Так было заронено семя, выросшее в «Записки Пеньковского», книгу, пользовавшуюся огромным успехом и созданную на основе «ряда написанных второпях заметок, набросков и замечаний»{226}. В меморандуме ЦРУ в мае 1963 года отмечалось, что «предварительные обсуждения между англичанами и ЦРУ относительно долгосрочного использования документов уже состоялись. Переговоры назначено провести в Лондоне в период московского судебного процесса. Как предусматривается в настоящее время, главные усилия будут направлены на подготовку мемуаров Пеньковского на основе огромного объема информации, полученной в результате контактов с ним, в которых были бы по возможности представлены полные и подробные собственные взгляды Пеньковского на характер советского режима, его историю и перспективы. Мемуары будут сопровождаться соответствующими документами, отобранными из тех, которыми мы располагаем и которые предназначены для публикации. И то, и другое — мемуары и документы — будут затем опубликованы с пояснением, что они были оставлены на Западе в личном распоряжении одного доверенного лица, которому Пеньковский поручил предать их гласности в том случае, если его усилия в борьбе против партийной диктатуры в Советском Союзе приведут к аресту. Это пояснение подчеркнет ту мысль, что арест Пеньковского был не результатом его работы в качестве агента западной разведки, а скорее следствием его горячего желания бороться с советским режимом, как это теперь и установлено. В дополнение к другим соображениям с претворением в жизнь этого плана придется подождать до окончательного решения судьбы Винна. Тем временем, однако, в Лондоне началась подготовительная работа над мемуарами»{227}.
Англичане на начальной стадии вызревания этого плана предложили, чтобы в мемуарах, которые будут подготовлены МИ-6, Пеньковский был изображен как агент КГБ, работавший внутри ГРУ. Превращение Пеньковского в человека, предавшего КГБ, дискредитировало бы КГБ, показав, что один из его сотрудников занимается шпионажем в интересах Запада. Это запятнало бы образ элитарной организации, на который КГБ претендовал.
МИ-6 подготовила черновик первой главы, чтобы обсудить его с ЦРУ в Вашингтоне. Британская манера и стиль изложения взглядов Пеньковского были неубедительными. 24 июня 1963 года ЦРУ направило англичанам записку, в которой категорически возражало против такого подхода.
«Мы полагаем, что основывать историю жизни Пеньковского на вымышленном факте его причастности к КГБ в течение большей части своей служебной карьеры было бы неправильно... в глазах тех, кто хорошо знаком со всеми обстоятельствами дела. Такое утверждение показалось бы слишком далеким от правды, и ему не поверили бы именно те, кого мы более всего хотим убедить с помощью документов, — сотрудники советской разведслужбы и советские официальные лица. Введение этого элемента в повествование могло бы усложнить его для понимания читателей на Западе. Западные журналисты, по-видимому, сталкивались со значительными трудностями, пытаясь понять Пеньковского как человека и анализируя этот случай на основе фактов, которые теперь доступны широким кругам. Если же добавить еще и такой поворот, то это совершенно собьет их с толку.
Мы считаем, что повествование было бы не только более ценным, но и приобрело бы больший драматизм, если бы в нем точнее придерживались основных фактов и слов самого Пеньковского. Отчет о беседе, в ходе которой он довольно подробно излагает автобиографию, например, можно было бы использовать почти дословно»{228}.
После такой критики было решено, что за дело возьмется ЦРУ при условии одобрения англичанами конечной продукции. Теперь англичане хотели держаться подальше от непосредственного осуществления проекта, потому что это беспрецедентное дело публично подтвердило бы связь якобы несуществующей СИС с реально существующими документами разведки. Англичане беспокоились также, как бы это не поставило под угрозу освобождение Гревила Винна; они не хотели помешать происходившим в то время переговорам о его обмене на Лонсдейла.
В июле 1963 года англичане стали уговаривать Вашингтон отложить публикацию материалов о Пеньковском до возможного в скором времени освобождения Винна. Однако сэр Хэмфри Тревилиан, посол Ее Величества в Москве, сказал, что он предпочел бы, чтобы американцы сначала опубликовали материалы, чтобы избежать голословных утверждений о том, что правительство Ее Величества якобы было об этом осведомлено, однако он предупреждал о «вполне вероятном ущербе от этого для контроля за операцией»{229}.
Тревилиан предупреждал, что попытка нарядить Пеньковского в сверкающие рыцарские доспехи разобьет последнюю возможность положительно повлиять на общественное мнение и может лишь привести к тому, что мемуары назовут неуклюжей фальшивкой. Посол заявил, что он «счастлив, что это его мнение обнародовали»{230}.
В середине июля Морис Олдфилд из СИС написал Говарду Осборну, преемнику Мори на посту начальника советского отдела, предложив несколько изменить тему влияния КГБ на Пеньковского и контроля над ним: «Главное управление заинтересовано в вашей трактовке темы давления КГБ на «Героя» и хотело бы рассмотреть возможность изменить направление повествования: рассказать, что КГБ якобы вступил в контакт с «Героем» в начале пятидесятых годов, еще до смерти Сталина, и изобразить, таким образом, «Героя» как человека, преисполненного надежды на то, что послесталинский режим скоро положит конец этому давлению, но обнаружившего, что и при Хрущеве ситуация не изменилась к лучшему. Это объясняло бы разработку долговременного плана тайной полиции предпринять шпионскую деятельность в армии и ГРУ. Они готовы проявить деликатность в вопросе о степени активного сотрудничества «Героя» с КГБ»{231}.
Эта полностью сфабрикованная англо-американская дезинформация против КГБ так и не была использована. И ЦРУ, и СИС решили придерживаться материал а, содержащегося в отчетах, и документов, переснятых Пеньковским с помощью фотокамеры, которой его снабдили американцы. Они решили не фабриковать ни одной части «Записок Пеньковского», но изложить описания встреч по возможности в виде связного повествования. После совместных консультаций было решено попросить Петра Дерябина, офицера контрразведки КГБ, попросившего политического убежища в Вене в 1954 году, поработать над мемуарами Пеньковского. В то время Дерябин был уже в штате ЦРУ и работал в качестве консультанта, специалиста по советским разведывательным организациям. Ему передали подготовленные ЦРУ расшифровки пленок на русском языке, записанных во время бесед с Пеньковским в Лондоне и Париже, и он с помощью знающего русский язык сотрудника ЦРУ занялся их переводом на английский.
В августе 1963 года в Белом доме Джон Макоун обсудил с Макджорджем Банди, советником президента Кеннеди по вопросам национальной безопасности, планы ЦРУ относительно опубликования мемуаров Пеньковского. Получив «добро» на продолжение работы над проектом без дальнейших консультаций, Макоун возвратился в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли. Предполагалось, что англичане присоединятся, как только будет освобожден Винн{232}. Позднее, в 1963 году, Кеннеди, проконсультировавшись с послом Томпсоном, принял решение не публиковать документы, потому что в то время велись переговоры относительно Договора о запрещении ядерных испытаний, и правительство «сочло нецелесообразным опубликование документа такого рода»{233}.
22 апреля 1964 года в 17.35 состоялся обмен Винна на Лонсдейла на контрольно-пропускном пункте Хеер-штрассе на границе между Западным Берлином и Восточной Германией. Русские пошли на обмен, горя желанием освободить из тюрьмы Лонсдейла, которого высоко ценили. Первым шагом со стороны советских было письмо от 10 июля 1963 года, отправленное из Варшавы миссис Шейле Винн, которое было подписано Галиной Лонсдейл, женщиной, утверждавшей, что она является женой Лонсдейла. В письме предлагалось, чтобы обе женщины обратились — каждая к своему правительству — с просьбой ускорить возвращение их мужей{234}.
