Травматика предполагает нелетальное решение конфликта. При этом для решения в пользу обладателя чудо–оружия необходимы обязательные условия. Нападающий должен быть трезв, летняя маечка должна облегать сухопарую фигуру, сама фигура находится на расстоянии от 1 до 5 метров, попасть нужно исключительно в мышцы выше пояса и ниже шеи. Реальным останавливающим эффектом могла похвастаться разве что «Оса». Повального вооружения не произошло из‑за убогости внешнего вида, неудобства ношения, а для более серьезных людей – из‑за ненадежности электрического воспламенения патрона, малого боезапаса, отсутствия кучности.
Кабанов ждал начала войны. Для предстоящих боев травматическое оружие не пригодно.
6 мм сверло легко срезает нарезы. Стружка ленточным червем вылезает из‑под сверла. Металл мягкий, совсем не оружейный. Это скорее плюс – в худшем случае ствол раздует, а не разорвет на куски.
В кабановские планы воевать с такими поделками не входило. Эрзац–пистолет необходим только на первом этапе. Настоящая война начнется с трофейным оружием.
Обороты шпинделя небольшие, смазки не жалеть, заднюю бабку движем равномерно, торопиться не надо. Теперь назад, сверло меняем на восьмимиллиметровое. Две минуты и ствол уже с серьезным калибром. Отполируем войлочной насадкой. Здесь время уйдет побольше.
Кабанов остановил станок, открутил цапфы, горячий цилиндр звякнул о станину. Дмитрий достал ствол, посмотрел на свет сквозь новый диаметр. Внутренняя поверхность зеркальная. Темные от масла пальцы вложили блестящий шарик со стороны будущего патронника. Деталь подшипника скользнула медленно, но без задержек.
Теперь приступим к превращению травматического патрона в боевой. Спиливаем завальцованный край на наждаке, резинку шилом к бубеням. Еще несколько нехитрых манипуляций – вуаля! – патрон готов.
Дмитрий вкрутил ствол на место. Часть металла с рамки нужно убрать, часть наварить, чуть обточить напильником. Самая ответственная операция – сверление патронника на нужную глубину. Новоявленный оружейник вставил патрон, остался доволен. Немного заполировать. Готово. Все, можно вытирать руки. Не только с рук, но и с заготовочки масло нужно протереть.
Кабанов достал из‑под стола «Макарыч». Привычными движениями вынул магазин, оттянул скобу, пружина весело толкнула затворную раму.
Май 2012
Доехали молча. Каждый планировал линию поведения.
Свиридов взял у дежурного ключ от оперского кабинета, завел пленника. Кабинет – 3 стола, 5 стульев, 2 сейфа и шкаф для одежды – не ремонтировался лет 10. Люминисцентные лампы холодно освещали потертые стены. На синей цементной крошке пятна бурой жидкости. Кровавая Мэри уже приелась на пятничных попойках. Граждане по неизвестной причине принимали томатный сок за кровь невинных мучеников. Черные следы подошв на старом линолеуме довершали картину камеры пыток.
— Содержимое карманов на стол. — Свиридов отстегнул наручники, подошел к окну, плотные шторы отсекли возможных свидетелей ОРМ.
— Слышь, начальник, ты не обознался? Меня Сергеем зовут. Фамилия Дорофеев. – Жулик проверял на опытность. Глаза исподлобья следили за реакцией на грубость.
Наручники бухнули о поверхность стола, Виктор спокойно вернулся к бывшему зэку. Между зрачками оппонентов от силы 30 сантиметров, воздух опоганился гнилым пищеводом. Психологический поединок закончился коротким незаметным ударом в печень.
— Все, кх–кх–р, начальник. Все понял! – Дорофеев превратился в Славика.
Дальнейшая беседа прошла в спокойной, почти дружественной атмосфере. Славик выложил на стол телефон Нокия, пару мятых стольников, пачку сигарет, ксерокопию первой страницы паспорта. Свиридов посмотрел по компьютеру реестр подвигов: грабеж, разбой, последняя судимость за хранение наркотиков.
— Дорофеев, чей это телефон? – Свиридов указал на стол.
— Командир, трубка этой шалавы. – Дорофеев быстро глянул в ментовске глаза. — Ольги. Она мне в залог дала, штуку заняла, третью неделю не отдает.
— Дала в залог и заяву бросила! Вот сволочь, давай ее за ложный донос привлечем.
Жулик не понял – мент шутит? Через секунду даже легче стало.
— Ты опупел, гандон штопанный! Тебя с телефон взяли, ты еще туфту гонишь – сама дала! – Заорал Свиридов. – Пиши давай явку, глядишь, зачтется. Ты условно освободился, на нарах будешь горбатого лепить!
Виктор старательно изображал плохого милиционера, но особой злости не чувствовал. Зато все чувствовал Славик.
— Не ругайся, командир. Ольга давно на белом сидит, тыщу у меня на дозу занимала. Отдать нечем, вот она и заявила. А заработать за один вечер влегкую может.
Вот так. Фотомодель с грудным дитем. Виктор помрачнел, дальнейшая упаковка ограничилась лишь необходимыми словами «подписи — здесь, здесь и здесь. Здесь – «с моих слов записано верно, мной прочитано.»
Совершал Дорофеев мелкие хулиганства? Совершал. Не сегодня может быть, но протокол задержания подписал без лишних вопросов, с уверенностью честного жулика. Такое поведение чуть смутило в душе Виктора. За подобный грабеж не арестовывают, но Славик — условник!
— Слушай, а почему Славик?
— А? – Дорофеев разогнулся от стола, сдержанной ухмылкой постарался не осложнить обстановку:
— Славным парнем я был в свое время. Наверно.
Разбираться в славе Дорофеева времени не было, да и по барабану это было новому участковому. Виктор отвел задержанного в КАЗ, вернулся в кабинет. На столе бланки объяснений, пакет с телефоном, заявление. Неужели наркоманка? Почему красивые девушки так быстро садятся на иглу? Ну, да, некрасивым можно, а Ольге нельзя! Так, погоди, кому я верю, жулику? Все же Виктор по–другому оценил некоторые ньюансы Ольгиного поведения. Ладно, разберемся завтра. Принимать позицию жулика в любом раскладе для опера нельзя. Внутренняя уверенность многое значит.
Виктор подбил материал. Протокол осмотра, рапорта, сопроводиловка. Немного подумал о квалификации преступления, решил 161, часть вторая – с применением насилия, значит в следствие, хотя ущерб, конечно, большим не назовешь.
В начале двенадцатого ночи Свиридов вставил ключ в замок зажигания. Можно остаться ночевать в отделе, из плюсов – машину под окнами не бросать, но возобладал мстительный разум: наведут ночью антиобщественный элемент, гастарбатеров безработных, придется подключаться к отработке. Нет уж, участковый, значит участковый! Поехали домой, сигналка с обратной связью, в пистолете пара холостых патронов. Назарова с утра подойдет, проинструктирована. Виктор вспомнил шелк волос, стройную фигуру, походку девушки. Какая наркоманка? Наркоманов что ли не видел.
Нормальному человеку трудно понять гордиев узел уголовного законодательства. Узел максимально затянут местными агрономами. Все законы написаны для жуликов – твердое убеждение Свиридова. Кодексы распухли от прав лиц, нарушивших закон. Права потерпевших в уголовном процессе упомянуты вскользь, как будто с раздражением.
Казалось бы есть жулик, похищенное изъято, потерпевший на примирение не настроен. Что еще надо, чтобы встретить ворота зоны?
С началом демократизации милицейские следователи вышли из ведомственного контроля. Следователи юстиции заимели свое руководство. С 90–х годов места пенсионеров – мужчин и женщин советской эпохи – стали занимать вчерашние школьницы. Они заканчивали институты, матерели, выбивались в начальство. Искусственное разделение органа правосудия привело к превращению следователя в пособника адвоката. По крайней мере, не противника. Оперской состав с радостью поддерживал мнение обывателей, что уголовные дела расследует следователь. Потому что расследование не значит раскрытие. Расследование превратилось в секретарскую работу для следователя. «Ты же знаешь, Виктор, что мне подозреваемый говорит, то я и пишу». Портрет среднего следователя – девушка 25 лет, слегка полновата, задерганная начальством, потерпевшими и жуликами, зарплата – на один приличный шоппинг. Личная жизнь сложная – надо обустраивать, оперов на всех не хватает для замужества, с работы надо свалить пораньше, хотя бы в 8 часу вечера. Заинтересованности в раскрытии дела, привлечения виновных к ответственности – ноль, точнее после первого года службы падает к нулю. Образ стриженного следователя с пистолетом наголо и клоунской улыбкой – целиком на совести, вернее безграмотности, сценаристов независимого канала.
Собрав материал предварительной проверки, Свиридов понимал, что главные трудности впереди.
— Что, мать совсем помогать не хочет? – Виктор покосился на пассажирку. На Ольгиных коленях лежал попискивающий кокон. Лицо девушки осунулось, глаза ввалились, синева венозной крови, как готский макияж.
— Так на ее зарплату и живем. Торговать не выйдет, хозяин сразу выгонит. Никак с ребенком остаться не могла.
Проклятая система! Материалы передавать только с лицами. Дела возбуждаются только после допроса потерпевшего. Так уточнило законодательство местное руководство. «Хозяин!» так рабами и становятся.
