— Да, — хрипловато ответил Таубен за всех.
— Обратите только внимание, что листочки откуда-то вырваны, — тихо сказала Настя. — Край неровный.
«30 АПРЕЛЯ.
Пустыня цветет. Жаль, что я так слаб в ботанике, кроме тюльпанов не знаю никаких названий, все эти дивно цветущие кустарнички обворожительны. Вчера, не дав никаких объяснений, ушли наши проводники. Мы не стали их задерживать силой. Отсюда видны хребты Гримальских гор. Мы без труда доберемся до Альнардского ущелья и без помощи местных проводников. Но почему-то их иррациональный, стремительный уход, почти бегство, тревожит. Один из них, Айтмат, заглянул в грот, к источнику, который я почти закончил оформлять, выпучил глаза, залопотал что-то на непонятном языке, оградил себя даже каким-то знаком. Через час все сбежали. Странно. Остальные наши готовятся праздновать успешное окончание экспедиции».
Дальше несколько предложений были старательно вычеркнуты. Айвен попробовал увидеть испорченный текст в разных излучениях, но тот прогрессор, который вычеркнул предложения из дневника, сделал все, чтобы их стало невозможным разобрать.
«Никто кроме меня не понимает, что наступающая ночь на первое мая — это ночь, в которую, по народным поверьям, открывается проход в мир духов. Надо бы провести ее бодрыми и трезвыми… Но кто меня будет слушать? Тяжело на сердце от мрачных предчувствий.
1 МАЯ.
Ужасно, что я оказался прав. Мерзко, что некому сказать: я предупреждал, я пытался вас остановить. Семеро из наших умерли под утро. Семеро! Мы с Чарльзом и Никитой успели спасти Этьена и Густава. У них останавливалось сердце. Два часа интенсивной реанимации. Сейчас ребята лежат без сил, но живые. Остальные, в том числе и командир были мертвы к тому времени, когда мы принялись их трясти. Смерть во сне.
Теперь уже никто не скажет, что экспедиция прошла успешно.
Никита бормочет, что терпеть не может суеверных прогрессоров и проверяет всю еду и все питье на яды. Не думаю, что он что-нибудь найдет. Хотя рассуждает логично. Только мы втроем не участвовали во вчерашнем пиршестве. Чарльз не переносит веселые пьянки из-за душевной возвышенности, у Никиты — больная печень. А я был встревожен.
Точно. Никита не нашел следа ядов. Анализаторы признали употребляемую еду и питье безопасными. Ну, если не считать самого алкоголя, который система воспринимает как яд. Других — нет. Логика буксует, когда речь идет о духовных вещах.
Упрямый Никита скормил, точнее споил анализатору третью порцию вина. „Токсическое вещество — этиловый спирт“. Других нет.
Неприятное дело — временное захоронение погибших. Решили разместить трупы в разборных саркофагах для породы и на какое-то время вкопать в грунт в пустыне. У нас нет абсолютно герметичных вместилищ такого размера, как нужно. Поэтому с собой взять тела усопших никак не получится. Вернемся позже. Сейчас идем, чтобы успеть закончить похороны до темноты».
На развороте тетради больше ничего написано не было, но Айвен медлил листать дальше. Все путешественники, удивленные прочитанным текстом, переводили взгляд с Насти на Таубена. Напрямую суровому эмиссару никто вопрос задать не решался. Если он кому и мог ответить, то только Насте. Девушка порозовела, чувствуя себя на перекрестье взглядов. И решилась спросить.
— Скажите, господин Таубен, разве владетель Борифата не рассказал вам, как и чем именно были убиты геологи?
— Нет, — явственно скрипнул зубами господин Таубен.
— Но почему? Как? Ведь методика допросов…
— Он покончил с собой, — со злостью прервал девушку эмиссар. — Сволочь! Слабак!
Принц быстро переглянулся с доном Альвесом и стиснул переплетенные пальцы рук, чтобы ничего не сказать, чтобы сдержать гневный возглас. О мертвых нельзя говорить неуважительно.
— Зачем вы так, господин Таубен, — с упреком сказала Настя. — В конце концов, вы, на месте Владетеля, поступили бы точно так же. Ради спасения своего народа от участи рабов при рудниках землян он уничтожил, если это был он, отряд чужаков. Цель оправдывает средства, не так ли? А потом покончил с собой, когда понял, что иначе расскажет вам слишком много лишнего. Хотя вы наверняка обещали сохранить ему жизнь, обещали же? Мы, гуманные прогрессоры, никого не убиваем. Но он ради собственного народа сознательно пошел на смерть…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Да. Мы не уследили, — продолжил говорить Таубен после долгого молчания, которое никто не решился нарушить. — Владетель нам теперь недоступен. В основном мои сведения от старшего сына и наследника. А тот не знает подробностей.
Айвен Рудич молча перевернул страницу. Открылся следующий разворот.
«2 МАЯ.
Густав и Этьен пришли в себя после чуть не убившего их сердечного приступа. Ничего из того, что с ними было до беспамятства, не помнят. Мы не уехали с места, ждем, пока ребята окрепнут. Нормального врача теперь среди нас нет. Так, пользуемся аппаратурой.
У меня на душе все тревожнее и тревожнее. А что если духи этой земли нас отсюда не выпустят? Попробуем завтра задобрить их возлиянием на могилах товарищей, но… Но разве мы несем этой земле добро?
Упорядочиваю результаты нашей экспедиции. Отнесу завтра написанный по старинке, на бумаге, текст с нашим настоящим маршрутом и указаниями, где мы что нашли, на ритуал задабривания духов. Такое чувство, что составляю завещание.
3 МАЯ.
Мы вчетвером отправляемся к месту захоронения товарищей. Упрямец Никита говорит, что он в таком идиотизме, как „самосочиненный ритуал возлияния драгоценного вина в песок“ участия не примет. Останется в вездеходе, чтобы нас подождать. Суеверных идиотов, как он нас называет. Вот уж действительно, слепота духовная — страшная вещь. Когда прозреет, не будет ли поздно?»
Дальнейший текст в тетрадке был написан другим почерком.
«Я записываю последние строчки в дневнике Мишеля. Все четверо не вернулись из пустыни. Я никогда не считал себя трусом, но тут дал слабину. Все тянул и тянул, надеясь, что они вернутся. Когда, наконец, добрался до нашего кладбища в пустыне, все четверо были мертвы. Картина сердечного приступа. Что же они такого видят перед смертью, что сердце останавливается? Как я бежал… И даже не стыдно признаться, страшно.
Вспомнил слова Мишеля. Действительно, мы несем зло этой земле. Может она защищается от нас?
Подумал и решил уничтожить все результаты экспедиции, стереть наш маршрут и уничтожить все данные о находках. Хорошо Мишель перед смертью выделил их в единый файл. Все промежуточное уничтожил.
Духи или не духи, отпустите хотя бы меня!
Страшно. Доживу ли до завтра?»
— Не дожил, — мрачно сказал Айвен. — Наверное, когда остался один, и хорохориться стало не перед кем, тоже решил выпить для храбрости, несмотря на больную печень. Что там за «драгоценное вино»?
Камера медленно заскользила вдоль полок, заставленных самыми разнообразными вещами.
— Остановите камеру, Айвен, — заговорил принц. — Видите оплетенный лозой сосуд? В похожих сосудах хранится «Маркаб». Драгоценнейшее вино Борифата, королевский подарок. Изумительный вкус и букет. Я пробовал лишь один раз из рук самого Владетеля, отказаться не было возможности. Запомнил на всю жизнь. Мне повезло, я выжил после этого. Но вообще, прежде чем рискнуть попробовать «Маркаб», лучше составить завещание. Насыщенный вкус надежно скрывает многие яды.
— Сейчас все узнаем, — все так же мрачно сообщил прогрессор. — Настя, у тебя реакция чуть получше. Попробуй вытащить сосуд с вином.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Настя молча пересела к пульту управления.
— Я потренируюсь на травках, — пробормотала она. И перевернула манипуляторами все четыре контейнера с залитыми гелем травками на пол.
— Ты что это? — удивился Айвен.
— Руки дрожат. Сейчас. Подожди.
— Успокоительное вколоть? Все же дневник реально не для слабонервных.
— Я не слабонервная.
И девушка уверенно перенесла какую-то статуэтку с полки на стол и обратно.
