Читая эти документы, я думаю о Шарле — парижском amateur d’art, любителе искусства, страстном и усердном в научных поисках и составлении списков, — о его жизни, отданной ученым изысканиям, его «скитаниях», предпринимавшихся, чтобы собрать воедино знания о любимых живописцах, о его коллекции лакированных шкатулок, а потом и нэцке.
Никогда еще так высоко не ценились историки, никогда еще к их мнению не прислушивались так внимательно, как в Вене весной 1938 года. А поскольку в результате Аншлюса все евреи лишились работы в официальных учреждениях, сразу же возникли волнующие новые возможности для «правильных» кандидатов. Спустя два дня после Аншлюса директором венского Музея истории искусств становится Фриц Дворжак, прежде — хранитель кабинета медалей. Он объявляет, что распределение захваченных у евреев произведений искусства — «уникальная, неповторимая возможность экспансии… сразу во множестве областей».
Он прав. Большинство предметов искусства будут проданы или выставлены на торги с целью сбора средств для Рейха. Некоторые произведения обменяют у торговцев на другие экспонаты, другие передадут фюреру для нового музея, строительство которого планируется в его родном Линце, остальные отправят в государственные музеи. Берлин пристально следит за ситуацией: «Фюрер планирует лично решать, как распорядиться захваченным имуществом. Он считает, что произведения искусства должны прежде всего пополнить коллекции маленьких австрийских городов». Некоторые картины, книги и предметы мебели отбираются для партийного руководства нацистов.
Во дворец Эфрусси тоже пришли оценщики. Все в этой огромной сокровищнице подносится к свету и внимательно осматривается. Именно этим занимаются коллекционеры. В сером свете, льющемся сюда сквозь застекленный двор, все эти предметы, принадлежавшие еврейской семье, предстают перед судом знатоков.
В гестаповских записях довольно язвительно написано о вкусе, с каким составлялись эти коллекции, однако тридцать картин из собрания Эфрусси помечены как «готовые для отправки в музеи». Три картины старых мастеров передаются в «галерею живописи» Музея истории искусств, шесть — в Австрийскую галерею, одну картину кисти старого мастера продают посреднику, две терракотовые статуэтки и три картины — некоему коллекционеру, десять — еще одному посреднику на Михаэльплатц за десять тысяч шиллингов. И так далее, и тому подобное.
Множество «художественных и высококачественных образцов, не подходящих для деловых помещений», направляют в Kunsthistorisches Museum (Музей истории искусств) и в Naturbistoriscbes Museum (Музей естествознания). Все остальные «неподходящие» предметы отвозят на «склад движимого имущества»: огромное помещение, куда могут являться за «добычей» другие организации.
Лучшие картины, обнаруженные в Вене, фотографируют, снимки вклеивают в десять фотоальбомов в кожаных переплетах и отправляют в Берлин, чтобы Гитлер просмотрел их лично.
И в письме (инициалы неразборчивы) RK 19694 В, из Берлина, от 13 октября 1938 года, упомянуто: «Рейхсфюрер СС и вождь германцев прилагает вместе с письмом от 10 августа 1938 года, полученным здесь 26 сентября 1938 года, 7 реестров с перечнем собственности и предметов искусства, конфискованных и секвестрированных в указанном порядке в Австрии. Кроме того, в конторе имеются 10 альбомов с фотографиями и каталогами. Реестры и свидетельство прилагаются». И, кроме «дворца с прилегающими землями и лесом, принадлежавшего еврею Рудольфу Гутману», и «7 родовых поместий дома Габсбургов и Лотарингского дома, а также 4 вилл и 1 дворца Отто ф. Габсбурга», перечисляются произведения искусства, конфискованные в Вене, в том числе собственность «Виктора ф. Эфрусси, № 57, 71, 81–87, 116–118 и 120–122… Конфискация произведена в пользу различных ведомств: Австрии, Рейхсфюрера СС, НСДАП, Вооруженных сил, Лебенсборна и др.».
Пока Гитлер просматривает альбомы и выбирает то, что ему по вкусу, пока обсуждают тонкие различия между принудительным изъятием и конфискацией имущества, увозят библиотеку Виктора: его книги по истории, тома греческой и латинской поэзии, его Овидия и Вергилия, Тацита, ряды английских, немецких и французских романов, фолиант Данте в сафьяновом переплете с иллюстрациями Доре, которые когда-то так пугали детей, словари и атласы, книги, которые присылал из Парижа Шарль, инкунабулы. Книги, купленные в Одессе и Вене, присланные торговцами из Лондона и Цюриха, — книги, читавшиеся всю жизнь, — снимают с полок, сортируют и укладывают в деревянные ящики, а ящики заколачивают гвоздями, сносят по лестнице во двор, загружают в кузов. Кто-то (инициалы неразборчивы) небрежно подписывает документ. Грузовик чихает, заводится, выезжает из дубовых ворот на Ринг и пропадает.
Создается специальная организация, которая ведает библиотеками, принадлежавшими евреям. Я просматриваю брошюру Винер-клуба 1935 года со списком членов (председатель — Виктор ф. Эфрусси) и вижу имена одиннадцати друзей Виктора, у которых тоже конфисковали библиотеки.
Некоторые ящики попадают в Национальную библиотеку. Здесь книги осматривают библиотекари и специалисты, а затем они растворяются в фондах. В эти дни у библиотекарей и ученых работы не меньше, чем у искусствоведов. Одни книги останутся в Вене, другие отправятся в Берлин. Некоторые предназначаются для Führerbibliotek, которую собираются строить в Линце, и для личной библиотеки Гитлера. А некоторые откладываются для Центра Альфреда Розенберга. Розенберг, ранний идеолог нацизма, — влиятельная персона в Рейхе. «Сущность нынешней мировой революции заключается в пробуждении расового типа, — рассуждал Розенберг. — Для Германии еврейский вопрос решится только тогда, когда последний еврей покинет пределы Великого Германского пространства». Его книги расходились сотнями тысяч и по своей популярности уступали лишь «Майн кампф». Одной из задач учреждения Розенберга стала конфискация материалов для научных исследований из «бесхозного еврейского имущества» во Франции, Бельгии и Голландии.
То же самое происходит и в Вене. Иногда евреев вынуждают распродать свое имущество за бесценок, чтобы собрать средства на налог за Reicbsflucht, «бегство из Рейха», разрешение на выезд. Иногда имущество отбирают просто так. Иногда отбирают силой, иногда без, но все это неизменно сопровождается туманными формулировками на официальном языке, какими-то бумажками, требующими подписи, признанием собственной виновности, причастности к некоей деятельности, которая идет вразрез с законами Рейха. Появляется целое море документов: список предметов из коллекции Гутманов занимает множество страниц. Гестапо забирает одиннадцать нэцке, принадлежавших Марианне: играющего мальчика, собаку, обезьяну и черепаху, — те нэцке, которые она когда-то, целую жизнь назад, показывала Эмми.
Сколько времени уходит на то, чтобы разлучить людей с вещами, среди которых они жили? В Доротеуме, венском аукционном доме, непрерывно идут торги. Каждый день выставляется на продажу конфискованная собственность. Каждый день туда приходят люди, желающие купить эти вещи задешево, коллекционеры, желающие пополнить свои коллекции. На распродажу коллекции Альтманов уходит пять дней. Она начинается в пятницу, 17 июня 1938 года, в три часа дня, с английских напольных часов, которые, отбивая время, воспроизводят звон вестминстерских колоколов. Они уходят с молотка всего за тридцать рейхсмарок. Дни аккуратно расписаны так, что на каждый назначена продажа двухсот пятидесяти лотов — впечатляющая цифра.
Вот, значит, как все нужно делать. Теперь уже ясно, что в Остмарке — в Восточной марке Германского Рейха — с вещами следует обращаться бережно. Взвешивать каждый подсвечник. Пересчитывать все до одной вилки и ложки. Открывать все витрины. Не избегнут внимания и клейма на каждой фарфоровой статуэтке. Описание рисунка работы старого мастера будет сопровождаться ученым вопросительным знаком. Каждую картину ждет точный обмер. Ну, а пока эксперты изучают вещи, их прежним владельцам ломают ребра и выбивают зубы.
Евреи теперь значат меньше, чем их бывшая собственность. Цель — продемонстрировать, как нужно обращаться с вещами, как заботиться о них, а затем подыскать им подходящих германских хозяев. Цель — показать, как управлять обществом без евреев. Вена снова становится «опытной станцией, готовящей конец света».
Через три дня после того, как Виктор с Рудольфом выходят из тюрьмы, гестапо передает квартиру семьи Эфрусси в распоряжение Amt für Wildbach und Lawineverbauung — ведомства по борьбе с наводнениями и лавинами. Спальни превращаются в конторы. «Благородный этаж» дворца — апартаменты Игнаца с их позолоченными и мраморными потолками — передается в пользование Amt Rosenberg — ведомства Альфреда Розенберга, полномочного представителя фюрера по контролю над общим духовным и мировоззренческим воспитанием НСДАП.
