– Князь Салтыков? – Профессор приподнял левую бровь, что являлось верным признаком крайнего недоумения. – Ну и что?
– Как что, папа! – воскликнула Мура. – Так ведь он-то и застрелился перед нашей дачей!
– Да? – удивился Муромцев. – Помнится, мы только предполагали, что самоубийца и есть скоропостижно скончавшийся молодой князь. Нет, не может быть.
– Дело в том, что сам Клим Кириллович назвал мне фамилию самоубийцы – ленсман показал ему предсмертную записку офицера, там было его имя.
– Так что же вы молчали до сих пор, черт побери! – в ярости вскочил профессор. – Болтаете черт знает какую чепуху, а самого главного не говорите!
Может быть, вы знаете и причину, по которой морской офицер застрелился прямо перед моим носом?
– Я думаю, он застрелился из-за Псалтыри! – произнесла еле слышно Мура.
– Что?! – взревел Николай Николаевич, подходя к дочери и грозно нависая над ней. – Что еще за чертовщина?
– Николай Николаевич, успокойся, – снова вступила Елизавета Викентьевна, – не надо так часто поминать черта. Нам и без него хватает хлопот. Кроме того, ты нас пугаешь. Мы же ни в чем не виноваты.
– Я только одного не могу понять, как связан Климушка с самоубийцей и при чем здесь какая-то Псалтырь, – всхлипнула Полина Тихоновна, и вслед за ее всхлипываниями профессор услышал сдержанные рыдания Брунгильды, закрывшей лицо обеими руками, и шмыганье Глаши, поднявшей к лицу край белого фартучка.
Профессор вернулся на свое место и стукнул кулаком по столу, отчего все еще пустые чашки зазвенели.
– Довольно. Замолчите. Сейчас вопросы задаю я. Извольте изъясняться вразумительно. Мария Николаевна, отвечайте – был ли знаком Клим Кириллович с князем Салтыковым?
– Думаю, что нет. – Мура отрицательно покачала головой. – Но ты, папа, мог это заметить лучше, чем я.
– Как понимать твои слова?
– Но самоубийца, то есть князь Салтыков, совершил свой поступок, обращаясь к вам, – то есть к тебе и к доктору. Доктор тоже свидетель этого происшествия.
– Нет, не думаю, чтобы Климушка от меня что-то скрывал, – заверила Полина Тихоновна, – если бы он был знаком с князем, я бы знала.
– Да, – после некоторого раздумья резюмировал профессор, – не поверю, что доктор, если бы он знал Салтыкова, не попытался бы предотвратить самоубийство. Нет, мне кажется, Клим Кириллович, так же как и я, в полном замешательстве слушал бредовые речи пьяного незнакомца и был не меньше моего потрясен последовавшей трагедией. Но все-таки... Почему князь явился к нашей даче – пьяный и с револьвером в кармане? Почему он не нашел другого места для самоубийства?
Подавленные дамы молчали.
– Брунгильда Николаевна, – строго обратился отец к старшей дочери, уже справившейся с рыданиями, – припомните, голубушка, не было ли среди ваших поклонников князя Салтыкова?
Брунгильда вспыхнула и: ничего не ответила. Ипполит Прынцаев, сидящий рядом с ней, острее всех почувствовал всю глубину душевной раны, нанесенной дочери бесчувственным отцом, равнодушным к тому, что чествование пианистки в кругу семьи так и не состоялось. Он сжал в кулаки руки, лежащие на столе, и сказал как можно солиднее:
– Уважаемый Николай Николаевич, насколько мне известно, князь Салтыков не снимает дачу в нашем поселке. Никто не понимает вообще, как он здесь оказался.
. – Вероятно, он служил в Кронштадте и прибыл для краткого отпуска на берег, – предположила Елизавета Викентьевна, – здесь много морских офицеров проводят свободное время.
– Но не все стреляются перед нашей дачей, по счастью, – отрезал профессор. – Итак, продолжим. Дачу он здесь не снимал, от неразделенной любви к нашим красавицам не страдал. Значит, он мог иметь отношение к какой-то информации, являющейся военной или государственной тайной, что, в сущности, одно и то же. И именно из-за него и арестовали Клима Кирилловича. Так получается? Пойдем дальше. Что могло связывать доктора и князя, морского офицера? Кто-нибудь может мне ответить на этот простой вопрос?
Профессор обвел взором дам, смотревших на него как на ожившее божество, – с почтением, умилением и страхом. Только Мура сидела опустив глаза и прикусив нижнюю губу – как будто что-то припоминала.
– Мария Николаевна, я вижу, вам есть что мне сообщить. – Такой тон профессор обычно употреблял в общении с нерадивыми студентами.
– Они связаны через Псалтырь! – воскликнула Мура и, увидев округлившиеся от бешенства глаза отца, поспешила пояснить:
– Дело в том, что в тот вечер, помните, когда Клим Кириллович приехал и когда нас всех напугал омерзительный жирный мотылек...
– Короче, пожалуйста, короче, без мотыльков, цветочков и бантиков, – поморщился профессор. – Ну же, что произошло в вечер, когда приехал Клим Кириллович?
– Вот я и говорю, когда мы все сидели на веранде, вернее, приводили в чувство Брунгильду, доктор, подходя к калитке, встретил какого-то невзрачного попа, не местного... И поп просил его передать Псалтырь невесте князя Салтыкова.
– Ничего не понимаю! – хлопнул ладонями по столу профессор. – Повторите еще раз!
– Поп около нашей калитки просил Клима Кирилловича передать Псалтырь невесте князя Салтыкова, – покорно пролепетала Мура.
– И где здесь невеста князя? – язвительно произнес все еще ничего не понимающий профессор, обводя глазами многочисленную дамскую часть общества. – Надеюсь, пока я занимался переоборудованием своей лаборатории, никто из вас тайно не обручился?
– Я впервые слышу про Псалтырь, – удивленно заметила Елизавета Викентьевна. – Действительно, странная история. А ведь в тот вечер у нас никого не было. Только милая Зизи.
– Но Зинаида Львовна, кажется, находится под.., э-э-э.., покровительством графа Сантамери. – Прынцаев слегка покраснел, покосившись на Брунгильду.
– Надеюсь, меня-то не подозревают в тайном обручении с князем Салтыковым. – Елизавета Викентьевна постаралась подчеркнуть вызывающе-внятным тоном всю абсурдность профессорского вопроса.
– Так, хорошо, – угрожающе сдвинул брови Муромцев, – значит, остается Мария Николаевна Муромцева. Жаль, что моя любимая дочь пренебрегла отцовским благословением.
– Я думаю, что у истории с Псалтырью есть какое-то другое объяснение, – поспешила исправить ситуацию Полина Тихоновна, тщательно скрывающая обиду на племянника – почему он не рассказал ей про Псалтырь? Может быть, ничего и не произошло бы, и сегодняшней сцены не было бы, и все бы наслаждались летним отдыхом... Впрочем, ее обида почти уравновешивалась сознанием того, что и она кое-что скрыла от любимого племянника...
– Ну что ты молчишь, душа моя? – продолжил профессор, играя желваками на скулах.
– Я думаю, – ответила Мура. – А действительно, получается, что невеста князя – это я.
– Что ты такое говоришь, доченька? – всплеснула руками Елизавета Викентьевна. – Опомнись! Как же такое может получиться?
– Но Клим Кириллович и в самом деле рассказал мне про встречу с попом, показал Псалтырь, и я ее взяла...
– Час от часу не легче! – вскричал окончательно разгневанный профессор. – Если ты взяла ее, то немедленно неси ее сюда! Возможно, ее и искали те, кто арестовал Клима Кирилловича? Может быть, она и спасет его? Что в ней?
Мура не двинулась с места. Она подняла глаза и перевела их на Глашу: горничная стояла как изваяние, прижав к лицу обеими руками белый фартук – над ним недвижно горели ужасом два круглых карих глаза.
– Ее нет. – Мура выдержала паузу. – Она исчезла...
– Как – исчезла?! Как в доме может что-то исчезнуть? – Страшное подозрение закралось в душу крупного химика, уважаемого в Петербургском университете профессора, друга Дмитрия Ивановича Менделеева. – Вы что, здесь спиритизмом опять занимались?
Профессор чувствовал, что начинает задыхаться от возмущения: чем дальше продвигалось его расследование, тем больше алогичного и дикого приходилось ему узнавать.
– Я еще не сказала, папочка, о том, что на Псалтыри была надпись, – виновато продолжила Мура. – Там было написано: «ТСД. Саркофаг Гомера».
– Ну и что? – вскинул левую бровь профессор. – Какой смысл в этих дурацких словах?
– Из-за саркофага Гомера граф Сантамери вызвал на дуэль доктора, к счастью, недоразумение разрешилось, – пояснила Елизавета Викентьевна.
– А какое отношение к этой истории имеет Сантамери, он чгго – французский шпион? Вы что, тут подводные лодки взрываете? – взревел профессор.
– Сантамери ни при чем. Его интересует только саркофаг, – поспешила включиться Брунгильда, – старая гробница, которую граф хочет купить. Они с Климом Кирилловичем из-за возраста камня повздорили.
– Да-да, Климушка мне рассказывал, – подхватила Полина Тихоновна, – там еще наш Пузик вытащил какую-то палку.
– Наш! Пузик! Неужели он уже наш? – вздохнул профессор. – Продолжайте, прошу вас. Я вижу, у вас здесь немало интересного произошло в мое отсутствие. Итак, князь застрелился, невеста без места, граф Сантамери, вероятно, погиб-таки на дуэли, поскольку я его не вижу, Псалтырь исчезла, зато Пузик вытащил какую-то палку.
