Механизм дистанцирования включает в себя дистанцирование от наших собственных эмоций и аффектов и вместе с тем он включает воображение, позволяющее расширить нашу собственную ментальность, способность принять во внимание плюральность, насколько это возможно, перспектив других людей. Эту способность Арендт называет «репрезентативным мышлением»[204]. Репрезентативное мышление – это никогда не завершающийся в какой-то конечной точке процесс; это – диалог между мыслящим эго и событиями и явлениями реального мира, образующий круг, но не порочный круг, поскольку здесь осуществляется постоянное взаимодействие и проявление взаимозависимости, в которой происходит взаимообогащение информацией: мы не можем понять себя без нашего путешествия через этот мир, но и мир не может быть понят вне отношения к нашему образу жизни[205].
Вместе с тем хотя здравый смысл и включает в себя репрезентативное мышление, однако он оказывается явлением с «двойным дном», поскольку включает в себя и пред-рассудки, которые поворачивают слепой взгляд на новые, неожиданные и беспрецедентные события, сводя их к тому, что уже было в прошлом и давно известно. Человек, следующий логике своего мышления, может оказаться в одиночестве; но одиночество не является для него препятствием для доступа к истине, если он соблюдает правила логического мышления. Эти правила одинаковы для всех. Все, кто соблюдают эти правила, будут приходить к одинаковым заключениям. Иные формы ментальности нуждаются в коммуникации.
Арендт занимает позицию незаинтересованного наблюдателя, и эта позиция становится «опорной точкой Архимеда», абстрактной, нейтральной или универсалистской, преодолевающей все частные точки зрения и находящейся «над схваткой». Арендт видит тенденцию атомизации жизни современной цивилизации и пытается определить новые механизмы общего взаимодействия людей и гармонизации общественных отношений.
Мариеке Боррен считает, что Арендт восстает против солипсистских тенденций современной философии. Критическое отношение к солипсизму обретает характер более широкого критицизма «модернити», воспринимаемой как культивирование «мира отчуждения» и «полета в self», в самого себя. Эта тенденция ведет к более широкой «субъективизации реальности» и исчезновению здравого смысла[206].
В итоге возникает одинокий человек массового общества, подверженный идеологическим манипуляциям. Как в этой ситуации определяется фигура, ответственная за выражение позиции здравого смысла? Это не актор, который включен в действие и имеет заинтересованность в перспективе, и не наблюдатель как незаинтересованная личность, занимающая нейтральную позицию, открывающую широкую перспективу. Это – обозреватель, рожденный общим миром, находящим свое самовыражение в здравом смысле.
Именно описание здравого смысла как органа, который включает нас в общий мир, и было основанием обвинений Арендт в том, что ее позиция означает «элиминацию других голосов», что, как отмечал Лиотар, ведет к тоталитарной идеологии.
Арендт настаивала на том, что здравый смысл – это наследуемая мудрость, которую все имеют в качестве общей мудрости, предполагающей наличие того общего мира, в котором мы живем. Для личности проблема заключается в правильном определении «своего мира». Личность формируется в конкретной человеческой общности – семейной, социальной, этнической, национальной. Такая общность имеет интегральный интерес в самосохранении. Духовная онтология самости полагается истинной, если она соответствует интегральной потребности в самосохранении той общности, к которой относится данная личность.
Однако данная онтология оценивается с позиций других общностей, образующих глобальный мир. И если онтология частной общности составляет угрозу для самосохранения других общностей в глобальном мире, то истина ее здравого смысла угасает и воспринимается в глобальном мире как не-истина. Здесь находится объяснение фатальной судьбы нацизма в XX столетии. Здравый смысл предполагает общий мир, исходит из его реальности и вводит нас в него. Общее чувство здравого смысла и общий мир глубоко взаимозависимы. Это чувство возникает в пространстве между плюрализмом акторов и обозревателей в нашем постоянном взаимодействии с общим миром, которое в то же время и формирует этот общий мир[207]. Подлинная самость личности расширяет общий мир, в котором эмпирически живет человек, придавая ему глобальное измерение. Носитель такого здравого смысла является космополитом. Но как реальный политик он включен в частную конкретную общность, становясь жертвой определенной идеи. Таким образом, истина здравого смысла самости кажется «мерцающей», меняя свое местоположение.
«Плазма» как действительность самости: цивилизационные последствия
Ханна Арендт в своей концепции здравого смысла исходила из несоответствия идеологических построений тоталитаризма действительной реальности. Возврат к действительной реальности означал освобождение парадигм коллективной самости от ориентации на приоритет идеологических смыслов и конечных исторических целей.
Представляется естественным, что индивид, чтобы освободиться от коллективных заблуждений идеологических построений, должен вернуться к самому себе, к достоверности своих представлений об истине ПУТИ.
Возврат самосознания личности к себе – это осознание как исходной реальности времени своей жизни и пространства своего бытия. Это уже не универсум пространства жизни и нации, и человечества.
Это – круг личной жизни, бытие как быт, включающий добывание средств жизни и постоянное повторение ее замкнутого круга. Теперь этот круг составляет реальный, а не идеологический универсум личности. Личность обустраивает этот круг, украшает и совершенствует его, но теоретически выйти за его пределы она уже не в состоянии.
Осознание этой реальности, как явление массовое, радикально изменяет характер цивилизационных ориентаций. Прежние исходные ориентации представляются неадекватными реальной ситуации бытия личности.
Индивид как личность сам есть исходное – terminus a quo – в построении истины пути своей жизни и в определении ее конечной цели, а значит, и общего смысла своего бытия – terminus ad quem. Это значит, что личный выбор обретает приоритет перед социальными, политическими и цивилизационными требованиями. Это представление стало получать свое практическое подтверждение.
Грандиозное историческое противоборство геополитических сил XX в. создало глобальные условия реализации свободного выбора индивида между противоположными позициями. Возникла своеобразная глобальная онтология принципов жизни, в которой стали определяться индивиды, считающие, что истина их жизни находится там, где нашла свое место их «свободная мысль», совпадающая с их личным пониманием здравого смысла. Эта ситуация затрагивает традиционные ориентиры в определении истины бытия.
Исторические условия локальных цивилизаций порождали внутреннее убеждение в том, что истина бытия совпадает с верностью Родине. Высшее благо, красота жизни, справедливость соединены в истине самосохранения своего народа и государства. Для индивида, формирующего сущность своей самости, существует одна истина, так что он находится перед ясной определенностью дилеммы: или служить истине, т. е. Родине, или изменить истине, т. е. предать Родину. В долженствовании отдельного действия в этой ситуации заключается ответственность за всю историю.
Каждый индивид обладает неповторимым своеобразием. И в нем он находится вне действия общих цивилизационных и социальных законов. Но поскольку он по необходимости социальной адаптации включает в свою самость в качестве истины ту или иную парадигму цивилизационной жизни, его индивидуальность в своей сущности совпадает со своеобразием реализации общего закона.
Коллективная самость как парадигма цивилизационной истины сковывает личную свободу индивида. А она-то и имеет приоритет. Личность стремится к неопределенности самости. Неопределенность самости – это исходное условие массового рождения волюнтаристических личностей как новой генерации человеческого рода. Внутренняя сущность таких личностей – это не содержательная самость, а некая ее пустота, субъективно отождествляемая с внутренней свободой. Внутренняя свобода в определении содержания самости – исходная предпосылка легитимизации перевоплощения. Если перевоплощение самости становится постоянно действующим принципом, то социальная жизнь в человеческом смысле «испаряется», реставрируется мимикрия как приоритет биологического выживания. Жизнь как биологическое проживание совпадает с процессами смены самости. Исторический опыт как будто бы подтверждает совпадение здравого смысла с определенностью неопределенности, которая потенциально присутствует в реальности социальной жизни. Это – свобода выбора исходя из приоритета достижения успеха выживания. Принципы – это не истина и не самоцель, а средство, что означает элиминацию приоритета смысла моральных универсалий в реальной жизни цивилизации. В скептическом отношении к истине самости теперь видится не духовная ущербность, а превосходство над всеми, кто относится к ней как сакральной ценности. Однако путь самовозвышения парадоксальным образом может стать дорогой самодеструкции.
