— Ты знал, кто такой Яша?
— Давно. Уже лет пять или шесть. Но тот был идейным, рыцарь без страха и упрека…Не думай о секундах с высока, трам-пам-пам, — лежащий на спине человек сделал нарочито неуклюжую попытку спеть дирижирую при это м руками воображаемому оркестру. — Он мог пообещать с три короба, а потом кинуть, и сообщить технарям что пара их людей давно раскрыта, а когда все начнется — будут еще и вскрыта. Потому две маленькие девочки и любимая жена стали такой себе соломинкой, что сломала ему стержень.
— Она его любила. И любит.
— Полюбит снова. Уже другого. Ей и 20 нет. Тем более, что скорее это он ей любил, а она давала себя любить.
— И что ей теперь делать?
— Выходить снова замуж и рожать детей. Тем более что в Обители Веры скоро соберется уйма холостых полубратьев и их отпрысков. Сколько она сейчас весит?
— Под сотню…
— О! По нынешним временам — Афродита. Несбыточный идеал красоты. Не пройдет и месяца, как она под стойким мужским напором напрочь забудет своего Яшу.
— Не забудет.
— Да, не забудет. Но будет помнить как страницу своей биографии — давно прочитанную, и перевернутую.
— Скорее всего.
Появление третьего участника прерывает диалог.
— Все достал.
— Хорошо, Савва. Теперь быстро яму зарой, и закидай. камнями. А сверху разожги костерок. Небольшой.
— А бандуру куда?
— Бандуру?
— Бандура, рояль, швейная машинка. Отец Савус называл это по-разному.
— Ну, Савва, тогда тащи этот рояль в те, кусты.
Старик вдруг сгибается. Его спина дрожит.
Первой и единственной мыслью горбуна Савуса было — «Инфаркт!».
Но через мгновенье он понимает, что его спутник просто бьется в припадке истерического смеха.
Наконец, проржавшись, старик говорит. — Да, Саввушка, аккуратно тащи эту рояль в те кусты. — А потом отхекавшись вдруг спросил, — Савус, ты знаешь что означает фраза «Рояль в кустах»?
— ??
- Это раньше означало заранее подготовленный экспромт. То, чего тут просто не могло быть потому, что не могло, а оно есть…и играет.
— Могли бы взять другой рояль, тот, что полегче.
— Могли бы. Но, во-первых, когда мне было 18 или 19 лет, точно уже не помню, я пару месяцев играл именно на таком «рояле». Я его знаю и помню. И это важно.
— Это единственная причина?
— Главная. Из двух главных. Помнишь наш разговор, Савус? Ты в поле работаешь последние лет 15. Почему ты уверен, что они пройдут именно тут.
— Я же уже говорил. Степь широкая, но путей в ней немного.
— Щляхов, — поправляет горбуна старик. И про себя нараспев декламирует, — выбить крымского хана с изюмского шляха.
— Ну, хорошо, шляхов так шляхов. Шлях — широк, но у них несколько тяжелых повозок.
Повозки пройдут не везде.
Тут, — Савус топнул ногой землю, самый кроткий и удобный путь от Данапра до Технограда. И тут же одно из бутылочных горлышек, через которое проходят все.
— Но ты забыл упомянуть еще об одной детали. Отсюда до Седьмой Цитадели три недели лошадью, а до первых застав Технограда — день пути пехом.
То, что ты назвал малой бандурой, можно быстро донести от Седьмой Цитадели, и даже от Обители Веры — сюда.
А вот это, — старик кивает в сторону «рояля» стоящего в кустах, — нереально. Слишком велик, слишком тяжел. А допустить, что его заранее сюда притащили, осмолили в ящике и спрятали заранее, за пару месяцев до стрельбы у Седьмой цитадели — это слишком фантастическое допущение.
Проще и удобнее поверить, что стрелял кто то из своих или, что более вероятно, некая неведомая третья сила, чем предположить нечто невероятное…
— Так ведь все равно допустят.
— Допустят, мой друг, обязательно допустят. Но к тому времени всем будет уже глубоко насрать как оно было на само деле.
Да, в стерильных условиях, при наличии времени и заинтересованных сторон — да. Они бы дошли, поняли, осознали и попытались бы найти контрмеры, играть, а не быть ведомыми. Но этого не будет.
— Не совсем понимаю.
— Савус, у тебя свои дети есть?
— Дочь. Ты же знаешь. И внучки. И племянница.
— Ну, вот представь другого отца, у которого дочь зверки изнасиловали, а дом ограбили. И все улики указывают на соседского парнишку. Но чуток поостыв, ты, присмотревшись, понимаешь, что улики неоднозначные и дутые, вещи можно подбросить, а у убитого тобою парня есть алиби. Ты извиняться будешь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Молчание….
— Так как, Савус?
— Я промолчу. И постараюсь вырезать под корень весь род насильника, чтобы не осталось мстителей.
— Правильно. После определенного Рубикона правдой становится не то, что было, а то, что ты хочешь считать правдой.
В худшем случае Орден заявит, что все что случилось — чистой воды злая воля сумасшедшего иерарха Седьмой Цитадели Домиция и его ближайших приспешников.
А в лучшем…. Если придать событиям ускорение, то разбираться, откуда ноги растут, будет некому, некогда и неинтересно. Действительность это не то что было, а то, что мы об этом думаем. И даже хуже — то, что желаем о ней думать.
Большая степь.
Широкий шлях.
И бутылочное горлышке между двух холмов.
И группа людей. Авангард из пятерых технарей на своих низеньких лошадках, и такая же группа сзади, а посередине, в двух повозках, четверо старших иерархов Обители веры — практически вся партия мира Ордена. С благословения их лидера — Маркуса-Доброго, добровольно идущая в заложники к врагу, лишь бы избежать войны — бессмысленной и безнадежной.
А потом Савус увидел, как эта самая швейная машинка умеет строчить.
Лента боепитания того, что десятилетия назад назвали «Кордом» вмещала 250 патронов.
Как стрелок отец Домиций был отвратителен, но в узость походной колонны шириной 10 метров было трудно не попасть.
Осечка случилась, когда в пулеметной ленте оставалось не больше дюжины выстрелов. Но, это было уже не важно.
Отступление:
— Передохни, мой мальчик. Работы еще много.
— Мне постоять?
— Зачем? Три шага назад…Правильно, теперь еще пол шага назад и один вправо…А теперь присядь. Там хороший выступ.
— Учитель…
— Да, мой мальчик.
— Когда мы говорили в прошлый раз…
— Да. Я помню.
— Учитель, ведь то, что вы рассказали — это война? Но что есть война? Я наверне глупый, раз задаю такой вопрос. Но я не знаю ответа. Простите.
— Мангума, это зависит от того, что ты хочешь услышать. Например, Война — это мир. Или Война — это продолжение политики. Или пусть будет так — война — это то, чего все разумные люди должны избегать.
— Мне кажется, вам не нравится ни первое, ни второе, ни третье сравнение.
- Правильно кажется. А у тебя, Мангума, есть свое слово для войны? Ты спрашиваешь меня, так и ты ответвить что думаешь. У тебя есть что сказать?
— Да.
— И?
— Шахматы.
— Ммм… Хорошее сравнение. Разумное. Довольное таки распространенное. Но, как мне кажется — банальное и неверное.
— Почему?
— Потому что обе стороны находятся в равных позициях, а их силы равны. Нельзя начать шахматную партию, заранее выведя офицерские фигуры впереди пешек или не дождавшись, пока противник начнет выставлять фигуры. Если уж ты сравниваешь войну с игрой, я бы предложил тебе мельницу.
— Что это такое. Тоже игра?
— Да. Куда примитивнее шахмат, но она лучше показывает ситуацию до, в момент возникновения и сразу после начала войны. Не глубже, но ширше.
— И как в нее играют?
— Правила совсем не сложные. Вначале берется игровое поле, которое, что важно, пустое. И игроки по очереди начинают выставлять свои фишки на любое свободное место, таким образом, чтобы, выставить три своих фишки в один ряд. Это продолжается пока не будут выставлены все имеющиеся фишки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Заметь, еще никто никого не бьет. Просто ты ставишь фишку, а твой враг в ответ тоже ставит фишку — вы просто пока что танцуете. Пытаетесь занять лучшую позицию для начала, и, что не менее важно, помешать своему врагу сделать то же мое. Но вот когда у кого то получается выстроить ряд из трёх фишек (мельницу), то этот игрок забирает с поля любую фишку противника — так сказать проливает первую кровь, получает преимущество первого удара.
