Мы пришли в комнату, отведенную нам на ночь, и Джейми тут же удалил нашего маленького телохранителя, шутливо щелкнув его по затылку.
Я опустилась на кровать, беспомощно оглядываясь вокруг.
– Что же нам теперь делать? – спросила я.
Обед прошел почти в полном молчании, но время от времени я чувствовала на себе тяжелый взгляд Ловата.
Джейми пожал плечами, стаскивая рубашку через голову.
– Будь я проклят, если знаю, англичаночка, – сказал он. – Они расспрашивали меня о состоянии шотландской армии и ее передвижениях, о планах его высочества. Я отвечал им. Но снова и снова они расспрашивали меня о том же. Мой дед никак не привыкнет думать, что кто-то может дать ему правдивый ответ, – сухо добавил он. – Он считает, что все изворотливы, как он, и, кроме того, у всех масса причин лгать и изворачиваться.
Джейми покачал головой и бросил рубашку на кровать рядом со мной.
– Он никак не может решить, правду ли я говорю о состоянии шотландской армии. Если я хочу, чтобы он присоединился к Стюартам, я должен говорить, что дела идут лучше, чем это есть на самом деле. Если же я по той или иной причине лично в этом не заинтересован, то скажу ему правду. Вот он и пытается определить мою позицию, чтобы принять решение.
– Ну и как он это делает? – скептически спросила я.
– У него есть предсказательница, – спокойно произнес он, как будто бы речь шла о самом обычном предмете обстановки шотландского замка.
– Правда? – Заинтригованная, я так и подскочила на кровати. – Это не та ли странная женщина, которую он выбросил в коридор?
– Да. Ее зовут Мэйзри, и она от рождения обладает даром провидения. Но теперь она ничего не смогла сказать ему. Или не захотела, – добавил он. – Ясно было, она что-то знает, но она только трясла головой и говорила, что ничего не видит. Вот тогда дедушка и ударил ее.
– Мерзкий старикашка! – возмутилась я.
– Да, образцом галантности его не назовешь, – согласился Джейми.
Он налил в тазик воды и стал плескать пригоршнями себе в лицо. Но, услышав, что я громко ахнула, остановился, испуганный и удивленный:
– В чем дело?
– Твой живот… – произнесла я дрожащим голосом.
На животе, повыше килта, будто большой отвратительный цветок, расплывался огромный свежий синяк.
– Ах, это… – спокойно произнес он.
– Да, это, – сказала я, подходя ближе.
– Так, ерунда, – глухо, через полотенце, прозвучал его голос. – Я разговаривал сегодня несколько резковато, и дедушка велел молодому Саймону преподать мне урок вежливости.
– Значит, двое младших Фрэзеров держали тебя, а он лупил в живот? – спросила я, чувствуя внезапную слабость в ногах.
Отбросив полотенце, Джейми потянулся за ночной рубашкой.
– Обижаешь, – сказал он, посмеиваясь и просовывая голову в ворот рубашки. – Их было трое. Один навалился сзади и душил меня.
– Джейми!
Он засмеялся и, стягивая с постели одеяло, горестно покачал головой.
– Не знаю, что в тебе есть такое, но мне всегда хочется похвастаться перед тобой. Думаю, когда-нибудь я просто убью себя, чтобы произвести на тебя впечатление.
Он вздохнул, осторожно разглаживая на животе рубашку.
– А это всего лишь спектакль, англичаночка. Можешь не волноваться.
– Спектакль! Боже милостивый!
– Ты когда-нибудь видела, как свора встречает чужую собаку? Ее обнюхивают, покусывают за ноги, рычат, чтобы посмотреть, испугается она или огрызнется в ответ. Иногда дело доходит до драки, иногда нет. Но в конце концов каждая собака узнает свое место и знает, кто вожак. Вот и старый Саймон хочет доказать мне, что он вожак. Больше ничего.
– А ты? Чего хочешь ты?
Я легла, ожидая, когда ляжет и он. Он поднял свечу и, усмехаясь, подошел ко мне. Огонь свечи отражался в его голубых глазах.
– Гав, – произнес он и задул свечу.
* * *В последующие две недели я мало видела Джейми, разве что по ночам. Дни он проводил с дедом. Они охотились, или катались верхом – несмотря на свой возраст, Ловат был очень деятельным человеком, – или пили в кабинете, и Старый Лис приходил к каким-то своим заключениям и излагал свои планы.
Большую часть времени я проводила с Фрэнсис и другими женщинами. Пребывая в тени грозного старика отца, она все-таки осмеливалась высказывать собственные суждения и оказалась умной и интересной собеседницей. Фрэнсис отвечала за хозяйственный уклад замка и прислугу, но когда на сцене появлялся отец, она превращалась в незаметное существо, едва осмеливающееся поднять глаза, и говорила только шепотом. Я не знала, можно ли винить ее за это.
Через две недели после нашего приезда Джейми вошел в гостиную, где я сидела с Фрэнсис и Элин, и сказал, что лорд Ловат хочет меня видеть.
Старый Саймон небрежно махнул рукой в сторону стоящего у самой стены стола, уставленного графинами, и уселся в широкое резное кресло из орехового дерева с продавленным сиденьем, обтянутым сильно потертым голубым бархатом. Кресло точно подходило к его короткой коренастой фигуре, как будто было сделано специально для него. Интересно, оно действительно было сделано по заказу или же от длительного пользования приняло форму его тела, подумала я.
Я спокойно сидела в углу со стаканом портера в руке, а старый Саймон снова и снова расспрашивал Джейми о Карле Стюарте и его планах.
Уже двадцатый раз за неделю Джейми терпеливо повторял свой рассказ о размере войска, его организации, о вооружении, весьма бедном, о надеждах Карла на присоединение лорда Льюиса Гордона или Фаркухарсонов, о том, что сказал Гленгарри после Престонпанса, что Камерон знает или думает о движении английских армий, почему Карл решил двинуться на юг и т. д. и т. п. Я клевала носом над стаканом и просыпалась как раз в тот момент, когда красная жидкость должна была пролиться на юбку.
– …А лорд Георг Муррей и Килмарнок оба считают, что его высочеству лучше всего уйти на зиму на север Шотландии, – произнес в заключение Джейми и широко зевнул.
Он устал сидеть в неудобном кресле с узкой спинкой, которое ему предложили, и теперь встал и потянулся. Его тень колыхалась на бледных драпировках, покрывавших каменные стены.
– А что об этом думаешь ты?
Старый Саймон откинулся в кресле. Его глаза под полуприкрытыми веками блеснули. В камине весело и ярко горел огонь. Фрэнсис притушила огонь в главном зале, присыпав его торфом, но здесь огонь разожгли заново по приказу Ловата, причем топили не торфом, а дровами. Резкий запах сосновой смолы, исходивший от горящего дерева, смешивался с густым запахом дыма.
Тень Джейми плясала на стенах. Он ходил взад-вперед по комнате, не желая садиться. В маленьком кабинете с окнами, занавешенными на ночь, было тесно и темно – совсем не то что на просторном, залитом солнцем церковном дворе, где Колум задал тот же самый вопрос. Но сейчас ситуация изменилась: потеряв популярность среди предводителей кланов, Карл тщетно напоминал им об их обязательствах. Но общие очертания проблемы были те же – темные, бесформенные, как тень, нависшая сейчас над нами.
– Я говорил вам об этом не меньше дюжины раз, – коротко ответил Джейми.
Он нетерпеливо повел плечами, как будто рубашка была слишком тесна ему.
– О да, ты говорил мне. Но на этот раз я надеюсь услышать правду.
Старик уселся поудобнее в своем провалившемся кресле и сложил руки на животе.
– Неужели? – Джейми коротко рассмеялся и повернулся лицом к деду.
Он оперся спиной о стол и обхватил себя руками. Несмотря на разницу в осанке и фигуре, между этими двумя мужчинами было определенное сходство. Один высокий, другой приземистый, но оба сильные, упрямые, полные желания победить в этой схватке.
– Разве мы не родственники? Разве я не властен над тобой? Я требую лояльности. Или я не имею на это права?
– Что-то не припоминаю, чтобы я присягал вам на верность.
Как у многих старых людей, в бровях Саймона было несколько длинных жестких волосков. При свете огня они шевелились – я не могла определить, от гнева или от удовольствия.
– Присягал? А разве в тебе не течет кровь Фрэзеров?
Рот Джейми искривился.
– Говорят, благоразумный сын должен почитать своего отца, но моей матерью была Маккензи. И я хорошо об этом помню.
Лицо Саймона побагровело, брови нахмурились. Затем он открыл рот и зашелся смехом, брызгая слюной и задыхаясь. Он смеялся долго. Наконец одной рукой беспомощно заколотил по креслу, а другой залез в рот и вытащил искусственные зубы.
По лицу его текли слюни и слезы. Он ощупью дотянулся до маленького столика, стоящего возле кресла, и уронил зубы на тарелочку для пирожных. Скрюченные пальцы схватили льняную салфетку и прижали ее к лицу. Все еще задыхаясь от смеха, он сказал, с трудом переводя дух:
– Шлюшай, парень. Дай мне вишки.
Подняв брови, Джейми взял графин со стола и передал деду. Тот снял крышку и принялся пить прямо из горла, не утруждая себя заботами о стакане.
