ДЕНЬ ПЯТЫЙ, ПОСЛЕДНИЙ
Бьющее по глазам солнце будило, как пионерский горн из далекого детства. Захотелось вскочить, распахнуть настежь окно, вдохнуть безгрешный деревенский воздух и поскакать вприпрыжку навстречу новому дню. Страхов улыбнулся и открыл глаза.
Яркий солнечный свет настраивал на веселый лад и вселял оптимизм, но высвечивал досадные мелочи: мелкие трещины на потолке, чуть отставший кусок обоев в левом верхнем углу, царапину на полированной дверце двухстворчатого платяного шкафа. Похожую отметину оставил на таком же блестящем уроде трехлетний Андрюшка, когда Страховы впервые отдыхали с маленьким сыном на юге. Тогда им сказочно повезло и с погодой, и с жильем, и особенно с хозяйкой, бабой Шурой, добродушной, хлопотливой, говорливой казачкой лет шестидесяти. Они уезжали из слякотной, холодной Москвы, а через тридцать с лишним часов оказались в раю. Солнце, море, виноград, мандарины, домашнее сухое вино — москвичи прикатили в сказку. Не зря, отказывая себе во многом, Страховы копили деньги на первый совместный отдых. Скопидомство полностью оправдалось: сын загорел и окреп, а родители с четырехлетним семейным стажем вели себя как молодожены, очумевшие от счастья в медовый месяц. Кровать для курортников, наверное, многое повидала, но с таким любовным азартом наверняка столкнулась впервые. Баба Шура, подметившая пылкость своих квартирантов, при прощании не удержалась:
— Жарко нахгрели хату, ото ж ползимы дрова экономить буду. — Потом подмигнула: — Двоих-то потянешь, хозяин? Чую, не оберешься летом хлопот, — и строго добавила, пряча улыбку в край головного платка: — Девка родится, Александрой покличь. У бабы Шуры небось сладко было? А парень — так тож Александром можно. Шурка — хорошее имя, надежное. А шо дите ваше мой хгардероб покарябало, так после сочтемся. Вы ж до мэнэ ще приидыты, так?
Старая казачка как в воду глядела! В июле родилась Санька, а через пару лет они всем дружным семейством снова нагрянули к бабе Шуре. И ездили еще десять лет, каждое лето, почти породнившись, почти как к себе домой. На одиннадцатый год бабы Шуры не стало, а на двенадцатый не стало и дружной семьи. Пока считали копейки да теснились в хрущобе, оставшейся после тещи, и дружба была, и любовь. Но как дела пошли в гору, появились настоящие бабки. Следом, естественно, потянулись бабы, коллег по работе сменили партнеры по бизнесу, дружеский треп на кухне — презентации, входившие в моду, домашнюю ванну — сауны с девочками для «массажа». Жена плакала, но терпела. Потом седина ударила в голову, а бес саданул в ребро. Может, даже в то, что сейчас сломано. На каком-то банкете в чью-то честь он познакомился с Инкой. Поначалу это смотрелось очередной забавой, затем закрутился серьезный роман. Страхов сказал жене «извини» и исчез. Исчезать, к несчастью, было куда: кроме квартиры в Кузьминках и дачи удачливый бизнесмен втихомолку приобрел еще кое-что. А вскоре случилось то, что случается часто, когда сходятся двое с приличной разницей в возрасте, где один — наивный старый дурак с солидным довеском в валюте, а другая — молодая прожженная штучка, у которой за душой ни копейки. В итоге — вздернутые, как на дыбе, конечности в гипсе, сломанные ребра, чужая койка и бесплодные мысли.
По оконному стеклу кто-то вдруг постучал. Павел Алексеевич, кряхтя, развернулся к окну. Серо-голубая головка, черные бусины глаз и наглая важность индивида, уверенного, что можно подглядывать за чужой частной жизнью. Голубь и человек уставились друг на друга, попялились несколько секунд и расстались. Один нехотя отвалил с подоконника, другой остался в доме. Оконный стук тут же сменился осторожным дверным.
— Наташа, — обрадовался Страхов, — я давно не сплю, заходите! — Павел Алексеевич не любил рефлексировать. Если б не эта царапина, никогда не запетлял бы зайцем по прошлому. О том, что с самоанализом он вчера засыпал, а сегодня проснулся, прагматик почему-то забыл.
— Доброе утро! Как спалось?
— Отлично!
— Молодец, — похвалила гостя хозяйка, — выглядите вполне прилично. — Она была свежей, чистой, как снег, с которого только что слетел голубь.
— А мне в окно голубь стучал, — похвастался Страхов. — К чему это?
— К доброй вести.
— Для меня лучшая весть — ваше появление, Наташенька. Вы, как солнце, освещаете собой все вокруг. Даже ярче, чем солнце!
— Когда мужчина начинает отпускать комплименты, значит, он оживает.
— Наташ, откройте окошко, а? Настежь!
— Нет. Сейчас мы будем приводить вас в порядок.
— Мне кажется, я еще не успел обрасти, — провел он пальцами по подбородку.
— Зато успели зарасти грязью. Сейчас вымою вас, потом проветрю комнату и накормлю завтраком.
— Не надо меня мыть, — запаниковал Павел Алексеевич. — Я не грязный. И между прочим, давно не ребенок.
— Это заметно. Но взрослый тоже должен быть чистым. Завтра приедет Петр. Если ему не понравится ваш внешний вид, он мне голову оторвет. — Она направилась к двери и бросила с улыбкой через плечо: — А безголовой быть неприлично, верно? — за эту улыбку любой согласился бы даже на плаху.
Вернулась Наталья с неизменным чайником, махровым полотенцем и низким ведерком, в котором болтались мыло с губкой. Придвинула табуретку, водрузила шайку, налила из чайника воду.
— А теперь закройте глаза, расслабьтесь, — и улыбнулась. — Я же говорила, что умею многое.
…По телу скользила не губка — ангел водил крылом. Кровать золотили пятна от солнца, кожу гладило мыло, чуткие пальцы осторожно массировали плечи и спину, пьянил дурман из мяты на молоке — так происходит знакомство с раем. Ни о чем не думалось, ничто не заботило, ничего не хотелось. Разве только — продлить это блаженство.
— Вот и все. — Она взбила подушку, вернула на трон из пера и пуха. В солнечном столбе закружились пылинки.
— А убрали-то неважно, хозяюшка, — обнаглел Страхов. — Вон сколько пылищи летает.
— Летать — не ползать, — хозяйка натянула гостю на нос одеяло и распахнула окно. — Не замерзнете?
— Не-а!
Через десять минут довольный Страхов наворачивал овсянку, искоса поглядывая на аппетитную горку горячих, блестящих от масла блинов.
— Не торопитесь так, Павел Алексеевич. Никто не отнимет.
— Кто знает? — промычал с набитым ртом Страхов, отпил чаю и потянулся за следующим блином. — Когда-то давно я общался с одной казачкой, бабой Шурой звали. Мудрая была старушка, доложу вам. Так она любила повторять, что хороший работник — это хороший едок. А я, между прочим, работник отличный, меня даже не раз грамотами награждали как победителя соцсоревнований. Я ими в свое время летний туалет обклеил на даче, получилось очень даже неплохо.
