для меня все равно.
— Ой, вей миръ! застонала мать, развернувъ книгу. На первой страницѣ бросилась ей въ глаза какая-то иллюстрація, изображавшая какого-то рыцаря и нѣсколькихъ барынь.
— Такъ съ такими-то мудрыми книгами ты возишься, негодяй! взъѣлась она на меня и собиралась взорвать злополучную книгу въ клочки.
— Мама, ради Бога, не рви книги. Она чужая. Это книга — откупщика. Мнѣ дали писать съ нея!
— Писать съ нея, съ этой гадости? Тотчасъ отнеси ее обратно, не то я разорву ее, а съ ней вмѣстѣ и тебя самаго! прикрикнула мать. Книга полетѣла прямо мнѣ въ лобъ.
Я вышелъ съ твердымъ намѣреніемъ не исполнить требованія матери, а припрятать книгу. Но гдѣ припрятать? Проходя сѣни, мнѣ бросилась въ глаза зіявшая на меня открытая дверь кладовки, въ которой хранился нашъ тощій запасъ дровъ. Я бросился туда съ книгой въ рукѣ, осторожно затворивъ за собою дверь. Надобно было посидѣть съ полчаса, чтобы явиться къ строгой матери съ рапортомъ, что книга возвращена ея владѣльцу. Я усѣлся на толстый обрубокъ и, отъ нечего дѣлать, обратилъ вниманіе на щель, куда пробивался дневный свѣтъ. Подставивъ обрубовъ къ досчатой стѣнѣ кладовой, я всталъ на него и рукою началъ ощупывать эту щель. Оказалась на этомъ мѣстѣ маленькая ставень, забитая на-глухо двумя гвоздиками. Я изо всей мочи рванулъ ставень, гвозди подались, ставень открылась и въ отверстіе хлынулъ свѣтъ.
Съ біеніемъ сердца я подкрался къ двери, осторожно притворилъ ее и дрожащей рукою вытащилъ книжицу. Я раскрылъ ее. На первой страницѣ узрѣлъ я ту злополучную картинку, которая возмутила невинность моей матери. Картинка, на самомъ дѣлѣ, была соблазнительнаго свойства: нѣсколько женщинъ, моюдыхъ и красивыхъ, почти нагихъ, принимали молодаго, прелестнаго юношу въ шлемѣ и латахъ.
«Англійскій милордъ» прочелъ я.
Объ Англіи и англичанахъ я какъ-то слышалъ, но что такое — милордъ, я никакъ не могъ сообразить. Я рѣшился, тутъ же, приступить въ чтенію.
Съ первой страницы, заблудившійся рыцарь, гнавшійся за миловидною газелью, меня чрезвычайно заинтересовалъ. Я слѣдилъ за нимъ съ большимъ участіемъ. Но когда онъ очутился въ замкѣ феи, когда его эти голыя женщины, представленныя на картинкѣ, начали угощать, нѣжить и баловать, я отъ участія перешелъ въ зависти; пылкое мое воображеніе разыгралось до непозволительности. Я былъ теоретически опытенъ, благодаря безцеремонности талмудейскаго ученія, называющаго всякую вещь натуральнымъ ея именемъ. Я очень долго читалъ съ полнымъ забвеніемъ цѣлаго міра, пока не услышалъ сердитый голосъ матери:
— Яжъ ему задамъ. По цѣлымъ днямъ онъ гицлемъ шатается по улицамъ, не знаетъ даже часа обѣда. Вотъ тебѣ знакомство съ голозадниками: утромъ онъ въ карманѣ притащилъ какую-то гадость (мать громко плюнула), а теперь чоргь его знаетъ гдѣ пропадаетъ. Изволь ждать его.
Материнскій діалогъ отрезвилъ меня разомъ. Я припряталъ книжку, притворилъ ставень, и явился на божій міръ съ видомъ человѣка, только что совершившаго тяжкое преступленіе.
Мать бросилась на меня, но отецъ суровѣе обыкновеннаго прикрикнулъ на нее:
— Оставь. Подавай обѣдать. Успѣешь. Мнѣ скоро нужно въ подвалъ. Транспортъ пришелъ.
Впродолженіе всего обѣда мать пилила меня, честя различными эпитетами и предсказывая мнѣ самыя пагубныя послѣдствія… Я машинально ѣлъ, пропуская мимо ушей всѣ ея материнскія нѣжности и наставленія. Мысли мои витали въ фантастическомъ мірѣ англійскаго милорда, гдѣ рождаются на свѣтъ божій такія прелестныя, ласковыя, добрыя созданія женскаго рода, и такіе счастливые рыцари. Я рѣшилъ, во что бы то ни стало, окончить сегодня же чтеніе.
Послѣ обѣда, я возвратился въ кладовую, увѣрившись предварительно, что мать успокоилась на своихъ трехъ пуховикахъ. Я съ жадностью продолжалъ чтеніе и не всталъ съ обрубка до тѣхъ поръ, пока не дочиталъ до конца. Сквозь открытую ставень я замѣтилъ, что солнце собирается уже заходить. Часъ молитвы давно уже наступилъ. Раздраженный голосъ матери тоже не мало пугалъ меня. Чуть онъ приближался къ кладовой, сердце мое замирало отъ страха, и я торопливо пряталъ книгу въ кучу щепокъ и сора…
Въ этотъ вечеръ я былъ до того экзальтировавъ соблазнительной книгой и необыкновенными приключеніями счастливаго милорда, до того былъ переполненъ новыми для меня ощущеніями, что вечеромъ, когда все улеглось, примостился къ Сарѣ и съ воодушевленіемъ передалъ ей содержаніе прочитаннаго мною. Сара съ напряженнымъ вниманіемъ дослушала до конца, ахая при каждомъ, неожиданномъ оборотѣ событій,
— Вотъ сказка, такъ сказка! похвалила она мой разсказъ.
— Какая сказка! Это настоящая правда.
— А развѣ сказка — не правда?
— Конечно, нѣтъ. Сказка — выдумка.
— Сруликъ, помнишь вѣдьму Аксиньку?
— Аксиньки не было. Это ложь.
— А феи бываютъ, Сруликъ? наивно спросила меня Сара.
— Видишь, Сара, это тамъ… гдѣ-то въ Англіи… Можетъ, и бываютъ. Не вездѣ же одинаково.
На утро я отнесъ книжицу моему новому пріятелю и искренно поблагодарилъ его за доставленное мнѣ удовольствіе.
— Хочешь другую? спросилъ онъ меня, и подойдя къ этажеркѣ, отыскалъ какую-то книгу и торжественно поднесъ ее мнѣ.
Я развернулъ книгу. Картинки не было.
— Двѣнадцать спящихъ дѣвъ! изумленно прочелъ я на заглавной страницѣ, и собрался, не теряя времени, бѣжать въ свой кабинетъ.
Въ короткое время я перечиталъ всю замѣчательную библіотеку моего пріятеля Палтналя Берковича, или лучше сказать Кондрата Борисовича, какъ онъ себя величалъ. Я понималъ общій смыслъ разсказа всякой книги, хотя многія слова, выраженія и обороты рѣчи оставались для меня terra incognita. Часто я прибѣгалъ съ разспросами къ моему пріятелю, владѣтелю библіотеки, но онъ рѣдко былъ въ состояніи мнѣ помочь: его познанія въ русской словесности были немногимъ обширнѣе моихъ.
— Я могъ бы тебѣ объяснить, но ты все равно не поймешь меня, оправдывался онъ, когда уже окончательно убѣждался въ своей безпомощности.
Я очень хорошо видѣлъ, что онъ виляетъ, но обладалъ на столько житейскимъ тактомъ, чтобы смолчать во время и не разоблачать его безграмотности. Я какъ-то особенно удачно умѣлъ всегда нащупать слабыя стороны тѣхъ людей, съ которыми въ жизни приходилось мнѣ сталкиваться, и старался не дотрогиваться до этихъ сторонъ безъ крайней необходимости.
Кондратъ Борисовичъ пытался удостоить насъ нѣсколькими визитами, но мать, такъ убійственно-холодно, даже грубо принимала его всякій разъ, а Сара такъ тщательно отъ него пряталась — хоть онъ ей и приглянулся — что онъ счелъ за лучшее прекратить свои посѣщенія. Онъ было-попытался пересылать чрезъ меня какія-то записочки Сарѣ, но когда я ему объявилъ рѣшительно, что это ни къ чему не поведетъ, потому что Сара безграмотна, то онъ прекратилъ и эти попытки.
— Знаешь, объявилъ онъ мнѣ однажды — я никогда не прощу себѣ, что познакомился съ твоей матерью и сестрою. Мать твоя очень злая женщина и грубая, а Сара…
— Сару не
