– Ну вот Руслан поправится и оплатит, он человек не бедный… – Алина с холодной улыбкой посмотрела на часы. – Кажется, тебе пора начинать сеанс.
– Дай карточку, и я пойду.
– Откуда у тебя этот грубый тон, Макс? Прежде чем требовать карточку, ты бы хоть спросил о состоянии нашего семейного бюджета! – процедила она и картинно закинула ногу на ногу. Макс невольно подумал, что для завершения мизансцены тут необходима сигарета в длинном мундштуке, и отвел взгляд. Какие аргументы еще привести, чтобы получить карточку, он не знал.
– Солнышко, милая! Просто дай мне карточку и позови домой! И забудем всю эту глупость раз и навсегда!
– Я не поняла, ты мне угрожаешь сейчас?
Он с досадой махнул рукой. Глупая ситуация, когда не можешь объяснить своей жене очевидных вещей… Когда близкие люди в беде, надо им помогать, это так же просто, как то, что параллельные прямые не пересекаются. Правда, есть еще геометрия Лобачевского, в которой, кажется, все наоборот, но Макс никогда ее не понимал.
– Я же не претендую ни на что, кроме собственной зарплаты, Алина! Правда, если ты сейчас не отдашь мне карточку, я не знаю, как мы дальше будем с тобой жить…
Алина выдержала длинную паузу, барабаня пальцами по столу, а потом сказала, что не позволит ставить себе условий! Что он может ставить условия кому угодно, только не ей, и если он хочет сохранить брак, пусть раз и навсегда забудет манеру начинать с ней разговор со слова «если».
Макс посмотрел на часы. Пора начинать сеанс, бедная пациентка ни в чем не виновата, хоть и Алинина протеже.
– Позволь спросить тебя, – злясь, он всегда начинал говорить особенно вежливо, – какой цели ты желаешь достичь? Ты хочешь решить проблему или тупо настоять на своем?
– Я приняла решение, за которое ты мне еще потом скажешь спасибо, – фыркнула жена.
– Что ж, не буду больше терзать твои уши речами, которые ты все равно не слышишь!
Макс ждал, что Алина его остановит, сам не зная, хочет или боится такого поворота.
В его сердце было так мало чувства к жене, будто они – случайные знакомые, связанные каким-то пустячным деловым интересом. Понимая, что она, в сущности, всего лишь капризный и избалованный ребенок, он не испытывал к ней ни нежности, ни ненависти, только глухое раздражение оттого, что она не дает ему необходимую сейчас банковскую карту.
И все же Макс знал точно: позови она его сейчас, он останется.
Но Алина сидела, вздернув подбородок, смотрела в окно и легонько барабанила пальцами по столу. Макс подумал: вдруг она расстроена и сдерживает слезы, и тогда он бы все ей простил. Заглянул в лицо жене, но не увидел ничего, кроме упрямой решимости настоять на своем. Ясные глаза смотрели на него холодно и спокойно, а верхняя губка чуть приподнялась в презрительной усмешке. «Как у шавки, которая готовится зарычать», – неожиданно подумал Макс и вышел.
У пациентки, которую навязала Максу жена, как на грех, оказалась проблема, не оставлявшая его равнодушным. Муж ее страдал бредом ревности, и сегодня оба явились для сеанса семейной психотерапии.
Чувствуя, что злость в нем не унимается, а, напротив, бурлит все сильнее, как в забытом на огне чайнике, Макс пронесся мимо пациентов в свой кабинет, отшатнулся от красной шторы, словно испанский бык, слегка опомнился и пригласил пару занять места.
С женой он уже встречался, и тогда она произвела на него впечатление уравновешенного и позитивного человека. Визит к психотерапевту – дело непростое, и Макс про себя делил пациентов на три категории: одни держат себя в руках, другие теряются, а третьи грубят, стремясь деморализовать доктора хотя бы до того же уровня, до которого деморализованы сами.
Женщина пыталась вести себя естественно, скрывая волнение под безупречными манерами, а муж, кажется, готовился хамить, поэтому Макс старался не встречаться с ним взглядом, чтобы не провоцировать раньше времени.
Пациентка выглядела не такой рафинированно ухоженной, как Алина, и уже поэтому казалась Максу очень симпатичной. Туфли и сумочка оказались дорогими и роскошными, но не слишком новыми, и платье, вероятно, тоже, одна «родная» пуговица на корсаже была утеряна, и вместо нее пришита очень похожая, но не в точности такая же. Эта деталь почему-то сразу расположила Макса к женщине, и он подумал, что человек с таким умным лицом ни за что не захочет делать из Алины звезду…
Муж, бывший военный, как успел выяснить Макс, смотрелся на фоне жены очень просто. Он тоже был хорошо одет, но почему-то дорогая и со вкусом подобранная одежда сидела на нем колом, вызывая ассоциации с дремучим колхозником, принарядившимся для первого в своей жизни визита в город. Бывают такие люди, на которых самые элегантные наряды смотрятся ужасно, а в джинсах и футболках они производят впечатление очень даже симпатичных ребят.
Этот феномен не объяснишь дурным телосложением или неаккуратностью и вообще ничем, кроме чистой мистики.
Немного опасаясь хамских высказываний, Макс дал слово мужу. Вопреки ожиданиям, тот свое мнение о психотерапии в целом и о профессоре Голлербахе в частности оставил при себе, а сразу перешел к сути дела.
Бред ревности – порождение убогого ума, поэтому рассказы таких пациентов не отличаются разнообразием, и через несколько минут картина стала Максу совершенно ясна, но он не стал перебивать, пусть человек выскажет все, что накипело.
Вполуха слушая шедевры дедукции про «другого мужика», Макс погрузился в размышления о собственных невзгодах.
Он был воспитан в убеждении, что свои интересы – это тот член уравнения, которым можно пренебречь для его решения. «Культура отказа» появилась у него сравнительно недавно, после того как он стал заведующим кафедрой и после нескольких досадных промахов сообразил, что всем угодить невозможно. Но всегда, принимая любое решение, он всесторонне изучал ситуацию и делал так, как представлялось правильным, а не так, как хотелось лично ему. Роскошь «идти на поводу у своих желаний», как говорила его мама, была ему неведома…
Вспомнился еще один воспитательный прием родителей: «Да кто ты такой, чтобы с тобой считаться?» Макс хмыкнул, едва успев прикрыть рот ладонью, чтобы собеседники не приняли это на свой счет.
«Действительно, кто я такой? Что толку, если у меня богатый внутренний мир и убеждения, и принципы, и все остальное, если объективно, в своих поступках я являюсь всего лишь бледным отражением желаний других людей? Похоже, Бог дал свободу воли всем людям, кроме меня… Так долго я стремился быть для всех хорошим, не понимая, что быть хорошим и угождать – это разные вещи. Не любя себя, я слишком остро нуждался в одобрении и симпатии других, пусть даже тех людей, до которых мне не было ровно никакого дела! Стоп, Макс, в данный момент ты должен лечить не себя, а эту пару!»
