Возникает вопрос, какая реальность не позволяет защищать моральный и правовой универсализм?
Это – реальность здравого смысла государственного деятеля, который отождествляет высшие ценности с утверждением исключительности той цивилизационной структуры, которую он представляет.
Для западного мышления этот тип здравого смысла становится судьбоносным. Он содержит в себе скрытую тоталитарную сущность. Арендт оказалась перед непростой проблемой. Ей нужно было доказать, что тип мышления тоталитарных руководителей влечет за собой формирование массового ложного сознания, тогда как тип мышления нетоталитарных руководителей соответствует здравому смыслу. Это такой здравый смысл, который не может быть полностью зависимым от интересов конкретных эмпирических общин. Но вместе с тем очевидно, что он связан с реальными процессами глобальной жизни. Как в этом контексте можно расшифровать сущность здравого смысла?
Если здравый смысл стоит выше интересов эмпирических общин, то он недемократичен. Если он недемократичен, то он тоталитарен. Как методологически разрешается это очевидное противоречие? Мариеке Боррен полагает, что Арендт рассматривает понятие здравого смысла с позиций философского метода герменевтической феноменологии[190]. Этот метод применительно к суждениям о здравом смысле присущ таким ее работам, как «Условия человека» (1971) и «Жизнь разума» (1978).
Этот метод отличается как от трансцендентальной философии, так и от эмпиризма. Сам вопрос, является ли концепция здравого смысла априорной или эмпирической, не относится к сути дела. Метод герменевтической феноменологии позволяет обнаружить то обстоятельство, что тоталитарная претензия на истину, казалось бы соответствующую требованиям логического рассуждения, в своей сущности является несостоятельной. В работе «Происхождение тоталитаризма» Арендт доказывает, что тоталитарная идеология разрушает саму способность здравого смысла, следствием чего является «уход» народа от реальности мира.
Деградация здравого смысла имеет следствием неспособность людей отличать факты от фикции. Арендт определяет тоталитарную идеологию как претензию на абсолютное объяснение реальности. Рабочим принципом такого рода идеологии является логическая дедукция: она объясняет реальность путем выведения ее дедуктивно из единственной априори постулируемой идеи или основополагающей предпосылки, например «расы». Тоталитарная идеология специализируется на создании рациональной (логической) истины, которая проецируется на историю и природу, в частности средствами пропаганды[191]. В соответствии с исходной идеей возникают когерентные и значимые идеологические нарративы, которые в реальности нигде не существуют. Но рождают «суперчувства», идентичные «nonsense» как противоположность «common sense»[192].
Многообразие возможностей и человеческих перспектив в мире сводится к одной – «единственно истинной», все объясняющей и создающей однообразную массу.
В воспроизведении этой интерпретации тоталитарной идеологии Арендт видела механизм ее массового воздействия на личностное формирование. Могла ли Арендт предвидеть, что настанет такое время, когда политики страны ее пребывания будут утверждать, что все многообразие человеческих перспектив в мире сводится к одной «единственно истинной», требующей для своего повсеместного утверждения механизмов формирования суперчувства? Суперчувство должно лежать в основании истины самости. В этом толковании механизмов формирования суперчувства в отношении какой-то одной основополагающей предпосылки или идеи Ханна Арендт невольно раскрывает внутреннюю логику и скрытого тоталитаризма. Скрытый тоталитаризм выводит дедуктивные следствия из одной постулируемой идеи – идеи свободы, формирует суперчувства на основе пропаганды отношений, которые находятся в очевидном противоречии со здравым смыслом.
Метод герменевтической феноменологии не просто фиксирует факты, но дает их толкование, раскрывая цивилизационный смысл возникающих тенденций общественного сознания и реалий жизни. Абсолютизация исходной идеи идеологии в качестве единственной истины становится фактором вытеснения религиозных конфессий. Таким образом, массовый атеизм стал превращенной формой тоталитарной религии – идеологической псевдорелигией самости массы.
Арендт подметила связь, существующую между идеологической псевдорелигией, рождающей идентичность массового сознания, и возникновением феномена радикального солипсизма, исчезновением реального дискурса между индивидами, их самоизоляцией в условиях страха перед тоталитарным идеологическим давлением.
В такой идентичности феномен самости индивида «не просматривается». Можно предположить, что теоретически он «исчезает» в силу свойства самости массового сознания, охваченного суперчувством тоталитарной идеологии.
Арендт, считает Мариеке Боррен, доказала, что тоталитаризм разрушил традиционные указатели направлений понимания и оценки явлений и событий. «Нить традиции разорвана»[193]. Но в чем заключается «нить традиции»? Если в утверждении тотальной диктатуры идеологии и формировании массовых иллюзий, то можно говорить о продолжении традиций, скажем, традиций якобинской диктатуры, традиций утверждения единственной логической истины Разума, уводившего сознание в иллюзорный мир равенства и братства.
Тоталитаризм не сваливается на человечество из космического пространства: он потенциально живет в истории, так же как и радикальный солипсизм, возникающий как следствие индивидуализма.
Ханна Арендт, будучи студенткой Карла Ясперса, студенткой и близким другом Мартина Хайдеггера, освоила отличную от методологии Гуссерля методологию раннего Хайдеггера, методологию герменевтической феноменологии и применила ее к политической сфере. В этой сфере приходится давать толкование явлений, которые нельзя понять как просто эмпирически данные факты.
Феноменологическое понятие жизненного опыта во многом отлично от эмпирического понимания. Эмпирик убежден в том, что знание происходит из опыта ощущений. Между тем наш жизненный опыт включает оценку, соотносит нас с тем, как мы проживаем нашу жизнь и взаимодействуем с другим. Жизненный опыт, таким образом, имеет внутренний смысл. Если нет смысла, то нет и жизненного опыта. Это и фиксируется герменевтической феноменологией.
Мариеке Боррен считает, что Арендт исследует политические импликации мирового опыта, опыта революций, свободы, насилия, власти, авторитета, средств и целей, социального и политического управления, всегда явленных кем-то другим, и в этом проявляется интерсубъективная природа бытия-в-мире. Самость массы как раз и является формой интерсубъективной природы бытия-в-мире.
Одним из выражений самости массы является феномен товарищества. Товарищество может иметь различный смысл, разное качество. Так, например, товарищество возникает в системе нацистских организаций. Тоталитарная идеология нацизма принуждает к проявлению товарищества в отношении расово идентичных человеческих особей. И это уже выходит за рамки понятия товарищества как такового, того истинного товарищества, которое возникает, как это показал Эрих Мария Ремарк, в окопах, или в горах, воспетых Владимиром Высоцким, т. е. в ситуации абсолютной зависимости жизни людей от их действительной верности друг другу.
В условиях нацизма товарищество предопределено границами расовой «чистоты». Это форма идеологического принуждения к товариществу. Такое товарищество должно сопровождаться официальным выражением публичного суперчувства.
В условиях советского общества феномен товарищества не был связан с требованиями расовой чистоты. Он определялся требованиями интернационализма и классовыми требованиями, требованиями социального братства людей труда. Можно ли дать адекватную оценку таких явлений массовой самости, опираясь на методологию рационализма и эмпиризма?
Рационализм является основанием такой точной науки как математика. Эмпиризм же является эпистемологическим основанием науки, основанной на эксперименте. Строгий эмпиризм предполагает прямое соответствие между восприятием и воспринимаемым объектом. Эмпирик также утверждает, что мы можем иметь прямой, непосредственный доступ к реальности. Между тем когда анализируются явления коллективной самости, то возникают серьезные методологические трудности. Так, например, как следует оценивать коллективы военных, военные соединения различных государств – они идентичны в своей цивилизационной сущности или неидентичны, если иметь в виду события Второй мировой войны?
