не понимаю.
— Ну да, конечно. Вы слишком молоды, чтобы понимать ситуацию в мире, и слишком сосредоточены на себе, чтобы интересоваться чем-либо, непосредственно вас не касающимся. Но поверьте, это возымеет тяжелые последствия для вас, и для вашей семьи, и для вашей страны. Будет война. Это совершенно ясно. И если Габриель продаст Армант немцам, мой отец тоже продаст свои владения. Пашу обмануть так же легко, как пилигрима в Мекке.
— Ваш отец продаст старинное родовое имение?
— Он не хочет быть соседом немчуры, — объяснил Бадр.
Юноша начал расхаживать по комнате, и его серьезность и волнение напугали Рене. Она, конечно, слышала, как граф и его друзья, а равно и прислуга тихо и мрачно обсуждали грядущую войну, однако при всех разговорах на улицах Парижа и в газетах все это казалось очень далеким от ее будничных занятий — уроков, загородных уик-эндов, тенниса и романтических интриг.
— Что я тут могу поделать? — беспомощно спросила Рене. — Я не могу предотвратить войну.
Бадр рассмеялся.
— Нет, дорогой Нарцисс, даже вы не можете. Но, пожалуй, вы можете отговорить Габриеля от продажи плантаций. Он не в своем уме. Только вы можете его образумить. Вы понимаете, что я вам говорю? Немцы в Саиде… этого никак нельзя допустить.
— Где сейчас Габриель?
— Благодаря Аделаиде здесь.
— Здесь? В Париже? Но я видела ее несколько дней назад, она словом об этом не обмолвилась.
— Он в частной клинике под надзором врача, лечится от опиумной зависимости.
— Что ж, это его собственная ошибка. Так ему и надо. Он вышвырнул меня, и я к нему не побегу. Мне плевать на него.
Тут в салон вошла мисс Хейз, в халате и домашних туфлях.
— Доброе утро, князь, — сказала она, заняв как бы защищающую позицию рядом с Рене. Она не забыла неприятности, какие навлек на нее этот молодой человек, и явно не имела намерения снова оставить их вдвоем.
— Здравствуйте, мисс Хейз. — Князь Бадр слегка поклонился.
И опять обернулся к Рене: — Подумайте об этом, мадемуазель Рене. Я прошу об одном: не закрывайте перед ним дверь, когда он придет к вам. А он собирается. Это крайне важно для всех нас. Вы должны повлиять на него… А теперь мне пора. До свидания. — Устало глянув на гувернантку, он быстро поцеловал Рене в обе щеки. — Я по-прежнему люблю вас, — шепнул он ей на ухо. Потом повернулся, кивнул мисс Хейз и быстро вышел из салона.
— Я, разумеется, обязана сообщить вашему дяде о визите молодого паши, — сурово произнесла мисс Хейз.
— Почему вы не сказали мне, что Габриель в Париже? Почему вы никогда ничего мне не говорите? Почему я должна узнавать обо всем от других?
— Потому что таковы мои инструкции. Как вы знаете, ваш дядя был нездоров и опасался, что проблемы со здоровьем не позволят ему навестить нас. А потому решил, что лучше вам пока не знать о его возвращении.
— Вы не сказали мне и о том, что его «проблемы со здоровьем» связаны с привыканием к опиуму. Почему вы обращаетесь со мной как с ребенком, мисс Хейз?
— Вы и есть ребенок.
— Нет, когда я в постели Габриеля. Только тогда я женщина.
Мисс Хейз покраснела.
— Что вы такое говорите, мадемуазель!
6
Настал уик-энд турнира дебютантов, и Рене с мисс Хейз, как обычно, в пятницу после обеда выехали поездом за город. Погода была дождливая и ветреная, и вечером семья собралась в салоне у камина.
— Если дождь в скором времени не кончится, — уныло сказала тетя Изольда, — корты размокнут, и играть завтра будет невозможно.
Рене смотрела в огонь, турнир ее более не интересовал.
— Погода и огонь напоминают мне Ла-Борн, — задумчиво обронила она.
— Никогда не понимала, зачем твои родители его продали, — пробормотала тетя.
— Затем, что господину виконту не нравилось это имение, — быстро ответила мисс Хейз. Истинная причина — денежные сложности графа — обсуждению, разумеется, не подлежала, тем паче в кругу родственников.
— Ах, ну да, виконт, — сказала тетя Изольда. — Капризный деспот! Сперва просит меня найти ей хорошую партию! А всего несколько дней назад от него приходит телеграмма, где он пишет, что Рене слишком молода для замужества и мне больше не следует знакомить ее с молодыми людьми. Отец Оливье, господин Мусси, весьма раздосадован всем этим делом, особенно потому, что он в конце концов скрепя сердце разрешил сыну ухаживать за вами. После того как юноша отверг ради вас мою бедняжку Жозефину. — Тетя Изольда сердито посмотрела на Рене. — Скажи мне правду, дорогая, нам всем до смерти интересно: правда ли, что Габриель влюблен в тебя?
Рене вспыхнула.
— Влюблен в меня? Смешно. Зачем бы мне отрицать это перед всеми вами?
— Леди Уинтерботтом говорила, он целовал тебя в губы на улицах Каира, — резко бросила тетя Изольда.
— Леди Уинтерботтом что-то путает, — поспешила вмешаться мисс Хейз. — Я все время была с ними и ничего подобного не наблюдала.
Изольда обратилась к Амели:
— Кстати, где Оливье? Поскольку он вновь доступен как жених, я просила его поиграть в домино с твоей сестрой. Может быть, он снова станет за ней ухаживать.
— Он уехал домой, — ответила Амели, явно наслаждавшаяся адресованными Рене вопросами матери. — Сказал, что голова разболелась.
— Больше похоже на разбитое сердце, — заметила тетя Изольда.
— С вашего позволения, тетя, я бы легла спать, — сказала Рене. — Я устала.
Некоторое время тетя пристально изучала Рене, потом ответила:
— Разумеется, дорогая. Если дождь кончится, завтра тебе нужно быть отдохнувшей. Играешь ты весьма посредственно, но вместе с Оливье все-таки, пожалуй, выиграешь турнир. Партнерам остальных дебютанток до него далеко.
Рене еще в детстве узнала, что среди женщин обыкновенная зависть, ревность и соперничество нередко оборачивались лютой ненавистью. И прекрасно понимала, что все женщины в семье ненавидят ее — не только собственная мать, но и тетя, и кузины. Не говоря уже о леди Уинтерботтом, о Софи, а равно и о других дебютантках завтрашнего турнира. Они завидовали ей, и ревновали, и ненавидели ее, поскольку Габриель и Оливье, да и вообще все мужчины находили ее очаровательной. Только вот ее это нимало не трогало. На самом деле она наслаждалась ощущением силы, какую черпала в их ненависти.
По дороге к себе в комнату Рене свернула за угол коридора на втором этаже и едва не налетела на Оливье, который как будто бы поджидал ее. И теперь прижал к стене.
— Я люблю вас! — с отчаянием проговорил он.
— Пустите меня. — Кричать она не рискнула. — Я думала, вы ушли домой с головной болью.
— Вы
