Так вот к чему весь этот цирк был, — понял я. Накинули, значит, мне долг за несуществующую поломку импортного станка, отправили оболтуса на агитбригаду в надежде, что он сломается, и всё с единой целью — выманить деньги отца. Вот только вопрос — а есть ли там эти деньги?
— От отца ничего не осталось, — как можно равнодушнее пожал плечами я, — поэтому продолжу возмещать своими силами. Хоть и несправедливо всё это. Станок я не ломал.
— На агитбригаду-то тебя отпустить можно, — проигнорировал мои последние слова заведующий, — но ты и так учебу запустил, Капустин. И мы не можем тебя полностью исключить из образовательного процесса. У нас соцвос подразумевает учебу в комплекте к счастливому детству.
Бинго!
Я и сам хотел поднять вопрос об учебе, но не знал, как вклинить его в разговор. А тут заведующий сам помог.
— Я готов сдать экзамены экстерном, — как можно равнодушнее сказал я, стараясь не показывать радость.
— Ой, не могу! Умора! — откинувшись на спинку стула, захохотал Кривошеин. — Экстерном он сдаст!
— Сдам, — упрямо повторил я, досадуя на оболтуса Генку и на ту репутацию, что он себе здесь заработал.
— Да ты забыл, как таблицу умножения в прошлый раз сдавал? — хохотнул и себе Виктор. — Не позорься, Капустин, и бригаду нашу не позорь.
— Пётр Захарович, я ещё раз повторяю, что готов сдать экзамены экстерном. — упрямо повторил я. — за пятый, шестой, седьмой и восьмой классы.
На меня посмотрели, как дурачка.
— Ну, позволить-то мы, конечно, можем, — наконец, принял решение заведующий, — за все классы ты не сдать, Капустин, даже не выдумывай, а вот за допуск к занятиям в пятом классе ты можешь попытаться побороться. Не хочется тебя на второй год оставлять и портить школе показатели. Мы же боремся за звание лучшего образовательного учреждения среди трудовых школ. Так что попробуй.
— Когда? — словно клещ уцепился я в заведующего.
— Да завтра и попробуй.
— Но я изоляторе, — напомнил я.
— Побудешь там, подумаешь над своим поведением, Капустин, а завтра я скажу, учителя придут прямо туда к тебе, и ты сдашь там экзамен на допуск. — ответил заведующий и ехидно добавил, явно не удержавшись, — В чём я сомневаюсь, конечно.
— А как же учебники?
— Какие учебники?
— Ну мне же надо готовиться к завтрашнему испытанию, — напомнил я.
— Виктор, скажи там своим, пусть ему принесут, — велел заведующий.
Тот кивнул и отметил что-то в своём блокноте.
— Так вы отпустите меня в агитбригаду? — напомнил я. — Мне же деньги отдавать нужно.
— Отпустим, Капустин, — отмахнулся заведующий, но добавил, — но как отсидишь три дня в изоляторе — сходишь-таки домой, посмотришь, что там от отца осталось. Негоже весь учебный год провести в шапито этом.
Спорить я не стал, так как здесь наши цели с заведующим полностью совпадали.
Мне уже и самому было интересно, что же такого было у генкиного отца, что все буквально на ушах стоят. И куда он спрятал накопления.
Обратно в изолятор меня сопровождал опять другой дежурный. Мелкий шкет, примерно года на два-три младше Генки. Он старательно изображал деловитость, сурово хмурил лобик и строго смотрел на меня.
При выходе из здания мы опять столкнулись со Сменой. Вокруг было много ребят, большинство в спецовках, возвращались с работы.
Увидев меня, она не смогла не съязвить, явно рисуясь на публику:
— Что-то ты зачастил на СТК, Капустин. Так и до допра скоро докатишься!
Пацаны засмеялись.
— Допра я не боюсь, Смена, — громко ответил я серьёзным голосом, тоже играя на публику, только более аккуратно, — ведь ты же будешь мне передачи носить. Так что я и там не пропаду.
— С чего это я буду тебе передачи носить? — фыркнула Смена.
— Судя по тому как ты постоянно переживаешь за меня, то — будешь! — уверенно заявил я, пацаны захохотали, а Смена психанула:
— Дурак!
— За такие слова можно и на СТК попасть, Смена! — не остался в долгу я. — Или ты решила сразу в допр, лишь бы со мной?
Народ ржал уже в голос. Смена вспыхнула и убежала в здание.
— Она тебя теперь совсем сожрёт, — вдруг буркнул пацан-дежурный, хотя глаза его смеялись, и тут же строго добавил. — Пошли быстрей!
— Ну ты подумай, Генка! — продолжал уже битый час возмущаться Енох, — ну зачем тебе эта агитбригада? Ты забыл, как они тебя гнобили всем коллективом? Как голодом морили?
Я молча пожал плечами и перелистнул страницу учебника по истории. Я лежал на кровати и лениво перечитывал учебники, готовился к завтрашнему испытанию. Енох парил вокруг меня туда-сюда и возмущался. Ему не нравились все эти деревни и села, он хотел жить в городе.
— Неужели ты думаешь, что в каждом селе тебе будет попадаться вот такой вот Сомов, у которого ты будешь столоваться? — всё нагнетал и нагнетал Енох, — тебя засунули тогда в тот домишко, но хорошо, что не так холодно ещё было, и то ты заболеть умудрился. А печь там какая плохая была! Подумай, Генка, что ты делать будешь, когда зимние холода начнутся?
— Я не собираюсь там всю зиму быть, — лениво протянул я и опять перелистнул страницу.
— Генка! Ну зачем тебе эта агитбригада⁈
— Мне нужно легально попасть в Ольховку, — сказал я, — и встретиться там с отцом Демьяном. И сделать это я могу только в составе агитбригады.
— А ты уверен, что они именно в эту твою Ольховку поедут? — саркастически попытался поддеть меня Енох, — а если они не туда поедут? Что ты тогда делать станешь?
— Вот тогда и посмотрим, — ответил я и захлопнул учебник по истории.
— Это не серьёзно! — возмутился Енох.
— Слушай, Енох, — предложил я, — а давай я дощечку твою здесь где-то запрячу, и ты в школе останешься? Здесь ребята, с ними тебе будет весело. А?
— Ты дурак, Генка, — грустно вздохнул Енох, — я ведь только с тобой разговаривать могу. Только с тобой я духом воспрял. Что мне твои ребята? Нет, Генка, куда ты, туда и я.
— Ну а раз так, то не компостируй мне мозги! — попенял вредного призрака я. Енох обиделся, замерцал и исчез.
А я со вздохом раскрыл учебник по математике.
Экзамены я сдал. Сразу за пятый, шестой и за одну четверть седьмого классов.
За седьмой полностью и за восьмой сдавать пока не стал (хоть и мог), а то и так палево. Поразмышляв, решил досдать остальное, когда вернусь из агитбригады и Ольховки. Сказать, что учителя были в шоке — это не сказать ничего.
Прибежал заведующий. Прямо ко мне в изолятор припёрся. Лично.
— Как же так, Капустин? — всплеснул руками он, убедившись, что учителя не шутят.
— Ну вот так, — пожал плечами я, — я же говорил, что сдам.
— Но я поверить не могу! — не успокаивался заведующий, — в моей тридцатилетней педагогической практике такой случай впервые! Это невозможно!
— Ну почему? Я же раньше хорошо учился. Если вы забыли, то мой отец вообще незаурядный счетовод был. А я его сын и тоже имею таланты.
— Но ты же в учебе был слабый! Самый слабый! — вскричал заведующий. — Мы же тебя даже в пятый класс только из жалости взяли, что для четвёртого ты совсем уж по возрасту не подходишь.
— Если вы помните, Пётр Захарович, — пояснил я тщательно продуманную мной версию, — в школу я поступил сразу после смерти отца. И вы прекрасно знаете, какая это была смерть.
Дождавшись, когда заведующий задумчиво кивнул, я продолжил:
— Для меня это было ужасное потрясение. Я был словно в тумане. Все мысли разбегались. Я не мог сосредоточиться. Поэтому и завалил испытания. А сейчас я попал в агитбригаду. Там комсомольцы. Там советская идеология. Каждый день лекции, агитация, беседы с умными людьми.
— Я это понимаю, Гена, — тихо покачал головой заведующий, — но не могу взять в толк как такое преображение могло произойти за столь короткое время.
— Ну так я почти всё знал, — пояснил я, про себя испугавшись, что заведующий меня раскусил, — я просто из-за горя от потери отца всё как бы подзабыл. А ребята в агитбригаде занимались со мной. Они поставили цель — подтянуть меня по всем предметам, чтобы я сдал экзамены сразу за несколько классов. Макар Гудков занимался со мной историей, Григорий Караулов — математикой, Нюра Рыжова — географией, а Клара Колодная — литературой. Вот я и догнал учёбу.
