Нельзя сказать, что сотрудники ОКБ были перегружены, скорее наоборот. С большим удовольствием, в обеденный перерыв и после работы, мы забивали козла, а вечером, перемещаясь в чью либо квартиру, играли в преферанс, с обязательной, конечно, выпивкой. С охотой ездили на сельхозработы в хозяйства, расположенные, как правило, за Доном, уже в кавказском направлении. Но свою основную работу мы выполняли, и выполняли хорошо.
Немного о сфере моей деятельности. Вначале мне была поручена разработка пультов настройки и регулировки некоторых приборов аппаратуры “Рея”. Затем, в связи с продолжающимся расширением условий использования РЛС “Нептун”, я возглавил разработку проекта перевода этой станции на другие источники питания. Иногда я сам находил себе работу. Так, используя еще свежий опыт работы с магнитными усилителями, я разработал на их основе и собрал генератор для бесконтактного счетчика работы аппаратуры. Были и другие небольшие работы. Но самой интересной и перспективной из них для меня стала разработка прибора — приставки к РЛС “Нептун” — реализующего в этой станции режим секторного обзора.
Дело в том, что РЛС “Нептун” имела только один режим наблюдения за окружающей обстановкой — режим кругового обзора, когда на экране индикатора с заданной частотой, частотой вращения антенны, высвечиваются окружающие станцию объекты. Однако существует в радиолокационной практике и другой режим — режим секторного обзора, когда антенна колеблется относительно заданного направления в заданном угле. При этом объекты в выбранном секторе чаще облучаются лучом антенны и, соответственно, лучше выявляются. Реализация такого режима требует серьезных конструктивных решений и существенно повышает стоимость РЛС. Поэтому в “Нептуне” этого режима не было. И вот мне приходит в голову идея, как, практически ничего не меняя в конструкции станции, ввести этот столь нужный режим. Для этого было необходимо сконструировать небольшой, размером с коробку для обуви, прибор-пульт и соединить его кабелем с центральным управляющим прибором станции.
Я доложил об этом предложении начальнику ОКБ, он все понял и тут же выделил конструктора для разработки конструкции прибора и техника для проведения отладочных и экспериментальных работ. Работа пошла, конструктор оказался толковым, и через месяц-два мы с техником Григорием Федоровичем Проником уже подключили наш прибор к постоянно действующей на заводе РЛС.
Проник всю войну провоевал танкистом, участвовал в десятках кровопролитных сражений, под ним сгорели три или четыре танка, был награжден многими боевыми орденами. Закончил войну в звании капитана. За какое-то сражение, в котором Проник уничтожил несколько фашистских танков, его представляют к званию Героя Советского Союза. Но наградные бюрократы Героя ему не дали, а награждают орденом Ленина.
Мы быстро провели все наладочные работы, и наша система заработала так, как мы и ожидали. Начальство было очень довольно и решило провести натурные испытания в реальных условиях на действующем корабле. Азово-Черноморское пароходство предложило нам корабль “Онега” типа река-море, совершавший пассажирские рейсы между Ростовом и портами Черного моря. Была уже вторая половина сентября 1955-го, сезон пассажирских перевозок подходил к концу, “Онеге” предстоял последний рейс до Мариуполя и обратно. Нам с Григорием Федоровичем выделяют каюту первого класса, питались мы вместе с капитаном, настоящим морским волком, имя которого я, к сожалению, забыл. Почему-то особенно запомнился наваристый флотский борщ, удивительно вкусный и ароматный. Поездка оказалась комфортной и очень интересной. Помню ночь, когда мы шли по Азовскому морю вдали как от северного, так и от южного берегов. Основным навигационным устройством на корабле была РЛС “Нептун”. Мы предложили капитану включить секторный обзор. Он сам выбирал направление и угол обзора и с удовлетворением отмечал удобство и эффективность прибора. Мы в восторге. В Мариуполе мы простояли полдня и легли на обратный курс, в Ростов. Здесь я должен напомнить читателю, что Азовское море мелководное, и даже очень: большие пароходы плавают по нему, перемещаясь строго по вырытому судоходному каналу, который, конечно, сверху не виден. И где-то посредине моря наш морской волк допустил какую-то ошибку в прокладке курса, и мы. сели на мель. Через несколько часов к нам на выручку подошел сухогруз, перебросил мощнейший трос, начал нас стягивать с мели и — сам благополучно сел на мель. Только примерно через сутки мы продолжили наш путь. Капитан написал хороший отзыв на наш прибор, а мы оставили прибор на “Онеге” для постоянного использования — так предусматривал наш договор с пароходством. Открывалась перспектива широкого внедрения моего предложения, так как таких РЛС, находившихся в эксплуатации на кораблях различного типа, была не одна сотня, и производство их продолжалось. Но, во-первых, главный конструктор Златкин к этому времени уже уехал из Ростова в Ленинград, и организовать массовое производство приборов, их рекламу и сбыт было бы сложнее, чем если бы он был здесь, рядом. А, во-вторых, и это главное, мои интересы в этот момент уже были далеки и от этого прибора, и от завода, и от Ростова.
Дорога выпрямляется или наоборот?
В середине пятидесятых все мои и Ноннины ростовские родственники были живы и здоровы. Наше появление в Ростове, несмотря на его вынужденность, было встречено близкими с радостью. Но эта радость требовала постоянной подпитки, то есть визитов. Чем мы и занимались почти все свободное время. Вот один штрих. Суббота или воскресенье. Едем на трамвае с Северного поселка через весь город на Газетный переулок, к моей маме. Трамвай № 9 или 13, пассажиров много, и почти все они одновременно говорят, и говорят по-южному громко, никого не стесняясь. Очень часто кондуктор оказывается знакомой по предыдущим поездкам и она, во всеуслышание, объясняется в любви нашему Мише.
Теперь я сожалею о том, что не всегда был, мягко говоря, инициатором подобного проведения времени.
Хочется вспомнить о самых старших, дедушке и бабушке Нонны со стороны отца. Дедушка, как и оба моих дедушки, был ремесленником — не знаю, как правильнее сказать: слесарем- жестянщиком или скобяных дел мастером. В это время он уже не работал и, несмотря на то , что у них в Грозном была своя квартира, основное время они с бабушкой проводили у своих детей. И возраст, и среда обитания, конечно же, определяли круг их интересов. Это были простые милые люди, и я жалею о том, что дальше обычных общих вопросов и вопросов о здоровье мои разговоры с ними не заходили. А ведь они были представителями далекой середины девятнадцатого века. Их соприкосновение с современной жизнью вспоминается с улыбкой. Вот, например, один эпизод. У Нонны, еще в студенческое время, был день рождения, и родители, чтобы не мешать, пошли к кому-то из родственников. И вот, в самый разгар веселья, часов в девять вечера, появляется дедушка в белых кальсонах и категорически заявляет “Гошти, по домам”. Ни Нонна, ни тем более гости не нашли, что ответить. Но на этом представление не закончилось: дедушка появлялся каждые 15-30 минут. В одном из своих “выходов” он заприметил подружку Нонны, Олю, настоящую русскую красавицу, и решил ей пожаловаться: “Вы можете себе представить такую неприятность — Нон-ночка встречается с русским”. Бабушка была веселым общительным человеком, любила рассказывать и даже напевать. Запомнилось и ее эпистолярное творчество: она почему-то после каждого слова ставила точку. Но одну фразу из ее письма к нам, в Ленинград, можно смело причислить к народному творчеству времен “повышения благосостояния советского человека”. Рассказывая о своем бюджете, бюджете двух пожилых пенсионеров, родителей четырех детей, она среди прочих возлагаемых на них налогов упомянула “культурбездетство”. Бабушка оказалась долгожительницей, и я сам читал короткое сообщение в областной газете о 104-летней Циле Григорьевне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
