лицо маркиза странно пожелтело, словно желчь стала источаться прямо через поры.
– Что вы знаете о любви? – скрипучим голосом отчеканил он. – И известны ли вам ее границы? Что позволяет вам утверждать, будто именно это чувство, склонность, нежная привязанность даже, которой вы с Этьеном так чванитесь, не есть или не станет когда-нибудь любовью?
– Что? Любовь, которую я питаю к другому человеку. Кто, думаю, наилучший предмет для сравнения!
– Неужели? Вы любите? Однако же я не слышал, чтобы вы были обручены.
– Любовь и обручение не всегда идут рука об руку. Вы только что сами об этом говорили. Во всяком случае, какое понятие вы можете иметь о том, что я испытываю в глубине души, ежели еще пять месяцев назад вы не подозревали о моем существовании? Если бы не смерть моих родителей…
– Не упоминайте об этом ужасном злодействе! – закричал он. – Не заставляйте меня напоминать вам, каким образом пришел конец безрассудной любви моей сестры к человеку из простонародья! Он убил ее, этот мерзавец!
Дрожа от негодования, которое не могла более сдерживать, Гортензия, выпрямившись, встала перед маркизом, как маленький петушок, готовый кинуться в бой, и бросила ему в лицо:
– Запрещаю вам говорить о моих родителях в таком тоне, ни о матери, ни об отце! А еще знайте: мой отец не повинен в смерти моей матери. Они оба были злодейски убиты! Мне это известно! Я в этом уверена!
– Глупости! Вы отрицаете очевидное!
– Нет! В ту минуту, когда их предали земле, опустив в одну могилу, – вместе, вы слышите? – вместе, как они всегда жили, некто мне неизвестный явился и выложил мне всю правду! Он поклялся, что их убили! И я поверила ему… буду верить и впредь!
Но слишком натянутые нервы не выдержали, и в тот же миг девушка рухнула, сотрясаясь в рыданиях, прямо на руки подхватившей ее Годивелле, которая вовремя поспешила к ней на помощь. Добрая женщина была вне себя.
– Нашли что говорить невинному дитяти, господин маркиз! – воскликнула она. – И хорошенький же способ просить руки! Думаю – и господь меня простит! – что вам случается вовсе терять разум! Пойдемте, сердце мое, вам надо присесть! – продолжала она с бесконечной мягкостью, подводя девушку к одной из скамей, расположенных около очага. – Вы и так пролили слишком много слез, и грех на том, кто заставил вас лить новые слезы.
Вместо ответа маркиз пожал плечами и ограничился тем, что стал ожидать, пока она успокоится.
Впрочем, Гортензия, которую кормилица нежно прижала к своей обширной груди и укачивала, словно младенца, тихо поглаживая по волосам, – Гортензия понемногу приходила в себя. Несомненно, маркиз употребил это время на то же самое, ибо, когда она выпрямилась и встала, отблагодарив Годивеллу жалобной улыбкой и поцелуем в щеку, она снова оказалась с ним лицом к лицу.
– Забудем все это, дитя мое, – гораздо более мирным тоном промолвил он. – В нас говорит одна и та же кровь и толкает на безрассудные выходки: в этом мы похожи. Признаюсь, меня покоробил ваш, скажем, не слишком учтивый отказ, при том что я с радостью в сердце возвращался в родные стены, счастливый тем, что нашел Его Королевское Величество весьма, весьма расположенным к нашему семейству…
– Разве прежде он не был к нему расположен?
– Отнюдь, отнюдь, по крайней мере я дерзал уповать на это, судя по тому, что мне передавали; но теперь я полностью уверился в добрых чувствах монаршьего дома, когда Его Величество Карл X и Ее Королевское Высочество, герцогиня Ангулемская, всемилостивейше оказали мне честь, приняв меня и уверив в своей благосклонности. Признаюсь, я был тронут тем участием в вашей судьбе, какое выказала Ее Высочество, и теперь только от вас зависит после замужества сделаться одной из ее статс-дам…
– Я уже сказала вам, дядя, что этот брак невозможен, – с усталой улыбкой проговорила Гортензия.
– Из-за старинной любовной интрижки? Мое дорогое дитя, мечтания молоденькой девушки и реальные обстоятельства бытия редко согласуются друг с другом. Положение, в которое вас поставило прискорбное исчезновение ваших родных, с точки зрения света нестерпимо. Лишь достойный брак способен позволить вам вести иной образ жизни, кроме прозябания – не правда ли, унылого и безрадостного? – в этом пристанище одиноких. Вы молоды, вы прекрасны… Вы станете еще более пленительной, когда материнство позволит вам расцвести. Может быть, вас ждет великолепная будущность, не отталкивайте же ее!..
– Неужели не существует для меня иного возможного брака, кроме союза с кузеном?
– Боюсь, что нет. Начнем с того, что здесь надобны чудеса геральдики: лишь очень знатный род избранника способен покрыть кровавое пятно, к несчастью, запятнавшее ваш фамильный герб, который и так слишком недавней выделки. А притом никакой дворянин древних кровей не рискнет просить вашей руки, ибо не осмелится снискать неодобрение монарха.
– Но кто я такая, что король столь рьяно заботится о моем будущем?..
– Вы – моя племянница! Одна из Лозаргов! – надменно отчеканил маркиз. – И король желает, чтобы вы всецело оставались в этом положении! Не верите? Вот, читайте!
Он извлек из кармана некий документ, развернул и тщательно разгладил, показав Гортензии скреплявшую его королевскую печать. Она прочла:
«Карл, милостью Божьей Король Франции и Наварры, всем, кто прочитает нижеследующее, благосклонно поясняет:
По нашему соизволению и к вящему нашему удовольствию Этьен-Мари Фульк, граф де Лозарг из земель Кантальских, и Гортензия Гранье де Берни должны быть в наикратчайший срок соединены священными узами христианского брака…»
Читать далее Гортензии не хватило выдержки. Яростным жестом она бросила документ на пол и едва удержалась, чтобы не растоптать его ногами.
– Это не может касаться меня, – вскричала она, – поскольку мое имя не написано полностью. Я – Гортензия-Наполеона и не желаю, чтобы кто бы то ни было об этом забывал!.. Наполеона! Вы слышали? – И вдруг, затрепетав, как молодое деревце под топором, она бросилась к ногам маркиза: – Позвольте мне уехать, дядя! Позвольте мне поехать в Париж!
– Это безумие! Что вы будете там делать?..
– Я обращусь к Его Величеству, к Ее Королевскому Высочеству… в конце концов, она – женщина… быть может, она поймет! Мне надо им сказать, объяснить! Ведь принуждать к браку против воли равносильно оскорблению господа и освященного им союза. Сам ваш сын не согласится…
– Этьен сделает все, что я ему прикажу. Я знаю, как приводить его к повиновению. Послушайте, Гортензия, прекратим эту смешную и даже унизительную сцену!..
– Но вы, вы ведь поможете мне, поможете нам обоим! В ваших силах написать королю, объяснить ему, что этот брак сделает нас двоих несчастными…
– Ну конечно
