимаешь, прямо сейчас в поход мы не пойдем. Завтра начнем собираться и через три дня идем на Муром.
Туазов, морщась, поклонился и в сопровождении Ильяса вышел из комнаты.
Я вернулся в пиршественный зал, К этому времени даже уже хорошо набравшиеся гости успели заметить мой уход, и теперь внимательно смотрели на меня.
Я уселся за стол и кивком пригласил Ратибора и Шарукана - половецкого воеводу присесть ко мне.
-Воеводы,- тихо сказал я,- выступаем через три дня на Муром. Глаза Шарукана радостно вспыхнули, он даже не спросил меня, в чем причина такого неожиданного решения.
-Как прикажет великий хан,- выпалил он, не задумываясь.
-Шарукан,- сказал я, - завтра отправляй гонцов в Тавриду. Мы пойдем через нее. Я знаю, что вам сейчас надо кочевать со скотом и поэтому требую от вас только сорок тысяч воинов о трехконь.
Шарукан насупился:
-Хан, очень много будет недовольных, все рвутся в бой, молодежь знает о наших победах, поэтому все захотят идти за тобой.
- Хорошо пусть будет больше, но чтобы потом тебя не упрекали, что ты оставил кочевья без людей, а у нас в самый нужный момент воины вдруг решат идти обратно, потому, что некому смотреть за стадами.
Половец встал,подошел к столу, за которым сидели его товарищи, вмиг их стол опустел, а они с радостными возгласами побежали к выходу.
Ратибор же сидел и задумчиво смотрел на меня.
-Глеб, так, что сердце тебе утром правду сказало? - тихо спросил он.
-Да Ратибор, погиб Ярополк, на пир вместе с дружиной приглашен был Ярославом Святославовичем и ослеплен, а дружина порублена. Туазов сам гонцом приехал, сказал, что двух переходов Ярополк до Киева не дожил, умер от ран.
Ратибор ахнул:
-Второго сына у Владимира Всеволодовича Святославовичи изничтожили. Так понимаю, гонец тебе был от отца?
-Да Ратибор, только что он мне письмо его передал, а сейчас прошу, займись сборами уже сегодня. Я пировать больше не хочу, а тризну справим, когда за смерть брата отомщу.
На следующий день, вновь были сборы, а мне вместо того, чтобы собираться в путь, пришлось это день провести совсем в других хлопотах. Я так и не успел попасть в монастырь, в мастерские Бахиджа, посмотреть на литейный завод, где планировал отливать пушки для новой крепости. Все это приходилось оставлять на два три месяца, а может и больше. Поэтому, как ни сопротивлялся Ратибор, я оставил его за себя, он выглядел очень уставшим после похода, все-таки возраст давал себя знать, конечно, я не сказал ему об этом, а посетовал, что не могу ни кого положиться, кроме него. Уговаривал я его долго и, наконец, он, тяжело вздохнув, согласился. Я пригласил обоих префектов к себе, и мы разделили все полномочия, на время моего отсутствия, слава богу это были не дерьмократические времена, поэтому все прошло достаточно быстро и без возражений. Префекты городов не возражали, потому, что я был в своем праве, а Гаяс выглядел даже довольным. Ход его мыслей было вполне несложно угадать, он явно радовался, что разделит ответственность за все неприятности, которые могут произойти, со ставленником эпарха.
У Ратибора, тем не менее, оставалось десять тысяч воинов, которые могли решить массу возникающих проблем.
В этот раз я планировал поход без вагенбурга, и осадных орудий. Все свои надежды я оставил на другие способы взятия городов.
Единственное, все запасы пороха, которые смогла произвести мастерская старого араба, были сложены в непромокаемые кожаные мешки и приготовлены для навьючивания на лошадей.
После обеденной службы, которую мы отстояли вместе с воеводами в церквиПресвятой Богородицы, менянеожиданно пригласил к себе епископ Таматархи Мануил.
Когда я уселся на жесткой скамье в его мрачной келье, с единственной иконой на стене, Мануил сказал:
-Эпарх Глеб, прошло уже больше полугода с того времени, как ты появился в сем епископате, за который я ответственен перед патриархом. Я с радостию увидел, что ты ревностный и богобоязненный христианин, твоими заботами возрождается монастырь, архимандрит Пафнутий передавал, что все монахи молятся за твое здоровье. Ты передал множество даров и в эту церковь. А идея воспитания воинов христовых очень интересна, я даже написал о сей задумке твоей в Константинополь.
Но сейчас ты алкаешь идти на своих соплеменников, верующих в Христа и с кем? С безбожниками, не знающими господа, и будешь убивать, и калечить их руками, христиан.
Вот что ты скажешь на эти слова?
Я очень удивился речам епископа, он, как истинный ромей, прекрасно знал, что Василевсы никогда не заморачивались религией, когда речь шла о выживании империи. Союзы могли быть с кем угодно и против кого угодно. Какая муха его укусила, что он начал читать мне нотации, непонятно. Я бы мог привести ему в пример того же Алексея Комнина, но решил для начала кое-что рассказать.
