Лишь только он успел превратиться из заграничного коммивояжера в обычного мастерового, в дверь послышался стук: полиция с дворником, филерами произвела форменную облаву на «интеллигентов в шляпе». Увидев вместо этого более чем скромно одетого рабочего, полицейские не стали даже производить обыск в бедно обставленной, маленькой и тесной комнатке Кудряшева. Гроза на этот раз прошла мимо.
Но через небольшой промежуток времени Бауману пришлось вновь, по самым неотложным делам, появиться на своей даче. На нем был попрежнему костюм Кудряшева. И в ночь на 19 июня «в квартире дочери коллежского советника Надежды Константиновны Кузьминой, на даче Дубровина, 2 участка Сущевской части, — как значится в справке из дела № 514, 1904 года, — был произведен обыск». В квартире, кроме прописанных Медведевой (Кузьминой) и «прислуги» Тараевой, оказался еще «неизвестный человек, ночевавший без прописки». Его задержали и доставили в московское охранное отделение. Здесь, несмотря на костюм рабочего (Кудряшева), шпики опознали давно разыскиваемого ими Баумана. Николай Эрнестович, а также и арестованная вместе с ним его жена и А. М. Тараева от каких-либо показаний отказались. Жандармы при обыске на даче Кузьминой нашли немало подпольной литературы.
В «Описи предметов, оказавшихся 19 июня месяца 1904 года при обыске», значатся. 5 экземпляров № 53 «Искры» 1903 года, столько же экземпляров № 54, 14 экземпляров брошюры (В. И. Ленина) «К деревенской бедноте», 171 экземпляр несброшированной брошюры «Ко всему рабочему народу», изданной в апреле 1904 года Московским комитетом Российской социал-демократической партии, 1 527 экземпляров брошюры МК от 10 июня 1904 года «Ко всем запасным рядовым», 34 экземпляра брошюры МК от 9 апреля 1904 года «Уроки истории» и т. п. Найдена также тетрадь-рукопись «Материалы к вопросу о провокаторских приемах Зубатова». Особое внимание полиции при обыске привлекло обращение ЦК РСДРП «Ко всем гражданам России», изданное в январе 1904 года. Этого обращения было найдено 61 экземпляр.
Все эти материалы жандармы тщательно перенумеровали, упаковали и отправили вместе с арестованными в охранное отделение.
И перед Николаем Эрнестовичем вновь открылись двери тюрьмы.
XIII. В ТАГАНСКОЙ ТЮРЬМЕ
Обрадованные удачей — арестом «видного деятеля социал-демократической организации, столь долго и до сих пор безуспешно разыскиваемого», власти заключили Баумана в Таганскую тюрьму.
Жандармы и прокуратура опасались нового побега «Грача — птицы весенней», и к узнику применили ряд специальных мер. Баумана поместили в изолятор — крайнюю камеру в конце коридора. Эта камера предназначалась для «особо важных преступников». Маленькое окошечко ее было почти постоянно закрыто железным колпаком; лишь изредка, при уборке камеры, с режущим по нервам скрежетом на несколько минут этот колпак открывался, но почти тут же надзиратели торопились его задернуть снизу вверх. Из окна вместо света струился какой-то мутный полумрак; даже встав на табуретку, ничего нельзя было увидеть, кроме клочка неба. Тюремные власти, усердно инструктируемые охранным отделением, приняли «все зависящие меры» к полной изоляции узника: у дверей камеры-изолятора неотлучно дежурил специально приставленный надзиратель, двое других находились в коридоре.
Судебные власти не спешили с допросами и составлением обвинительного заключения — месяц за месяцем проходил в ожидании.
В первое время заключения единственной «льготой» было разрешение поддерживать переписку с родителями.
И Николай Эрнестович пишет отцу несколько задушевных, теплых писем. Почти семь лет назад писал он родителям из Петропавловской крепости, намечая свой путь и готовясь к трудной борьбе.
Мужеством и твердостью звучал тогда его голос:
«Я твердо надеюсь вести победоносную борьбу».
Прошли годы ссылки, подпольной работы, тюремного заключения, этапных мытарств… И вновь тот же мужественный, уверенный тон. В ответ на письмо отца, в котором Эрнест Андреевич сожалеет о судьбе своего сына, Николай Эрнестович пишет 27 августа (9 сентября) 1904 года:
«Мне очень прискорбно слышать, что Вы до сих пор не можете или не желаете понять меня. Неужели Ваш долгий жизненный опыт не подсказывает Вам, что каждый человек должен итти своим собственным путем, что в жизни нет широкой проторенной дороги для тех, кто способен мыслить и чувствовать?.. В действительности же тот несчастен, кто сбился со своей настоящей дороги или не мог найти ее вовсе; а счастлив тот, кто идет неуклонно, без страха и сомнения, туда и прямо, куда указывают ему его совесть и убеждения. Не может быть счастлив человек, если он обречен на постоянную борьбу со своим внутренним голосом, если он вступил в сделку со своей совестью».
Он убеждает отца, что единственным критерием достоинства человека, его личного счастья является такая деятельность, такие общественные поступки, которые продиктованы ему его внутренним «я», его идейными убеждениями.
Николай Эрнестович пишет далее, что не было бы современной культуры, не было бы прогресса, если бы люди мирились «на идеале близкого благополучия».
Горячо и взволнованно звучат последние строки: «…Мы так любим человеческий гений, красоту, свободу, что с радостью и бодростью смотрим в лицо самой страшной опасности, не боимся тернистой дороги, лишь бы перед нами светила яркая заря нашего идеала. Вы же советуете мне — в своем прошлом письме — свернуть с моей дороги. Если бы я поступил таким образом, то бросил бы себя в пропасть самых ужасных, неизлечимых мук. Нет, милый и дорогой папа! Постарайтесь вникнуть в мое сердце, и Вы поймете, что иначе я не могу жить: мой путь давным-давно намечен, свернуть с него — значит убить свою совесть. Последнее же — самое ужасное преступление, для него нет искупления. Если бы Вы могли видеть меня сейчас, то, я уверен, к Вам никогда не вернулась бы подобная мысль, Вы благословили бы меня итти дальше и оставаться самим собой. Пишите больше о себе. Целую крепко. Ваш Коля»{Все письма Н. Э. Баумана родителям хранятся в фондах Музея Революции. Опубликованы в сборнике «Н. Э. Бауман». М., 1937, стр. 117–125.}.
28 октября (10 ноября) 1904 года Бауман вновь пишет отцу о состоянии своего дела, которое все еще «на точке замерзания. По крайней мере, до сих пор я не получил ни одного извещения, ни одной бумаги». Касается он и условий содержания в тюрьме — они «гораздо лучше, чем, например, в Петропавловской крепости».
Затем Николай Эрнестович возвращается к теме, затронутой в предыдущем письме: он получил ответ отца, в котором Эрнест Андреевич вновь убеждал сына в правоте своих мнений.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
