Каждый индивид обладает неповторимым своеобразием. И в нем он находится вне действия общих цивилизационных и социальных законов. Но поскольку он по необходимости социальной адаптации включает в свою самость в качестве истины ту или иную парадигму цивилизационной жизни, его индивидуальность в своей сущности совпадает со своеобразием реализации общего закона.
Коллективная самость как парадигма цивилизационной истины сковывает личную свободу индивида. А она-то и имеет приоритет. Личность стремится к неопределенности самости. Неопределенность самости – это исходное условие массового рождения волюнтаристических личностей как новой генерации человеческого рода. Внутренняя сущность таких личностей – это не содержательная самость, а некая ее пустота, субъективно отождествляемая с внутренней свободой. Внутренняя свобода в определении содержания самости – исходная предпосылка легитимизации перевоплощения. Если перевоплощение самости становится постоянно действующим принципом, то социальная жизнь в человеческом смысле «испаряется», реставрируется мимикрия как приоритет биологического выживания. Жизнь как биологическое проживание совпадает с процессами смены самости. Исторический опыт как будто бы подтверждает совпадение здравого смысла с определенностью неопределенности, которая потенциально присутствует в реальности социальной жизни. Это – свобода выбора исходя из приоритета достижения успеха выживания. Принципы – это не истина и не самоцель, а средство, что означает элиминацию приоритета смысла моральных универсалий в реальной жизни цивилизации. В скептическом отношении к истине самости теперь видится не духовная ущербность, а превосходство над всеми, кто относится к ней как сакральной ценности. Однако путь самовозвышения парадоксальным образом может стать дорогой самодеструкции.
Ф. М. Достоевский в известном произведении «Неточка Незванова» воспроизводит путь талантливого музыканта Ефимова, который, следуя парадигме превосходства и девизу «aut Caesar, aut nihil», испытывает ощущение, будто в него вселяется бес, и он идет по пути разрушения своих социальных и семейных связей, а по сути дела по пути самодеструкции, оказываясь в конечном счете в самом унизительном положении: «первый» становится «последним». Между тем духовная ущербность в определенных обстоятельствах жизни становится доминирующей. Дряннейшие людишки получают вдруг перевес, начинают громко критиковать все священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть[208].
Эрозия абсолютной ценности истин самости рождает тенденцию хаотизации общественной жизни на всех уровнях межличностных, семейных и социальных отношений.
Личность, обладающая самосознанием, желающая определить в себе основание своей самости, оказывается перманентно в поиске все более успешного выбора. Если выбор масс совпадает с перманентной изменой ценностям, определяющим верность системам человеческих отношений, то свобода выбора для нормальной личности начинает порождать ситуацию нравственной голгофы. Абсолютные принципы морали подвергаются духовному распятию. В качестве истины начинает утверждаться абстрактное право абстрактного индивида на абстрактную свободу. Эта истина кажется универсальной, поскольку каждый вкладывает в нее свое понимание. Субстанцией самости становится индивидуальность абстрактного человека. Человечество в универсальном самосознании состоит из совокупности абстрактных свободных индивидов, представляющих в этом качестве абсолютную ценность.
Коль скоро индивид определяет свою самость как абстрактную свободу, тождественную абстрактной свободе всякого иного индивида, независимо от его психологических, возрастных, гендерных, этнических, социальных и национальных особенностей, то отсюда логически следует необходимость признания тождества прав и отсутствия дифференциации обязанностей для всего многообразия реальных индивидов. Это – исходный пункт новой идеологии для условий тотальной глобализации. Для нее отпадает необходимость построения цивилизационной гармонии как соединения различий и противоположностей. Если различия и противоположности перестают определять сущность самости, то это значит, что глобальный социум в своей сущности совпадает с состоянием «плазмы», характерным для некоторых естественных или искусственно созданных материальных структур. Состояние цивлизационной «плазмы» образует масса, каждый элемент которой проживает жизнь вне трансцендентальных и исторических измерений самости. Он живет эмпирически – от состояния к состоянию, имея цели в контексте этих эмпирических состояний. Масса, состоящая из абстрактных индивидов, управляется информационно как стая птиц или косяк рыб. Возникают условия для манипулирования поведением масс с помощью средств информации. Эти массы можно информационно подчинить увлекательной идее и заставить их разрушить сложившуюся систему отношений и ценностей, которые стоят на пути ее реализации.
Новая информационная идеологическая глобализация порождает серию революций одну за другой.
Этот процесс рождает специфическое качество Я. Как отмечал Георг Зиммель, «здесь обнаруживается тот стержень понятия индивидуальности, который принадлежит к великим категориям истории духа. <…> Глубочайшей точкой индивидуальности является точка всеобщего равенства. Она может лежать в “природе”, всеобщим закономерностям которой мы тем более подчиняемся, чем далее отходим от исторического многообразия и исторической зависимости, делая ставку на наше свободное Я»[209]. При этом Я выступает как единое и непрерывное во всех колебаниях маятника судьбы и представлениях о мире. «Освобожденная от всяких ограничений и особенностей, а потому всегда равная себе индивидуальность абстрактного человека сделалась последней субстанцией личности. Одновременно эта абстракция становится последней ценностью эпохи»[210]. Благодаря действию глобальных информационных сетей человек вступает в общую виртуальную коммуникацию «со всем миром», вбирая этот мир в себя и таким образом охватывая его[211]. Теперь индивид оказывается перед возможностью «выбора» своей цивилизационной самости непосредственно в регионе своего проживания. Если в XX в. смена самости была связана с проблемой смены геополитического региона жизни, то в XXI в., в силу процессов глобализации и миграционных процессов, ситуация претерпевает радикальные изменения. Достаточно свершения какого-то радикального действия, чтобы стать иным. В отдельном деянии может быть реализовано полное выражение новой сущности жизни, а значит, и качественного изменения самости. Соответственно претерпевают радикальное изменение самосознание, оценка истории своей жизни и жизни рода, формируется новое толкование социального и нравственного долга. Отречение от определенности самости как «гибкость» самосознания – это магистраль бездуховности, ведущей к массовой психологии сверхчеловека. Сверхчеловек как демиург нового абстрактно всеобщего цивилизационного мира полагает приоритет своей субъективной воли прафеноменом духа и жизни.
В глобальной цивилизационной «плазме» начинают действовать новые тенденции дифференциации самости. Абстрактное право абстрактного индивида позволяет ему примерять на себе формы духовной жизни исторического прошлого, отделять себя таким образом от «естественной реальности» человеческой плазмы. Это – один из духовных истоков возрождения нацизма в европейских странах. Человек стремится выйти из состояния абстрактного тождества, которое возникает как следствие бытия, совпадающего с бытом, с постоянным круговращением повседневной жизни. Это состояние может восприниматься как нахождение в оковах естественной жизни.
Возникает массовая глобальная потребность в кумирах, которые показывают практически, как можно вырваться из тюрьмы «на волю». Кумиры рождаются как в духовной, так и в материальной сферах, и они сразу же обретают международную известность.
Кумир – это реальный заместитель самости. Собственная самость кажется ненужной, если открывается конкретный пример самореализации в подлинности свободной жизни.
В духовной сфере кумирами масс становятся звезды шоу-бизнеса. В материальной сфере – герои бизнеса.
Если истина жизни видится в духовных, нравственных, интеллектуальных и культурных формах индивидуальной самореализации, то это связано с доминированием романтического понимания истины самоопределения. О возможности такого доминирования свидетельствовал уже Новалис (Фридрих фон Харденберг, 1772–1801): «…Вдохновенный – вот кто во всех своих проявлениях выражает высшую жизнь; оттого-то он и философствует, причем живее обычного, поэтичнее. Глубокий тон тоже неотмыслим от симфонии его органов и энергий. Но разве не выигрывает всеобщее благодаря индивидуальным, а индивидуальное – благодаря всеобщим отношениям?»[212]
