Так многие делают, между прочим.
Натурально, герои, я считаю.
Я валялся на диване, как гнилое бревно, и пялился в ослепительный полдень католического Рождества, сияющий за балконной дверью. Там, снаружи, выпал снег. Солнце расплавленным золотом стекало по нежной коже сугробов, стучалось в оконные стекла. За стеклами можно было разглядеть мигающие гирлянды, зеленые пушистые лапы, вырезанные из бумаги снежинки и наклеенные прямо на окно корявенькие детские рисунки.
Мама, папа, я и кошка Фрося.
На заборе вокруг катка синей краской было написано «С Новым годом!». За забором катались на коньках люди в дурацких дедморозовских шапках, в другом конце двора компания запускала фейерверки.
Красный.
Зеленый с золотым.
Пестренький какой-то.
Мне через стекло балкона отлично видно было всю эту световую феерию. Новый год на носу, понятное дело. Каникулы. Целый подарочный набор официальных выходных с распродажами, «Иронией судьбы» по телику и спектаклями для детей в каждом старом кинотеатре со сценой. А у меня до сих пор даже елки не было.
Было бы здорово, если бы кто-нибудь сейчас размял мне спину. Или спросил у меня, как прошел день. Или хотя бы просто положил мне руку на плечо и сказал, что завтра будет лучше. И хрен бы с тем, что я отлично знал — не будет.
Черт, да я был бы рад даже обычному живому человеку, сидящему на моей кухне и пьющему мой чай.
Вот только роскошь это — живых людей ко мне приставлять. Они от этого портятся.
У меня дико болела спина — от самых лопаток и до поясницы. Так, словно там, внутри, что-то сломалось. Но все, что я мог сделать, — это сожрать таблетку кетанова, запить ее холодным чаем и вытянуться на диване, надеясь, что скоро отпустит.
Спасибо, я знаю, что обезболивающее не лечит, а только приглушает ощущения и портит желудок. И что утром, когда его действие пройдет, боль вернется. Но прямо сейчас мне надо было поспать хотя бы пару часов. Так те, кого бросили, накачиваются алкоголем, чтобы хоть ненадолго перестать чувствовать себя в аду и просто отрубиться. Это всего лишь передышка, краткое прекращение огня, во время которого ты можешь похоронить своих мертвых и пересчитать оставшихся в живых. Разумеется, это не совсем то, что действительно требуется.
Но гораздо лучше, чем вообще ничего.
Ей не следовало заниматься этим в его присутствии.
Стихи — бессмысленная трата времени. Оно не принадлежало ей. Она не имела права тратить его на то, что ничего не приносило мужу, но удовольствие от кражи оказалось таким острым!
— Тебе что, делать нечего? — буркнул Папернов. — Неужели до сих пор ты не научилась видеть, чем тебе немедленно стоит заняться? Все время мне приходится за тебя думать! А ты даже не способна записать, что я тебе говорю, чтобы из головы не вылетало! От тебя никакой пользы!
— Секундочку, я вот только сейчас… — попросила Рита, лихорадочно вбивая в строчку буквы. И сама испугалась собственной смелости.
Папернов встал и брезгливо уставился в монитор.
— Чем ты тут занимаешься? — спросил он. — Опять ерундой своей? Неужели до сих пор не поняла, что никому не интересны твои писульки? Господи, какая же ты тупая! Тебя даже бить бесполезно, все равно ничего не усваиваешь.
«Посуда», — подумала Рита.
Надо было помыть посуду.
И, может быть, еще раз вычистить унитаз.
— Сколько раз я тебе говорил, что надо выключать компьютер, когда заканчиваешь работу? — спросил муж. — Твоя безответственность просто поражает! Что ж, ты сама на это напросилась. К компьютеру больше не сядешь, раз не умеешь с ним обращаться.
Когда моешь посуду, надо очень внимательно следить за тем, чтобы руки не дрожали. Рита всегда была криворукой дурой, но, когда расстраивалась, ее криворукость принимала чудовищные размеры.
Осколком разбитой тарелки можно порезаться так сильно, что умрешь от кровопотери раньше, чем приедет «скорая».
Удивительно, но я умудрился проснуться ровно через два часа после того, как отрубился.
Таблетка уже перестала действовать, поэтому я принял еще одну и отправился платить по счетам. Банк еще работал. Католическое Рождество — не тот праздник, который отмечают в Москве повсеместно, и это не официальный выходной. Всего лишь репетиция ночи с тридцать первого на первое, с ее шампанским, мандаринами и оливье. Есть только одна вещь, которая говорит о том, что новогодний марафон уже начался.
Толпы.
Большая часть тех, кто заполняет в эти дни московские улицы, приезжает в столицу, чтобы накупить подарков или сходить с детьми на елку. Кое-кто навещает родственников и знакомых, как будто есть какая-то особенная причина сделать это именно в канун Нового года. Но есть и такие, кто выбирается сюда работать. Это хорошее время для того, чтобы сделать деньги из воздуха. В предпраздничные дни люди много тратят и покупают даже то, что им на самом деле совершенно не нужно.
Дешевых китайских кукол.
Парики из сверкающего «дождика».
Пластиковые маски, подсвечники и ароматические свечи, дурацкие шляпы и плохо сшитые карнавальные костюмы.
Люди радуются. Люди выглядят безумно занятыми, потому что это бесконечно важно — правильно подготовить и провести самый главный праздник в году. И даже если кто-то заметит, что с продавцом или охранником, грузчиком или сборщиком тележек в супермаркете что-то не так, можно будет сказать себе — «он уже начал отмечать». Перед Новым годом у всех полно дел. Никто не будет обращать внимание на незнакомых людей, занимающихся грязной рутинной работой.
Разве что фрики вроде меня.
Я заметил их еще по дороге в банк.
На парковке возле стройплощадки стоял грузовик-холодильник и черный джип сопровождения. Необычное сочетание. Даже в Москве нет особой надобности приставлять вооруженную охрану к куриным ногам или замороженным обедам. И нет никакого смысла привозить их на стройку в таком количестве.
Ворота были приоткрыты. Не так чтобы можно было разглядеть, что внутри, но достаточно, чтобы пройти. Водитель грузовика ругался с кем-то по телефону. Не орал на всю площадь, но понятно было, что он чем-то здорово недоволен.
— Послушайте, — терпеливо повторял он в трубку, — мы так не договаривались.
Тому, кто был на другом конце этого разговора, похоже, слушать его было не слишком интересно.
Возле ворот стояли люди в форменных комбезах — человек, наверное, пятнадцать. Не курили, не разговаривали — просто ждали. Молча, время от времени переступая с ноги на ногу или переглядываясь между собой. Конечно, это могли быть обычные строители, которые не хотели уезжать, пока наниматель не отдаст им их дневной заработок. Но я так не думал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
