поддразнивает она.
Я заставляю себя хихикать.
— Коэну нужна помощь в «Twisted Fox». — Я кривлюсь от того, как легко выходит ложь. — У них не хватает сотрудников, а остальные в отпуске.
Я сегодня весь день врал. Мне нужно рассказать Сьерре о моей дочери, но, между нами, все так чертовски хорошо. Не говоря уже о том, что она отказала мне в квартире. Она была права. Это поставило бы ее в то же положение, что и Девина. Мне нужно придумать идеальный способ выложить ей все и молиться, чтобы она не взбесилась.
Черт.
Мало того, что в нашей жизни появляется дочь, так еще и Джесса — цыпочка, которую она терпеть не может.
Черт. Я даже не знаю, почему я это скрываю.
Я — киска. Вот и все.
— Ты не можешь попросить Майки сделать это? — спрашивает она, отвлекая меня от моих переживаний.
— Это слишком сложно, объяснять, что к чему в ночную смену. Я помогал Коэну открывать его бар и знаю, что к чему.
Я слышу разочарование в ее тоне.
— О, хорошо. Тогда увидимся позже. Если тебе понадобится дополнительная помощь, я не против присоединиться.
— Я спрошу его и дам тебе знать, хорошо? Люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю.
Я ненавижу себя еще больше, когда вешаю трубку.
Хуже того, у меня есть сообщение от Джессы с адресом и эмодзи в виде улыбающегося лица.
* * *
Я потею.
У меня голова идет кругом.
Я страдаю от беспокойства больше, чем за всю свою жизнь. Я собираюсь встретиться со своей дочерью.
Мое сердце бешено колотится, когда я паркуюсь у дороги от бабушки и дедушки Джессы. Мне не нужно, чтобы кто-то увидел там мою машину.
Я глотаю воздух, мои руки вспотели, когда я постучал в дверь. Она распахивается, и я отшатываюсь назад, как только вижу ее.
Она прекрасна.
У моей дочери темные волосы, такие же, как у меня. Они заплетены в тугие французские косы с красными бантами на конце каждой. На ней фиолетовая футболка с единорогом, штанишки в горошек и туфельки с единорогом.
Ее рот расплывается в предвкушающей улыбке.
— Привет! Кто ты? Мама говорит мне не открывать дверь незнакомцам, но иногда это девочка-скаут, продающая печенье. Я люблю печенье от девочек-скаутов, и я сказала маме, что хочу стать одной из них, чтобы съесть все печенье в мире.
Святое дерьмо.
Она очаровательна.
— Но ты мальчик, а мальчикам не разрешается быть скаутами. У тебя нет печенья. Пока-пока.
Я останавливаю ее, чтобы она не закрыла дверь.
— Стоп, я друг твоей мамы, и, к сожалению, у меня нет печенья. Но я принесу в следующий раз.
Друг?
Способ запутать ее еще больше.
Она машет рукой и приоткрывает дверь.
— Мама! — кричит она. — У двери стоит человек без печенья! Он сказал, что он твой друг!
Джесса подходит к двери с бокалом вина в руке.
— Молли, дорогая, это Малики, друг, о котором я тебе говорила, что он придет на ужин.
Ужин? Я не соглашалась на этот гребаный ужин.
Джесса одета в облегающее красное платье, обнажающее множество декольте, она босиком, а ее волосы стянуты в тугой хвост. Нельзя отрицать, что она привлекательная женщина. Именно это привлекло меня к ней и заставило трахать ее так много раз. Я игнорировал ее безумие в обмен на ее сексуальность.
— Заходи, — говорит Джесса, махая мне рукой, а Молли стоит позади нее. — Я не видела, как ты подъехал.
— Я припарковался на соседней улице.
— Конечно. Ты же не хочешь, чтобы тебя кто-нибудь увидел.
Мое сердце подпрыгивает, когда Молли бежит по коридору. Я следую за ней в гостиную, где на журнальном столике разложены книжки-раскраски, а на диване — куклы. Я нерешительно смотрю на Джессу, спрашивая разрешения, и она улыбается, кивая головой в сторону Молли.
Мои шаги медленные, и я опускаюсь рядом с Молли на пол, сохраняя дистанцию, между нами.
— Что ты делаешь?
— Раскрашиваю, — говорит она, констатируя очевидное и беря в руки карандаш.
Ее голова наклоняется в сторону, когда она раскрашивает единорога того же цвета, что и на ее футболке.
— Что ты раскрашиваешь?
Она держит книгу и указывает на нее мелком.
— Это единорог и замок, в котором он живет.
Я контролирую свое дрожащее дыхание.
— Вау, ты очень хорошо раскрашиваешь.
— Спасибо! Я очень много тренировалась, потому что скоро начну учиться в школе! Папа сказал, что мне нужно раскрасить линии, прежде чем я пойду! — Она уронила карандаш и нахмурилась. — Ну… — Ее взгляд устремлен на Джессу. — Это сказал мой старый папа. Он больше не хочет быть моим папой.
Я делаю вдох, и Джесса бросается к Молли, чтобы присесть рядом с ней на корточки.
— Милая, я же говорила тебе, что это неправда.
Слезы наполняют ее глаза.
— Я не знаю, почему у меня нет папы… но мама сказала, что у меня будет другой.
Я замираю, и, клянусь Богом, слезы наворачиваются на глаза.
Джесса все испортила, не дав мне ни единого шанса.
Мой взгляд устремляется вверх, чтобы одарить Джессу взглядом.
Она отворачивается, ее внимание возвращается к Молли, и она убирает с лица выпавшие из косы пряди.
Я встаю.
— Дорогая, почему бы тебе не закончить раскрашивать свою картинку, а мама сейчас вернется, хорошо?
— Хорошо, — говорит Молли мягким голосом.
Я следую за Джессой на кухню. Мой голос звучит тихо, но злость в нем не скрыть.
— Ты сбиваешь ее с толку! Другой папа? Где она рассчитывает его найти? От чертова Санта-Клауса?
Она поднимает руку в мою сторону.
— Остынь. Что я должна была делать? Она не переставала умолять позвонить Питу, а он не хочет разговаривать ни с кем из нас. Мне нужно было найти способ объяснить его отсутствие. Иначе она подумала, что я держу ее подальше от него.
— Были способы получше.
— Вы знаете лучший план, мистер Внезапный Родитель?
— Не делай этого. — Я провел рукой по лицу. — Ты права. Я не знаю.
— Ты должен поблагодарить меня. Я облегчила тебе задачу. Теперь она знает, что Пит не ее отец, и тебе не придется объяснять ей это. — Она улыбается, как будто ее план — золото и не будет еще больше морочить голову нашей дочери.
— И что мы будем делать дальше? Раз уж ты все выяснила?
— Я приготовила ужин. Давай поедим, поговорим, поможем ей освоиться с тобой, а потом продолжим.
* * *
Джесса приготовила переваренные спагетти и подгоревший чесночный хлеб.
Я почти не притронулся к еде, слушая Молли, мою дочь — черт,
