— Пойдем. — Бишоп кивает головой, в его руке бутылка Macallan (прим. Шотландский виски). Я встаю, вытирая грязь с задней части брюк, как раз в тот момент, когда песня Pretty Ricky «Get You Right» начинает играть на док-станции, проплывая через темный лес и скрываясь за смехом и пьяными фразами моих друзей.
— О? — подсказываю я, устраиваясь под его шаг и прижимаясь к теплу под его рукой. — Еще одна ночь светлячков?
Он ухмыляется.
— Не совсем. — Мы уходим все дальше и дальше от группы и направляемся к задней части коттеджа, пока темнота не окутывает меня со всех сторон. Бишоп достает из кармана мини-фонарик и включает его, направляя на заросший кустарником участок. — Пойдем.
— Что? — спрашиваю я в недоумении. — Туда?
Посветив фонариком себе под подбородок, он кивает.
— Да, туда, — испуганно шепчет он.
Я пихаю его.
— Ты можешь попытаться не быть таким бугимэном? — Это вызывает у меня хриплый смех.
— Детка, я гораздо хуже бугимэна.
— Чем же? — Я все равно иду за ним.
— Просто бугимэн ненастоящий. — Он проводит грубыми кончиками пальцев по внутренней стороне моих бедер, проводя ими по молнии моих коротких шорт и потирая мой клитор через джинсовый материал. — Чувствуешь это, детка? — он шепчет мне на ухо. — Это реально, и именно поэтому я намного, намного хуже, чем гребаный бугимэн.
У меня перехватывает дыхание, но я сглатываю.
— Ты такой гребаный мудак.
— Да, но у меня есть чертов монстр. — Он дергает меня, и я ускоряю шаг. — Пойдем.
— Куда мы идем? — спрашиваю я, следуя за ним через заросли кустарника.
Бишоп тянет меня, и я падаю вперед, куст, через который я переступила, возвращается на место.
— Это недалеко. — Смахиваю сломанные маленькие веточки, которые цепляются за мои шорты, и следую за ним. — Я унаследовал этот дом от своих родителей. Когда моему отцу было пятнадцать, он принадлежал ему, а когда мне исполнилось пятнадцать, он перешел ко мне.
— Хм, — я ухмыляюсь. — Это какая-то семейная реликвия, да?
Он усмехается, пока мы продолжаем идти.
— Да, это одна вещь, которую ты поймешь. Ничто не делается наполовину.
Бишоп останавливается, и я почти врезаюсь ему в спину. Обойдя его тело, иду вперед и следую за его взглядом.
— Святое дерьмо, что это? — шепчу я.
Бишоп смотрит на меня сверху вниз, подносит край бутылки к губам и делает глоток.
— Хм, я не совсем уверен, как на это ответить.
Я обхожу его и иду к пещере, которая, похоже, сделана из камня. Там есть темный вход без окон, а пещеру окружают разросшиеся лианы и кустарники.
— Ты был в ней? — спрашиваю я, оглядываясь на него.
— Никогда. — Он качает головой. — Это просто старое дерьмо, о котором говорил мой отец, когда я был ребенком.
— Что-то вроде бугимэна? — поддразниваю я его.
Парень берет мою руку в свою, и я не обращаю внимания на то, как сжимается моя грудь и покалывает мое сердце от нашего контакта.
— Что-то в этом роде, — бормочет он так тихо, что я почти пропускаю это мимо ушей.
— Так зачем же ты тогда привел меня сюда?
— Потому что мы идем внутрь, — Бишоп ухмыляется.
— Я не хочу. — Я качаю головой.
— Детка? — он ухмыляется — по крайней мере, мне кажется, что ухмыляется. Небольшой свет, исходящий от его фонарика, намекает на ухмылку из-за четких, резких теней на его скулах и линии челюсти. — Ты идешь.
— Черт. — Выхватываю бутылку из его рук и подношу к губам, глотая резкую янтарную жидкость. Издав шипение, машу рукой в сторону входа в камень. — Показывай дорогу!
Я следую за Бишопом, когда он идет к темной, мрачной скале. Мурашки пробегают по моей коже, как только мы приближаемся к ней. Она кажется призрачной, когда темные тени танцуют вокруг в тишине.
— Ты это слышал? — резко шепчу я ему.
— Что? — он усмехается через плечо. — Нет, детка. Пойдем. — Притягивая меня в свое тепло, он закидывает руку мне на плечи, когда мы входим внутрь. Я задерживаю дыхание, не обращая внимания на влажный, затхлый запах озерной воды, поглощающий мои чувства.
— А здесь не будет летучих мышей или чего-то подобного? — шепчу я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Возможно.
— Ты ведь бывал здесь раньше, не так ли? — я окликаю его, потому что он слишком спокоен.
— М-м-м… — Бишоп пожимает плечами. — Раз или два.
Пыльные камни и рыхлый гравий хрустят под моими ногами, когда мы все глубже и глубже забираемся в пещеру. Кислород сгущается, и чем дальше мы заходим, тем труднее мне дышать.
— Бишоп, мне чертовски тяжело дышать.
Он берет меня под руку.
— Никогда бы не подумал, что ты трусишка, Монтгомери.
Я игриво толкаю его, и мы останавливаемся, глядя на большое отверстие. Над нами огромная дыра, через которую лунный свет проникает прямо на похожую на сцену платформу.
— Жутко, — шепчу я, потирая руки. Наклонив голову, смотрю на темные пятна, растекающиеся по камню. — Действительно чертовски жутко. — Он ступает на нее, свет полной луны освещает его тело, затеняет лицо. — Это та часть, где ты говоришь мне спросить тебя, что ты ешь?
Он усмехается.
— Нет. Это та часть, где я говорю тебе, что мой отец — опасный человек. Моя семья — опасные люди, независимо от того, что ты слышишь или видишь в СМИ. Все это просто тянется за моей мамой, потому что она такая, какая есть. Наверное, поэтому мой отец и женился на ней, чтобы не привлекать внимания к тому, что он делает. — Бишоп делает паузу и наклоняет голову ко мне.
— Похоже, ты долго и упорно думал об этом.
Бишоп смеется, спрыгивает со сцены и шагает ко мне.
— Я знаю много вещей, которые тебя шокируют, Китти. — Он проводит костяшками пальцев по моей щеке. — Делаю много вещей, которые, несомненно, оттолкнут тебя. — Бишоп делает короткий вдох. Я задерживаю свой, стараясь не думать слишком много о том, что он говорит или на что намекает, потому что, по правде говоря, большая часть меня хочет знать больше о Бишопе. Почему он делает то, что делает, почему он такой загадочный, почему они с Хейлс расстались. Где она, и почему люди думают, что она просто исчезла с лица земли? Но я знаю Бишопа достаточно, чтобы знать, что он не дает прямые ответы. Он слишком умен для этого, опережает всех на много шагов, чтобы сделать любительский ход, например, сказать что-то, чего не должен говорить. Иногда я задаюсь вопросом, сколько ему лет, потому что он такой умный. Не книжный, а жизненный ум, и это не то, что можно увидеть у людей нашего возраста. Бишоп продолжает, прерывая ход моих мыслей: — Я не могу дать тебе знать. — Его пальцы собственнически обхватывают мою шею сзади. — Я не могу рисковать. — Его большой палец скользит по моей нижней губе. — Я не могу потерять тебя из-за этого.
— Ты не потеряешь меня, Бишоп. — Я беру его руку в свою и смотрю ему в глаза. Глаза, которые прожигали меня насквозь с такой ненавистью, что могли бы осветить врата ада. Но прямо сейчас? Прямо сейчас они смешались с чем-то другим. Смятение, похоть, желание?
Он качает головой, уголок его рта намекает на ухмылку.
— Да, я потеряю тебя, Китти. Когда все будет сказано и сделано, я потеряю.
ГЛАВА 30
СОСКРЕБАЯ ГРЯЗЬ с кожи, я позволяю горячей струе душа поглотить меня, понимая, как удивительно снова оказаться в своей комнате. В душе, собираясь вернуться в свою постель. Улыбаясь, выключаю кран и выхожу из душа, отодвигая стеклянную дверь в сторону.
— О, мой гребаный бог! — кричу я, доставая полотенце и быстро оборачивая его вокруг своего тела. — Нейт! — шиплю я. — Ты не можешь просто прийти сюда и напугать меня таким образом. Черт!
Его рука потирает острый, красивый подбородок, его идеальные брови сдвинуты. Он напряженно думает и ни в малейшей степени не обеспокоен тем фактом, что я только что дала ему полный фронтальный обзор моих женских достоинств. Женских достоинств? К черту мою жизнь (прим. FML f*ck my life. Сленг/выражение используется для описания очень трудной жизни).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
