Я загодя сложила всё в аккуратную папку. И во вторник, 30 ноября, на такси отправилась на прием к Валерию Сергеевичу. Олег дежурил возле свидетелей, которых был готов пустить в дело в любой момент. Не хотелось бы этого, но приходилось считаться с вероятностью того, что наш чиновничек решит выкинуть какой-нибудь фортель.
Я очень надеялась, что до этого не дойдет.
Миновала одну арку металлоискателя. Предъявила паспорт. Еще раз предъявила паспорт. Миновала еще одну арку. Важный лифтер довез меня до девятого этажа и подсказал: «Налево по коридору. До конца. Там увидите». Я увидела огромную дверь. Толкнула ее. Вошла в большую приемную. Представилась: «Энгчер Виктория Карловна». Секретарша доложила обо мне по селектору. «Проходите, вас ждут». Я отворила обитую дерматином дверь и остановилась на пороге просторного кабинета, оформленного в стиле незабвенных времен строительства коммунизма.
— Валерий Сергеевич. Здравствуйте…
Пошел четвертый час, как я торчу в этом кабинете. И почти всё это время Валерий Сергеевич не отрывается от телефона. Что-то согласовывает, что-то приказывает, о чем-то просит. Все дела отодвинуты в сторону. Всем посетителям принесены извинения. Не до них, когда решения своего вопроса ждет не кто-нибудь, а сама Виктория Энглер!
— Всё нормально? — уже в который раз интересуюсь я.
— Пока еще рано о чем-либо говорить определенно.
— А ты поторопись, — напрягаю я его и многозначительно тасую свои бумажки. — И непременно добейся определенности… Еще раз прошу: по-то-ро-пись! А то боюсь, как бы мои друзья не потеряли терпения и не наделали глупостей. Тогда проиграем мы оба: и я, и в первую очередь ты.
— Вы не видите? Я делаю всё, что в моих силах.
— Тогда сделай больше!
— Конечно-конечно. — Валерий Сергеевич жалок. Валерий Сергеевич вымотан до предела. Валерий Сергеевич уже три раза принимал валокардин. Думаю, сегодня этот мерзавец с работы отправится не домой, а прямиком в ЦКБ.
После трех с половиной часов невероятных потуг он, завершив очередной телефонный разговор, откидывается на спинку своего рабочего кресла. Бледное (белое-белое, как простыня) лицо покрыто капельками пота.
— Всё нормально?
— Уголовное дело закрыто, — облегченно выдыхает чиновник. — Все ваши показания уничтожены.
— Не верю. Там, где я их давала, ничто никогда не уничтожается. Мне нужны гарантии.
— Я не знаю, какие вам предоставить гарантии, — стонет измученный Валерий Сергеевич.
— Я знаю. Займемся этим попозже. Что в министерстве?
— Они сейчас занимаются вашим вопросом.
— Так позвони и поторопи!
— Сколько можно звонить? — Любитель маленьких мальчиков уже не в состоянии говорить. Он способен только хныкать. — Когда будет всё решено, они сообщат. Виктория Карловна, всё будет нормально. Надо лишь немножечко подождать. Посидите, расслабьтесь.
Я не могу сдержать едкой ухмылки.
— Да я расслабляюсь по твоей милости уже третью неделю! Довольно, нахавалась. Ладно, если у нас есть сейчас время, не будем расходовать его попусту. У тебя найдется бумага?
Валерий Сергеевич кивает и достает из ящика стола несколько листков.
— Замечательно. Бери ручку. Пиши.
— Что писать?
— Как всё происходило! С того момента, когда к тебе обратился Шикульский. Так и начинай: «Такого-то числа такого-то месяца ко мне обратился Шикульский Дмитрий Романович с просьбой, используя служебное положение, оказать содействие в дискредитации концерна „Богатырская Сила“ и предложил мне за это такую-то сумму…» Ну и дальше. Не мне тебя учить, сам не безграмотный.
Валерий Сергеевич мнется. Умоляюще пялится на меня.
— В чем проблемы?
— Вы требуете от меня невозможного, — сипит он и опять тянется за валокордином. — Я не могу.
— Когда развлекался в притоне, то мог, — в очередной раз тыкаю я этого извращенца в его самое больное место. — Пиши давай!
— Но ведь всё уже решено. Зачем вам еще и это признание?
— На тот случай, если начнут выскакивать какие-нибудь последствия. Не волнуйся, если всё будет нормально, и меня больше никто не побеспокоит, эта бумага никуда не пойдет. Пиши! Со всеми подробностями! С именами, с датами, с суммами. Кстати, не забудь указать банк и счет, на который Шикульский перечислил тебе гонорар.
Чиновник обреченно вздыхает и начинает скрипеть шикарным «Монбланом», а я прикрываю глаза и погружаюсь в легкую полудрему.
Из этого состояния меня выводит очередной телефонный разговор. Валерий Сергеевич оживленно кивает башкой и крякает в трубку: «Да… Да… Понял… Отлично…»
— Всё улажено, Виктория Карловна, — через минуту торжественно объявляет он мне. — Во всех инстанциях. А ведь я всерьез опасался, что не получится. Но, слава Богу, получилось.
«Помолись, помолись, извращенец. Тебе, действительно, повезло, что всё срослось».
— Признание дописал?
— Еще нет. Виктория Карловна, давайте обойдемся без этого, — опять начинает канючить он.
— Дописывай. И не думай что-нибудь пропустить. Или наврать. Я всё проверю. И даже выставлю тебе отметку, как в школе. Постарайся, чтобы это была пятерка.
Большой московский начальник опять углубляется в писанину. А я терпеливо жду, когда он закончит. Потом тщательно перечитываю четыре листа убористого текста. И отмечаю, что Валерий Сергеевич отнесся к моему заданию со всей ответственностью. Правда, банковский счет и имена некоторых причастных к делу чиновников проверить я не могу, но и без этого признания достаточно, чтобы разворошить большое гадючье гнездо.
— Well. Ставлю тебе четверочку. С плюсом. — Я прячу драгоценные бумажки в папку. Валерий Сергеевич, потерянный и ничтожный, топчется возле меня. Как же ему не терпится, чтобы я наконец убралась из его кабинета. Но еще рано. — Теперь последнее.
Чиновник вздрагивает.
— Я так понял, что вы получили всё, что хотели.
— Не совсем. Пока что я только вернула свое. Но ведь существует еще компенсация за моральный ущерб.
Валерий Сергеевич попросту валится в кресло. Я его доконала. Но я не боюсь, что у него случится сердечный приступ. Программа-минимум выполнена. Можно подумать о прибыли.
— Не волнуйся. — Я с неприязнью наблюдаю за этим хилятиком. — Мне не так уж много и надо. Всего лишь отсрочку по выплате налога на наследство.
— Но я не решаю такие вопросы.
— Я в курсе. Но у тебя хорошие связи. У тебя есть друзья, которые такие вопросы решают. Так почему бы не попросить их за сиротку?
— Они мне откажут.
— Попроси еще раз. Будь настойчивым. Ведь рука руку моет? Сначала они помогут тебе, потом ты поможешь им. Кажется, так у вас это делается?
— А если не выйдет? — чуть не плачет Валерий Сергеевич.
— Тогда мальчишки всё-таки пообщаются с журналистами.
— Но это нечестно. Мы договаривались…
— Ни о чем мы не договаривались! — резко перебиваю я. — Ты выполнил только начальное условие договора о том, чтобы не предавать огласке твои сексуальные похождения. Но кто сказал тебе, что этого будет достаточно? Не-е-ет, Валерий Сергеевич. Это только дебют наших взаимоотношений. Между прочим, мои аппетиты практически безграничны. — Я внимательно наблюдаю за высокопоставленным доходягой. Волосенки всклокочены. Галстук сбит на сторону. Дыхание сбито. Сейчас потребуется врач. — И не вздумай загреметь в больничку и не выполнить мою ничтожную просьбу. Понимаешь, мне нечем платить этот проклятый налог.
— В какие сроки надо решить вопрос?
— В течение недели. В пятницу я вступаю в права наследования.
— Ладно, я постараюсь.
— Не «постараюсь», а «сделаю».
— О, Боже!
— Не слышу!
— Ладно, я сделаю.
— Вот и умничка. — Я поднимаюсь из кресла. Больше в этом кабинете мне делать нечего. — Я пошла. Бывай, Валерий Сергеевич. Больше не озоруй сексуально.
Я выхожу в приемную. Секретарша таращится на меня округлившимися глазами. Она, естественно, знает, кто я такая — далеко не последняя баба в стране. Но, всё равно, кем бы я ни была, неслыханное дело — вельможный Валерий Сергеевич уделил мне аж четыре с лишним часа своего драгоценного времени. Отменил все встречи, отказал в приеме уважаемым людям. Подобное на веку секретарши впервые.
— До свидания, — любезно делаю я ей ручкой.
— До свидания, — изумленно пищит она.
…Лифт с важным лифтером. Одна арка металлоискателя. Вторая…
Я выхожу на улицу и облегченно вздыхаю.
Йес! Я сделала это! Я сделала даже больше! В том, что получу отсрочку по выплате налога на наследство, у меня нет никаких сомнений.
Остается потерпеть всего лишь два дня. До 3 декабря 1999 года.
ТАМАРА АСТАФЬЕВА (ОСВОБОДИТЕЛЬНИЦА)
1-2 декабря 1999 г.
Уже вечером того самого дня, когда так удачно удалось облегчить Николая на серенький чемоданчик с деньгами, Тамара в квартире на Московском проспекте честно передала Никите, Андрею и Гадиру половину хабара — миллион баксов, — вычтя из этой суммы одиннадцать с половиной тысяч — ровно пятьдесят процентов от накладных расходов.
